По составу исполнителей различают вокальный, инструментальный и вокально-инструментальный ансамбли. По составу инструментов различают однородные, например, превратившийся в отдельный жанр классической музыки струнный квартет (создателем которого считают старшего из венских классиков — Йозефа Гайдна), и смешанные ансамбли. К последним в классической музыке относятся в основном фортепианные (фортепиано, скрипка, альт и виолончель), флейтовые (флейта, скрипка, альт и виолончель; бывают и однородные флейтовые квартеты) и гобойные (гобой и три скрипки).
...если говорить о наиболее значительных произведениях камерной музыки, в которых на французский вкус к пропорциям и уравновешенности смог смягчить крайности вагнеровского духа, то вот — …концерт и секстетЭрнеста Шоссона и особенно его квартет с фортепиано, где не знаешь, чем больше восхищаться — богатством письма или благородством музыкального материала…[3]
— Венсан д’ Энди, «Рихард Вагнер и его влияние на французское музыкальное искусство», 1930
Церковные произведения составляют неотъемлемую часть творчества Йозефа и Михаэля Гайднов. И если жанр мессы для Йозефа, отца симфонии и квартета, был просто значительной сферой творчества, то для его брата Михаэля он фактически стал ведущим.[4]
— Татьяна Коваленко, «Жанр мессы в творчестве Йозефа и Михаэля Гайднов», 2009
Вкусы кружка тяготели к Глинке, Шуману и последним квартетам Бетховена. Восемь симфоний Бетховена пользовались сравнительно незначительным расположением кружка...
Последний период времени пребывания моего в России был для меня одним из самых счастливых в смысле концертных выступлений; в Петербурге, где так удачно и с таким успехом были исполнены мои новые квартеты, Третья симфония, цикл песен с квартетом «Мёртвые листья» и др., а также несколько удачных концертов в Москве...[6]
Я учился по-итальянски у нашего милого университетского лектора Мальма, шведа, гримировавшегося не то под итальянца, не то под испанца, ― с длинными белыми волосами и эспаньолкой. Проведя слушателей через «Promessi Sposi» Манцони, он довел нас до Данте и прочел с нами несколько песен «Divina Commedia». Меня сближал с ним, помимо итальянского, также интерес к музыке. Он был известным альтистом и, узнав о моих упражнениях в квартете, который составился у меня в университетские годы, подарил мне хороший альт Клотца. Кстати, о моем квартете. С самого начала университетского курса ко мне подошел молодой студент Даль и, зная о моих упражнениях на скрипке, предложил мне играть в квартете с его старшим братом. Это был известный невропатолог, сторонник Нансийской школы и гипнотизер, Николай Владимирович Даль. Он играл первую скрипку, вторую изображал я, а младший брат был виолончелистом. Тут я впервые познакомился с квартетной литературой и признал квартет высочайшей формой музыкального искусства. Наш состав несколько изменялся, совершенствуясь в силе. Первая скрипка менялась; на вторую тогда садился Николай Владимирович, меняясь с д-ром Воробьевым; я к тому времени подучился на альте, а партию виолончели играл брат Даля. <...>
Я затем вернулся на свободе к моему любимому занятию музыкой. В устроенном здесь квартете мне пришлось играть первую скрипку; вторую играл старый немец-учитель, Вернер, страстный и скромный любитель; партию виолончели исполнял Родзевич, брат видного местного адвоката, а альт играл молодой студент. Мы переиграли массу классической музыки. Но этим дело не ограничилось. При помощи военных здесь составился целый оркестр...[7]
Моя мать, Любовь Федоровна Попова, умершая от холеры в 1919 году в Краснодаре, также очень любила музыку, вполне прилично играла на фортепиано. Любовь к музыке была привита мне с раннего детства: помимо музицирования моих родителей, у нас в доме звучала и вокальная и квартетная музыка, исполнителями которой были — мой отец и его товарищи — преподаватели гимназии.[8]
Волков начинал как скрипач. Даже возглавил струнный квартет. Как-то обратился в Союз писателей: ― Мы хотели бы выступить перед Ахматовой. Как это сделать? Чиновники удивились:
― Почему же именно Ахматова? Есть более уважаемые писатели ― Мирошниченко, Саянов, Кетлинская…
Волков решил действовать самостоятельно. Поехал с товарищами к Ахматовой на дачу. Исполнил новый квартет Шостаковича. Ахматова выслушала и сказала:
― Я боялась только, что это когда-нибудь закончится…
Прошло несколько месяцев. Ахматова выехала на Запад. Получила в Англии докторат. Встречалась с местной интеллигенцией. Англичане задавали ей разные вопросы ― литература, живопись, музыка. Ахматова сказала:
― Недавно я слушала потрясающий опус Шостаковича. Ко мне на дачу специально приезжал инструментальный ансамбль. Англичане поразились:
― Неужели в России так уважают писателей?
