Каля́зин — город (с 1775 года) в России, административный центр Калязинского района на северо-востоке Тверской области. Расположен на правом берегу Волги (Угличское водохранилище) в 191 километре от Москвы и в 162 километрах от Твери. В черте города находится устье реки Пуды и реки Жабни, правого притока Волги.
По одной из версий название города связано с боярином Иваном Колягой, богатым местным землевладельцем. Его прозвище было образовано от древнерусского слова «коляга», в основе которого находится слово «коло» (круг) и которое имеет целый ряд значений в разных русских диалектах.
— Лидия Воронцова, Двадцать пять верст по Калязинскому уезду, 1928
Ближе к Калязину всё вязче и болотистей земля, всё ниже и худосочнее хлеба.[5]
— Лидия Воронцова, Двадцать пять верст по Калязинскому уезду, 1928
Главное, чем отличался Калязин от любого города нашей круглой планеты, было то, что как в нем, так и в ближайших окрестностях всегда стояла хорошая погода, и имелось всё, что нужно человеку для хорошей жизни.[6]
Калязин ― плохой город, безнадежно унылый, неживописный, с подслепыми угрюмыми домишками. Единственное, что в нем есть, ― полузатопленная колокольня...[7]
По официальной статистике Калязин занимает первое место в стране по преступности и алкоголизму. Это гнездо жадных, злых, вороватых, пьяных и темных людей.[7]
...города, Корчева и Калязин, не замечательны. На калязинской площади, огромном пустыре, скудно обставленном плохими домиками, меня чуть не разорвали собаки: странно даже подумать, что это приволжские города.[2]
Еще дальше по Волге, в Твери, ― пряники, в Калязине живут толоконники; в уезде этого города, в Семендяевской волости сплошь булочник да колбасник, прянишник да пирожник, все отхожие люди, досужие на эти мастерства в Москве и Петербурге.[9]
― А в Петербург хотелось бы? Ну, признайтесь, ― хотелось бы?
― Нет уж, куда в Петербург! вот в Кашин… в Угличе тоже весело живут! ну, а Калязин ― нет, кажется, этого города постылее!..[3]
Я не могу признать виновной полицейскую власть в г. Калязине. Дело произошло в г. Калязине таким образом. Судебный следователь привлек в качестве обвиняемого некоего Демьянова и заключил его под стражу. Толпа в несколько сот человек, явившись к следователю, потребовала освобождения его. Следователь, чтобы выиграть время и для того, чтобы прекратить беспорядки, обещал запросить по телеграфу прокурора о том, возможно ли освобождение этого лица; до получения на это ответа толпа начала действовать крайне вызывающе, спрашивала судебного следователя, правда или нет, что Демьянов повешен.[10]
— Пётр Столыпин, Ответ на запрос Государственной думы о Щербаке, данный 8 июня 1906 года
Станция Калязин ― как десятки других глухих станций в центральных губерниях нашего Союза. Зал ожидания, сохранивший еще дощечку «Зал для пассажиров III и IV класса», так же уныл, прокурен, заплеван, так же хранит в каждой пяди своих стен и пола тяжелый запах карболки, гнилых лаптей, немытого тела ― всего того, что образует особый аромат российских вокзалов. В мертвенном свете свечи, потрескивающей за пыльным стеклом фонаря, слова плакатов, обещающих тайну вкладов и предостерегающих против сырой воды, кажутся невеселой шуткой.[5]
— Лидия Воронцова, Двадцать пять верст по Калязинскому уезду, 1928
Ближе к Калязину все вязче и болотистей земля, все ниже и худосочнее хлеба. В беспорядочно сгрудившихся округ деревушках тише жизнь. Как унылые призраки холерных и тифозных годов, стоят покинутые избы, с неуклюже приколоченными к дверям и окнам трухлявыми досками. Земля не оправдала надежд и затрат. <...>
― Неспособная наша земля. Только для налога соберешь зерна, а на пропитание на целехонькую зиму ― хорошо, коли десяток пудов останется, ― говорят мужики на базаре в Калязине, стоя возле понурых коров. ― Вот продам, деньги ― за налог, все лучше, чем хлеб сбывать. А иначе не образуешь. Только, истину говорю, лучше в город подаваться, если малых детей в семействе нет.[5]
— Лидия Воронцова, Двадцать пять верст по Калязинскому уезду, 1928
Теперь я в Калязине, и вот уже две недели живу не по охоте, а вследствие крайней необходимости. Тарантасом ушибло ногу, и этот ушиб буквально пригвоздил меня к постели. В Калязине только и есть что одни пиявки да аптека, а за доктором извольте посылать за двадцать верст в город Кашин. О книгах и говорить нечего ― бедно-то разбедно; во всем городе получают один «Русский вестник» ― и только![1]
Однажды осенью я ехал из Москвы в Ленинград, но не через Калинин и Бологое, а с Савёловского вокзала ― через Калязин и Хвойную. Многие москвичи и ленинградцы даже не подозревают о существовании этого пути. Он хотя и дальше, но интереснее, чем привычный путь на Бологое. Интереснее тем, что дорога проходит по пустынным и лесистым краям.[11]
Оставив чуть в стороне поселок Нерль, мы переехали реку того же названия и по грейдерному шоссе, порядком разбитому, кое-где потонувшему в грязи, добрались-таки до Калязина. Прошли его почти по касательной, но с какого-то бугра увидели, близко и отчетливо, полузатопленную колокольню, волновавшую меня с той давней поры, когда местная библиотекарша прислала грустный снимок. Оказывается, воды, затопившие собор и оставившие верхние ярусы колокольни, хлынули сюда очень и очень давно, когда строили плотину под Угличем. Странно, но колокольню эту подновляют как некую верхневолжскую достопримечательность.[7]
Калязин ― плохой город, безнадежно унылый, неживописный, с подслепыми угрюмыми домишками. Единственное, что в нём есть, ― полузатопленная колокольня ― русский ампир. На дне водоема покоится затопленный собор, а еще тут взорвали прекрасный монастырь, достопримечательность и гордость заштатного городишки. Калязин неизменно хуже Кашина, куда мы тоже наведались.[7]
Анна Сергеевна невысокого мнения о Калязине, где родилась и прожила всю жизнь. По виду это город нищих, говорила она, а живут тут сплошь куркули. Кроме ковров, золота и хрусталя, их ничего не интересует. Стоит в магазине чему-нибудь появиться, рабочие места пустеют, весь город выстраивается в очередь.
