Конако́во, до 1929 года деревня, село Кузнецо́во — с 1937 года получило статус города. Ныне административный центр Конаковского района на северо-востоке Тверской области, в месте впадения реки Донховки в Волгу. С первой половины XIX века село Кузнецово получило широкую известность благодаря крупнейшему в России производству бытового и художественного фаянса, к XX веку по случайному совпадению получившего известность как «кузнецовский фарфор».
В 1929 году посёлок Кузнецово был переименован в Конаково. Название выбрано по результатам конкурса, по предложению работницы фабрики Марии Илютиной. Населённый пункт был назван в честь революционера Порфирия Конакова. В 1937 году в Конаково было переселено большинство жителей бывшего уездного центра Корчева́, затопленного в 1937 году при строительстве плотины Иваньковского водохранилища (Московского моря) и канала «Москва — Волга», после чего Конаково получило статус города и стало «столицей» прежде Корчевского района.
На коллегии Минэнерго был рассмотрен вопрос о строительстве в г. Конаково завода электрифицированных ручных инструментов. Это актуальный вопрос. Его решение позволит Минэнерго обеспечить рабочих средствами комплексной малой механизации ручных работ. Было принято решение о срочном сооружении этого завода с привлечением коллектива строителей Конаковской ГРЭС. Главному механику Минэнерго П. К. Морозу коллегия поручила осуществить меры и разработать мероприятия по применению средств малой механизации (с учётом инструмента, который будет выпускаться Конаковским заводом), электрифицированных ручных инструментов для комплексной механизации строительно-монтажных работ при сооружении электростанций.[2]
Договорились, что в понедельник, 18 декабря, А. Н. Косыгин поедет в Конаково. <...> На Конаковской ГРЭС он ознакомился с работой оборудования, беседовал с рабочими и инженерно-техническими работниками электростанции, убедился в том, что блоки 300 тыс. кВт неработоспособны. В Конаково были приглашены конструкторы и руководители предприятий ― изготовителей оборудования для ГРЭС. В ходе обсуждения мне была предоставлена возможность подробно изложить мнение Минэнерго о причинах плохой работы оборудования. К тому времени в отрасли был накоплен большой материал по авариям на блоках 300 тыс. кВт на всех станциях, где они были установлены. Причина везде одна ― проточная часть турбины конструктивно выполнена неправильно.[2]
Владея двумя успешными заводами (известно, например, что в 1866 году годовой доход Дулёвского завода достиг 115 200 рублей), Матвей Сидорович <Кузнецов>, став полновластным хозяином, по традиции начал расширять бизнес.
Первым его приобретением в 1870 году оказалась фабрика Ауэрбаха в селе Кузнецово Тверской губернии. Это предприятие славилось фаянсом хорошего качества, украшенным печатными рисунками, и было давно известно на рынке. Основал его в 1809 году аптекарь Ф. Бриннер с двумя мастерами, ушедшими со второго по значению в стране завода Гарднера.[4]
— Светлана Кузнецова. «Фаянсовая пирамида», 2007
Вскоре предприятие перекупил другой аптекарь — А. Ауэрбах, при котором дело успешно развивалось на протяжении многих лет. Фабрика получала заказы даже от императорского двора. Однако наследники Ауэрбаха оказались неспособны вести дела. Они погнались за новшествами, оснастили фабрику паровой машиной, но, преодолевая технические трудности, запустили торговлю и долго не обновляли ассортимент. Спрос на ауэрбаховскую посуду и, соответственно, доходы упали. Фабрика остро нуждалась в оборотных средствах, чем и воспользовался Матвей Кузнецов. Злые языки утверждали, что он сделал всё, чтобы наследники Ауэрбаха нигде не смогли получить кредит, а затем купил предприятие за вполне умеренную сумму.[4]
Чудесная природа в Конакове! Мы вчера катались на лыжах по Волге и в бору. Как было красиво! Чистый белый снег и чёрные и зелёные ветки, тяжёлые от снега, но не совсем покрытые, а ярко выделяющиеся на снегу.[6]
На Ярославском вокзале в ноябре 1953 года я встретился с женой и установил: мой паспорт колымский с 35-й статьей, то есть проживание в посёлках не свыше 10 тысяч человек, вовсе не обязывает проживать в Средней Азии. Можно и в Клину или в Калининской области, скажем в Конакове. <...>
На следующий день я выехал в Калинин, а оттуда в Конаково ― устраиваться фельдшером по своей лагерной специальности, на которую у меня был официальный документ. В горздравотдел мне пришлось подать заявление.[7]
Поскольку в фельдшерском деле я чувствовал себя весьма уверенно ― образование, стаж лагерный, лагерный диплом, ― я пытался найти работу именно по этой медицинской своей специальности. Поэтому я затратил много времени на поездку в Конаково, в райздравотдел, ― переписка у меня цела, хотя с самого начала меня не оставляло ощущение, что я попал в железные колеса обыкновенной бюрократической вертушки.[7]
Я отправился на приём в местное НКВД ― не помню уж фамилии начальника, как и во всех этих учреждениях, чрезвычайно любезного. Начальник отказал.
― Нет, нет, только не бывших заключённых. К тому же в Конакове уже больше десяти тысяч жителей. Без работы я не пропишу, найдёте работу, придёте ко мне, всё будет решено.