Ахматова подумала и говорит: ― В общем, да…[9]
Я рассказала Дмитрию Дмитриевичу, как с Анной Андреевной Ахматовой мы слушали его Восьмой квартет: «Это было такое потрясение! Мы долго не могли оправиться». На следующее утро (он уже очень плохо ходил) в дверях моей комнаты стоял Шостакович с пакетом в руках. И сказал мне: «Я позвонил домой. Мне прислали пластинки с моими квартетами, здесь есть и Восьмой, который вам полюбился». Он еле-еле удерживал пакет в руках, положил на стол, а потом, приподняв рукав пижамы, сказал: «Посмотрите, какая у меня рука». Я увидела очень худенькую детскую руку. Подумала: как же он донес? Это был очень тяжелый пакет.[10]
А так как ни афиш, ни программ тогда не выпускали, то зрители и прозвали меня «румын из Теревсата». Оркестр был квартетом и состоял из «грека», «чеха», «серба» под управлением «румына». Это был комический аттракцион ― в оркестре не было инструментов, мы имитировали их звучание. <...> И естественно, мне все время приходилось менять язык ― то я говорил по-русски чисто, то с французским акцентом. Роль эта была сложна не только этой постоянной сменой «языка», но и тем, что требовала предельной подвижности внешней и внутренней, ― четыре моих хозяина, любители музыки, хотя и собирались иногда вместе, составляя квартет, но жили на разных этажах дома, а я метался между ними и старался, чтобы они не догадались, что на четверых я у них один.[11]
Истосковавшись по настоящему делу, (всё-таки подряд четыре Композиции в трубу!) я решительно, наплевав на все неблагоприятные обстоятельства, занялся поисками идеи для серьёзного сочинения. Почему-то мне очень захотелось сделать лирическую, спокойную, чувственную музыку (а то, по выражению моей мамы, всё бум да бум, всё хрясь да хрясь), и наверно потому я остановился на струнном квартете – ведь именно из квартетного тембра и смычковой кантилены можно вытянуть максимум выразительности и певучести.[12]:66
О 3-м квартете Бартока: у него очень много есть что сказать, он захлебывается от обилия мыслей, сбивается, начинает все сначала, путается снова и заключительным аккордом махает рукой ― э-э-э, мол, все не то, все не то.[13]
Там..., в точности там, где картина Грюневальда, там и центр; где центр, там и Карлсруэ; где Карлсруе, там и введение во ад... — Хотя, конечно, и кроме досок Грюневальда в городе есть много чего хорошего. И парк прекрасный. И главное: комод полный квартетов. В конце концов, этот город есть за что любить, в последнее время.[14]
— Борис Йоффе, из эссе «Чёрный лес Грюневальда», 2015
Но Калерия нарисовала себе сентиментальную картину загородной прогулки за фиалками, где ее кавалером буду я. Для того чтобы не спугнуть меня и придать всему этому предприятию характер чего-то вроде пикника, она составила квартет: во-первых, конечно, она со мной в паре, а во-вторых, ее брат Вольдемар в паре с ее задушевной подругой, некой Ганзей, в которую Вольдемар был влюблен. Две парочки. Какая идиллия! Ранняя весна. Загородная прогулка к морю. Поиски первых фиалок. Квартет разбредается в разные стороны: Вольдемар с Ганзей, Калерия со мной. Что может быть прекрасней? Из дому вышли в четыре часа.[15]
― Понятно, ― Юра говорит. ― С Новым годом, значит. Квартет, понял. Значит, четверо их будет. Как бременские музыканты. Видел по телеку? Осёл там классно наяривал. <...>
Но тут на сцену вышел этот самый квартет бременский. Два мужика и две женщины. Все в черном.
Юра мне говорит тихонько:
― Слышь, а чего у того, у лысого, такая скрипка здоровая? Он у них бригадир, что ли?
Я ему хотел сказать, что я ему не доктор, как тут на сцену еще одна вышла, в длинном платье, но уже без скрипки.[16]
Когда их объявили, это как раз всех заинтересовало. Дело в том, что музыканты все как один оказались однофамильцами разных великих людей. Андрей Тулов (без бакенбардов) вышел перед занавесом и сообщил: «Выступает СТРИНГ «ГЛЮК-КВАРТЕТ» в составе: Александр Блок ― первая скрипка, Андрей Белый ― вторая скрипка, Валерий Брюсов ― альт, Исаак Левитан ― виолончель». Все зрители подумали, что это какая-то пародия, и очень горячо приветствовали вышедших на сцену музыкантов. Тулов сказал: «Сибелиус. Квартет № 2 в трех частях». Публика прямо покатилась со смеху. И первые несколько минут, когда музыканты уже играли, в зале все время стоял смех. Но потом стали догадываться, что тут не шутками пахнет.[17]
Однажды состоялся концерт, посвященный творчеству Шостаковича. Исполнялось четыре квартета. На сцену вышли: первая скрипка, вторая скрипка, альт и виолончель ― Бобров Дмитрий. Он сел, поставил между ног инструмент, оглядел зал отрешенно-рассеянно. И вот началось. Он ухватил виолончель с яростью, терзая ее, наслаждаясь, властвуя. Из-под печально набрякших, покорно-опущенных век на мгновение прорезался взгляд ― на первую скрипку, ― полный предвкушения сладчайшей мести, ненависти, соперничества. А первая скрипка, Славик Оршанский, признанный в школе виртуоз, казалось, забавлялся муками ревности подчиненной ему по квартетному закону виолончели. Его исполнение было обходительно-изящным, и в то же время не оставалось сомнений, что это деспот, не терпящий ни слова наперекор. Эдакий просвещенный тиран. Виолончель гудела возмущенно, но не смела не повиноваться… Чудесное было исполнение, все четверо играли превосходно.[18]
Проказница-Мартышка, Осёл, Козёл
Да косолапый Мишка
Затеяли сыграть Квартет.
