Болого́е — город в России, на северо-западе Тверской области России, административный центр Бологовского района. Город расположен на берегу озера Бологое на северо-восточных отрогах Валдайской возвышенности, переходящих в Вышневолоцкую низину. Абсолютные высоты в районе города — 150—200 метров. Рельеф слабохолмистый. В северной части города расположено ещё одно озеро — Огрызково. Крупный железнодорожный узел Октябрьской железной дороги. Расположен примерно посередине железнодорожного пути из Санкт-Петербурга (319 километров) в Москву (331 километров).
Название «Бологое» происходит от древнерусского «бологыи» — благой, хороший. «Сельцо Бологое над озером Бологим» впервые упоминается около 1495 года в писцовой книге Деревской пятины Новгородской земли
...скажем, на маленьком полустанке, где встречаются Анна и Вронский (что-нибудь вроде станции Бологое), стоит роскошная дворцовая мебель, которой там не было, уверен, отродясь.[9]
— Александр Журбин. «Как это делалось в Америке» Автобиографические заметки, 1999
Где-нибудь в Бологом или ранее человек этот выходил среди ночи, а в купе обнаруживали утром пассажира, умершего от разрыва сердца.[10]
Одна хорошенькая дама говорила, что она желала бы быть одною ногою в Москве, другою в Петербурге. А я в это время желал бы быть, ― говорит Константин Павлович, ― в Бологом...[11]
...слово благо пришло в современный язык не из живого древнерусского языка (где действительно имелось слово болого ― откуда, например, название города Бологое), а из церковнославянского...[13]
— Андрей Зализняк, «О профессиональной и любительской лингвистике» , 2009
Поздно ночью мы получили от нашего корреспондента дополнительные сведения об ужасной катастрофе на ст. Бологое. Пожар возник от взрыва газа, которым освещался синематографический аппарат. Вслед за взрывом огромной силы огонь моментально охватил все помещение, закрыв все входы. Нечеловеческие крики задыхавшихся в дыму и заживо горевших людей оглашали помещение, из которого не было возможности спастись. Погибли в огне хозяин синематографа, механик, все служащие и вся публика, в числе 81 человека. Большинство погибших железнодорожные служащие с их семьями. Погибло много маленьких детей вместе с родителями. Среди населения посёлка невообразимая паника.[14]
— Ужасный пожар синематографа, «Московская газета», 6 марта 1911
Главный удар на этом фронте немецкое командование нацелило на город Старую Руссу, поставив задачу своим войскам прорваться на Бологое ― важнейший узел коммуникаций, связывающих Москву с Ленинградом. Задача войск Северо-Западного фронта ― не допустить захвата противником Валдайской возвышенности, Октябрьской железной дороги и шоссе Москва ― Ленинград.[15]
— Роман Кармен, «Но пасаран!» (часть первая), 1972
В обществе, где был Константин Павлович, спорили о том, где лучше быть: в Петербурге или в Москве. Одна хорошенькая дама говорила, что она желала бы быть одною ногою в Москве, другою в Петербурге. А я в это время желал бы быть, ― говорит Константин Павлович, ― в Бологом (как раз середина между Петербургом и Москвой). ― Анекдот о Великом князе Константине Павловиче.[16] Сообщено А. Ранчиным. Новое лит. обозрение.[11]
Анализ причин дорожно-транспортных происшествий на улицах Петербурга и на автотрассе Петербург-Мурманск показал, что число автомобильных аварий в тех местах, где дорога пересекает зону разлома земной коры, в несколько раз выше, чем на нейтральных участках. Аналогичное явление наблюдается и на железнодорожном транспорте: на дороге Москва-Петербург произошло уже десять(!) аварий в одном и том же месте ― над геологическим разломом около станции Бологое.[17]
Другой источник кажущихся нарушений принципа всеобщности фонетического изменения ― случаи заимствования некоторого слова из родственного языка или диалекта. Например, современное русское слово благо внешне нарушает определённое правило из истории русского языка, по которому должно было получиться не благо, а болого. Но дело здесь в том, что слово благо пришло в современный язык не из живого древнерусского языка (где действительно имелось слово болого ― откуда, например, название города Бологое), а из церковнославянского (для которого фонетически закономерным было именно благо).[13]
— Андрей Зализняк, «О профессиональной и любительской лингвистике» , 2009
В траурном поезде находились августейшие сыновья покойного великого князя с семьями, сопровождавшие тело отца из Канн. Я уехал в Петербург тотчас вслед за траурным поездом, который имел большую остановку в Бологом, благодаря чему поезд, в котором я ехал, мог обогнать его и прибыть в Петербург раньше, что мне и было необходимо...[18]
