Подгорное — слобода в Подгоренском районе Воронежской области, основанная в конце XVII века или в начале XVIII века на речке Сухая Россошь украинскими переселенцами, ставшими первоначально вольными хлебопашцами.
Как я был здоров в Подгорном! Сам удивляюсь и не знаю, чему это чудо приписать: подгоренскому климату или подгоренскому добродушию.[1]
— Кондратий Рылеев, из письма жене (Санкт-Петербург, 27 января 1825)
О родном моём Подгорном. <...> Через Подгорное же протекает приток Дона — река Россошь, или Сухая Россошь. Луга с жёлтыми цветочками — широкие-широкие, меловые горы вдали. А через луга — канатная дорога от меловых карьеров к цементному заводу.[2]
...село обыкновенное южнорусское. Белые хаты, соломенные крыши. Или камышовые. В этих местах Воронежской области Великая Россия постепенно переходит в Малую, и в разговорной речи до сей поры равноправны и русский, и украинский языки.[2]
Матушке скажи, чтобы не тосковала, бог даст, как возьмусь за ум, то всё продам в Петербурге да навсегда перееду в Воронежскую губернию поближе к Подгорному.[1]
— Кондратий Рылеев, из письма жене (Санкт-Петербург, 3 апреля 1825)
Года с 27-го родители жили в селе Подгорном Воронежской области, но не в том, что под Воронежем, а в другом ― за Лисками, за Сагунами, на юге области. Село Подгорное, но существу, — главная моя родина. Дело в том, что родился я в Воронеже случайно и раньше времени, восьмимесячным. Мать ездила из Подгорного хоронить мою бабку, свою мать, умершую в последние дни 1929 года. От волнений и переживаний матери я и появился на свет раньше. Меня еле-еле выходили. <...> Грудным увезли меня в Подгорное, там отец работал уже начальником почты.[2]
О родном моём Подгорном. В стихотворении «Родина» я это село немного «сместил». Оно не вполне донское. В Придонье оно находится — так можно сказать. Дон протекает восточнее, километрах в двадцати пяти, в Белогорье. Через Подгорное же протекает приток Дона — река Россошь, или Сухая Россошь. Луга с жёлтыми цветочками — широкие-широкие, меловые горы вдали. А через луга — канатная дорога от меловых карьеров к цементному заводу.
А село обыкновенное южнорусское. Белые хаты, соломенные крыши. Или камышовые. В этих местах Воронежской области Великая Россия постепенно переходит в Малую, и в разговорной речи до сей поры равноправны и русский, и украинский языки. Так я и рос первые свои семь лет — слыша и усваивая одновременно два говора.[2]
В загоне уже были женщины из первого вагона. Их было около тридцати, и у каждой на руках ― грудной ребёнок. Младенцы плакали на общем для всех народов младенческом языке, а женщины (совсем молодые, лет по двадцать) говорили между собою на языке певучем и красивом, и неожиданно ― почти совершенно понятном. Боже мой! Да ведь они, наверное, с Западной Украины! ― догадался я. Их-то за что забрали, женщин с грудными младенцами? Я подошёл к ним, поздоровался и заговорил на том украинском языке, на котором говорил в детстве в Подгорном. Святый боже! ― как же они были обрадованы![2]
Решетка купе выходила в коридор, слева по ходу поезда. Значит, увижу родное Подгорное. Я не видел его с 1946 года, когда проезжал мимо него в Кисловодск. Но доехали до Лисок, и я понял свою ошибку ― Подгорное-то южнее Лисок.[2]
Статья в Википедии
Города России