Я вернулся в райздрав.
― Как пропишетесь, так и получите работу. Железные стенки клетки, вертушки я ощутил очень хорошо. На медицинской специальности приходилось ставить крест.[7]
Съёмки проходили отчасти в самой студии, в павильоне, отчасти же, и даже по большой части, на, как это называлось, натуре, изредка в Москве, как правило под Москвой, в каких-то заштатных заброшенных городишках, наконец, на Волге, под, кажется, Конаковом, где однажды чуть я не утонул, сброшенный в воду с лодки, в шутку, понятное дело, прикрепленным к нашей съемочной группе спасателем, типичным местным дядей Васей с фиолетовым носом, которому явно надоело сидеть в лодке без дела и слушать болтовню всех этих интеллигентов; он же меня, не на шутку перепугавшись, и вытащил.[8]
― Дело я сейчас расскажу, но нельзя ли узнать, как вчера ― удачно или нет?
Вопрос был рискованный, так сказать, игра ва-банк, потому что неизвестно все-таки доподлинно, что он делал вчера: может быть, играл в карты, может быть, ужинал с друзьями, может быть… мало ли что может быть.
― А у вас? ― в свою очередь спросил меня начальник.
― Да про нас-то что говорить. Мы пустые не приезжаем. Килограммов восемь я привез.
― Не может быть! ― и даже подпрыгнул мой собеседник. ― А где? Где?
― В Конакове, конечно, на Григоровых островах.[1]
― Это одна забава. Там вдруг подходят окуни и ломают у мормышек кованые крючки. А уж лески рвут ― я не говорю. Ты представляешь: кованый крючок ― и пополам… Мечта моей жизни.
― Да как называется то место?
― Есть на Большой Волге в Калининской области городок Конаково… Волга перегорожена плотиной, затопила окрестные луга. Местами образовались глубокие заливы в лесу, местами образовались острова, местами в водохранилища впадают небольшие речки. Эх, да что говорить, сердце начинает болеть, как вспомнишь про Конаково. Ты представляешь себе: кованый крючок ― и пополам?!
― Да ведь ты не был там!
― Правильно, не был.[1]
На съезде российских писателей в коридоре познакомили меня со славным писателем-патриархом Иваном Сергеевичем Соколовым-Микитовым, тончайшим знатоком и нашей русской природы, и нашего русского слова. Тут, конечно, разговор о весне, об охоте, о рыбной ловле. Я ввернул в разговоре, что вот, мол, мечтаю как-нибудь побывать в одном месте, называется что-то вроде Конакова. Иван Сергеевич руками всплеснул от неожиданности:
― Да у меня же там дом! А когда бы вы хотели?
― Поздней осенью.
― Это плохо. Я в это время уж в Ленинграде. Но вот сейчас я напишу записку моему племяннику Борису Петровичу. Вы просто так, погулять, отдохнуть?
― Что вы, я рыбак-подлёдник.[1]
Теперь мы на скорую руку перекусили, и Борис Петрович поставил перед Володей вопрос ребром: где сегодня будем ловить?
― Так ведь если по-настоящему ловить, надо бы на Корчеву.
Эх, Герман Абрамов, Герман Абрамов. Ты мечтал о самом лишь Конакове. А мы вот заехали далеко за Конаково, потом еще дальше зашли пешком, на этот прямо-таки сказочный островок со сказочной избушкой на нём, а теперь вот пробираемся ещё дальше, и ждёт нас некая неведомая Корчева![1]
― Есть такая область ― Тверская, мы всю ночь по ней ехали в скором поезде. Она больше Франции, а может, и всей Европы. ― Вместе с Африкой, ― сказал брат.
― Пожалуй, без Африки, но ― большая. Там у них есть город ― Конаково, а вокруг конаковские деревни. Моя подружка оттуда. Думаю, в России это самое-самое место. Девушки там корпулентные, круглолицые и курносые.[3]
По субботам они ходили с Клавой на лодке на острова ниже Конакова. Волга там ― море. Десятки островков, километры простора, разве что иногда протянется парус или цепочка байдарочников. Странное, кружившее голову ощущение воли… Половину отпуска они провели там, меняя стоянки. Всякое пристанище становилось открытием.[9]
Год назад Фёдор ехал по шоссе. Неподалеку от въезда в Москву, около указателя, на котором было написано: «Конаково», стояла девица с поднятой рукой. <...> По дороге разговорились. Красавица сообщила, что её зовут Настя, живёт она в Конаково, в коттеджном поселке, учится в МГИМО, имеет «Мерседес», но сегодня машина не завелась и пришлось ловить тачку на дороге.[10]
↑ 123Светлана Кузнецова. «Фаянсовая пирамида». — М.: «Коммерсант-Деньги», №35 от 10 сентября 2007 г. — стр.91
↑Более дешёвый полуфаянс отличается от фаянса тем, что представляет собой керамику, покрытую небольшим слоем фаянса. Он имеет черепок красного цвета, который снаружи покрыт белым слоем белого ангоба. Само по себе название «фаянс» возникло по одному из центров производства — городу Фаэнца, Эмилия-Романья, в Средней Италии.