Достали нот, баса, альта, две скрипки
И сели на лужок под липки, —
Пленять своим искусством свет. <...>
Расселись, начали Квартет;
Он все-таки на лад нейдет.
«Постойте ж, я сыскал секрет! ―
Кричит Осел, ― мы, верно, уж поладим,
Коль рядом сядем».
Послушались Осла: уселись чинно в ряд;
А все-таки Квартет нейдет на лад.[19]
Подобное германских мастеров
Квартетам, с их глубокою и странной
Постройкою, с подземной, постоянно
Работающей думой! Средь ходов
Веселых, поражающих нежданно
Таинственною скорбью вечный зов
В какой-то мир, погибший, но желанный;
Подслушанная тайна у валов
Безбрежного, мятущегося моря,
У леса иль у степи; тайный яд Отравы разъедающего горя…
И пусть аккорды скачут и звенят,
Незаглушим в Бетховена иль Шпора
Квартете этот вечный звук раздора. <...>
И то одно старо, как моря стоны,
Но сильно, как сокрытый в перстне яд:
Стон не затих под страстный звук канцоны,
Былые звуки tremolo дрожат,
Вот слезы, вот и редкий луч улыбки ―
Квартет и страшный вопль знакомой скрипки![20]
— Аполлон Григорьев, «Есть у поэтов давние права...» (Venezia la bella), 1857
Четыре девочки по четырнадцати лет На песчаной площадке играют в крокет. Молоточек поставят между ног, и – стук! Шар чужой далеко отлетает вдруг.
А солнце, лучи посылая вкось,
Белые платьица пронзает насквозь,
Чтобы каждый мечтатель видеть мог
Детские формы худощавых ног.[1]
Над евою тружусь щипя власы
Под девою во мгле в земле гуляю
Иль ухожу на самые басы
Потом воркую или тихо лаю
Нагое безобразие стихов
Воспринимаешь ты как бы одетым
И спишь о странность тамошних духов
А мы пускаем газы бздим квартетом[21]
То лестью новогоднего сонета,
Из каторжных полученного рук,
То голосом бессмертного квартета,
Когда вступала я в волшебный круг…[23]
— Анна Ахматова, «То лестью новогоднего сонета...», 1965
Я в плохо проветренном зале На краешке стула сидел И, к сердцу ладонь прижимая, На яркую сцену глядел.
Там пели трехслойные хоры,
Квартет баянистов играл,
И лебедь под скорбные звуки
У рампы раз пять умирал.[24]
↑ 12В. Брюсов. Собрание сочинений в 7-ми т. — М.: ГИХЛ, 1973-1975 гг.
↑Из коллекции анекдотов Г. Б. Хазана. Сборник анекдотов: Ленин (1970-1985).
↑Vincent d’Indy. Richard Wagner et son influence sur l’art musical francais. Paris, 1930. — P 60-61.
↑Т. С. Коваленко. Жанр мессы в творчестве Йозефа и Михаэля Гайднов. — Вестник Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Серия 5: Вопросы истории и теории христианского искусства , 2009 г. — V: Музыкальное искусство христианского мира 2009. Вып. 2(5). С. 125-136
↑«Дневники П. И. Чайковского, подготовлены к печати Ип.И.Чайковским, Государственное издательство «Музыкальный сектор» Москва. Петроград. 1923. Главлит №9098. Тираж 2 000, 296 стр.
↑П. Н. Милюков. Воспоминания (1859—1917). Том второй. — Издательство имени Чехова. — Нью-Йорк, 1955 г.
↑И. М. Ромащук. «Гавриил Николаевич Попов. Творчество. Время. Судьба». — М.: Государственный музыкально-педагогический институт имени М.М.Ипполитова-Иванова. 2000 г. — 454 стр. — стр.321-323
↑Сергей Довлатов, Собрание сочинений в 4-х томах. Том 4. — СПб.: «Азбука», 1999 г.
↑Алексей Щеглов. «Фаина Раневская. Вся жизнь». — М.: Захаров, 2003 г.
↑Крылов И. А., Полное собрание сочинений: в 3 томах, под редакцией Д. Д. Благого; — М.: Государственное издательство художественной литературы, 1946 год. — Т. III. (Басни. Стихотворения. Письма). — стр. 314.
.svg){kind=logo}