По официальной статистике Калязин занимает первое место в стране по преступности и алкоголизму. Это гнездо жадных, злых, вороватых, пьяных и тёмных людей. Число посетителей библиотеки снизилось за последние годы вдвое: со ста двадцати человек до шестидесяти в день. Из этих шестидесяти 90% берут только детективную литературу. Учителя ничего не читают, нет ни одного абонента среди местных педагогов. А чем они занимаются? ― спросил я. Огородами, цветами ― на продажу, некоторые кролями, свинок откармливают, кур разводят, конечно, смотрят телевизор ― у всех цветные, ― ну и пьют по затычку. Остальные жители занимаются тем же, но еще и воруют: на мясокомбинате в первую голову, и на всех прочих местных предприятиях, всюду найдется что украсть. Это в школе ничего не возьмешь, кроме мела и карболки. Деньги есть у всех. Очень любят справлять ― широко и разгульно ― свадьбы, для чего на два дня снимают ресторан с оркестром, проводы в армию ― водку закупают ящиками, а также советские праздники, Новый год и Пасху, хотя лишены даже тени религиозного чувства.[7]
Поездка с Галей в Кимры и Калязин… В Калязине искупались, заглянули в музей, который оказался на реставрации (в бывшей Ильинской церкви, в слободе Свистуха). Но сотрудники вынесли показать нам фотографии старого, ныне затопленного Калязина: наводнение, Покровский монастырь на другом берегу, от которого теперь остались только два островка. Но главное, конечно, колокольня бывшего Никольского собора, которая торчит из воды. Она теперь в лесах, нижнюю подводную часть забетонировали, потому что она начала разрушаться, насыпали вокруг островок ― создаётся впечатление, что колокольня так и была построена на островке и видна целиком. Недостойная бутафория, но при всем том этот бред строительных лесов, стройно встающих из воды, производит впечатление мистическое. От самого городка мало что осталось ― словно вынули душу и залили водой… Родилось несколько мыслей и образов для работы, но что-то было мной заранее угадано, даже вид исчезнувшего собора с византийским куполом и четырьмя луковками вокруг.[8]
— Марк Харитонов, Стенография конца века. Из дневниковых записей, 17 июня 1987
У Вени Коля Мельников. Коля предложил Вене на своем корабле поехать в Кимры <...> Под Калязином написал: «Город, где подписано соглашение между поляками и ополчением Пожарского в 1613 году». И рядом… «Там впервые почувствовал, что с горлом неладно и трудно пройти метров 20. И спал почти 20 часов в сутки. И в блокнотике записал: «В. Ер. (1938-85)».[12]
― И отдохнуть… отчего бы на пароходе не отдохнуть? Плыли бы себе да плыли. Ну, в Калязине бы высадились ― там мощи, монастырь. Или в Угличе ― там домик Дмитрия-царевича… А Корчева… что такое? какая тому причина?[4]
Главное, чем отличался Калязин от любого города нашей круглой планеты, было то, что как в нём, так и в ближайших окрестностях всегда стояла хорошая погода, и имелось все, что нужно человеку для хорошей жизни. Была черника там в сосновом бору позади огородов, и был хлеб на кухне в деревянном ларе. Был снег зимой и трава летом, и птицы в небе, и рыба в великой реке и в старице у стен монастыря святого Макария, в котором музей и профсоюзный дом отдыха, и трудящиеся для отдыха кидают кольца на доску с гвоздями.[6]
Александр Николаевич, стремясь развеять его плохое настроение, заговорил о своей недавней поездке в Калязин. Фадеев оживился:
― Вы связаны с Калязином? ― Это моя родина.
И тут обнаружилось, что они земляки. Фадеев родился в Кимрах. Детство Макарова прошло в селе Константиново Калязинского уезда, в 55 километрах от Кимр. (Лет 70 назад из Калязина ездили на лошадях в Кимры, чтобы попасть на «чугунку».)[13]
↑ 12А.Н.Островский. Полное собрание сочинений: в 12-ти томах. Том 11: Письма (1848 – 1880 гг). — М.: 1979 г.
↑ 12Ушинский К.Д. Собрание сочинений в одиннадцати томах. Том 4. Москва-Ленинград, «Издательство Академии педагогических наук РСФСР», 1949 г.
↑ 12М.Е. Салтыков-Щедрин. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 11. — Москва, Художественная литература, 1973, «Неоконченное» (Благонамеренные речи)
.jpg)
Тверской области
Города России