Жандармы арестовали меня в Крыму в имении брата и заявили, что по распоряжению из Петербурга меня должны выслать в Архангельскую губернию. Мне страшно не хотелось, но, конечно, пришлось. Я взяла белья в свой чемодан и денег, но деньги тотчас же отобрали жандармы и повезли их сами. На третью ночь мы приехали на станцию Бологое, где нужно было пересаживаться на рыбинский поезд. Но он отходил только утром. Я легла спать на диване в дамской комнате, а жандармы сели у дверей. Мы были все утомлены дорогой, и они оба уснули. Вдруг слышу: подходит скорый поезд из Москвы в Петербург. Я встала с дивана, вижу: жандармы спят; отворила окно комнаты и вылезла через него на платформу, а затем вошла прямо в вагон третьего класса, где вся публика уже спала. У меня не было ни одной копейки денег, жандармы все отобрали, и потому я сейчас же залезла под скамью и легла в глубине.[19]
Из редакции «Вечернего Времени» телефонируют, что Государь, со станции Бологое вызвал к себе Родзянко, который после совещания с Думским Комитетом решил не ехать. Позже зашел ко мне мой сосед Таганцев и передал слух будто за Государем послан поезд с конвоем и везут его сюда. Царскосельский дворец занят революционными войсками и императрица с детьми ими охраняется.[1]
Посередине железнодорожного пути между Петербургом и Москвой находилась станция Бологое. Здесь сходились поезда, идущие с противоположных концов, и она давала, благодаря загадочным надписям на дверях «Петербургский поезд» и «Московский поезд», повод к разным недоразумениям комического характера. Движение было сравнительно медленное: почтовый поезд шел тридцать часов, причем всех интересовал и тревожил переезд по Веребьинскому мосту, перекинутому через Волхов на очень большой высоте и покоившемуся на сложных деревянных устоях. Вагоны не имели отдельных купе и женских отделений.[20]
Встретились письмами, я написал Блоку, не будучи с ним знаком; и на другой день получил от него письмо; оказывается, он в тот же день почувствовал желание мне написать, не будучи со мною знаком; наша инициатива встретилась: наши письма скрестились в Бологом…[2]
В Бологом была (после годового перерыва) сильная бомбежка: разбит вокзал, два санитарных поезда, ― обгорелые трупы. И тут же очереди за кипятком, в кассу; продают газеты. Все буднично ― быт войны…[21]
...его разъяснения подействовали, и мои пожелания были учтены ― меня направили в район Бологого, в воинскую часть на должность младшего врача. Теперь я знал, где буду служить, что меня ждет в ближайшее время, и мог уже устраивать свою семейную жизнь. Ирма тоже теперь знала, где я буду работать, ― на полпути из Ленинграда в Москву, где жила она. <...> Как только появлялась возможность, я ездил в Москву, используя любую оказию: и на попутных машинах, и на междугородних автобусах, следовавших по шоссе, на котором стояло наше Выползово. До Москвы можно было доехать и на поездах, которые останавливались в Бологом, но от нас до станции добираться было неудобно ― хороших дорог еще не было, а те, что существовали, оставались чуть ли не со времен Екатерины II и Александра I. И за время, потраченное на поездку в Бологое, можно было добраться до Москвы по шоссе на любой машине.[22]
Как-то за коньячком, которым я его угостил, старый-старый проводник, совершающий уже последние свои рейсы, рассказал мне, как в те самые годы ― 37-й, 38-й, 39-й ― входил, случалось, к нему в вагон человек с небольшим чемоданчиком, он уже в лицо его знал и знал, что произойдёт. Где-нибудь в Бологом или ранее человек этот выходил среди ночи, а в купе обнаруживали утром пассажира, умершего от разрыва сердца. Правда это или нет ― утверждать не берусь, но и не такое бывало, да и врать ему вроде бы ни к чему.[10]
Но немцы уже в первый месяц войны вплотную подошли к Валдаю, в то время как Ленинград еще был относительным тылом. Многие родители кинулись оттуда за своими детьми, чтобы забрать их обратно. Одним из последних эшелонов нас вывезли назад в Питер. Помню бомбежку на станции Бологое, когда нас загнали под вагоны, а все вокруг было красиво освещено яркими осветительными ракетами.[12]
Проходит полминуты молчания. Новобрачный поднимается и тупо обводит глазами компанию.
— Да, да, — поясняет Петр Петрович. — В Бологом вы не в тот поезд вскочили… Вас, значит, угораздило после коньяку во встречный поезд попасть.
Иван Алексеевич бледнеет, хватает себя за голову и начинает быстро шагать по вагону.
— Ах, я идиотина! — негодует он. — Ах, я подлец, чтобы меня черти съели! Ну, что я теперь буду делать? Ведь в том поезде жена! Она там одна, ждет, томится! Ах, я шут гороховый![23]
Чинят путь. Кругом горели подожженные бомбами леса, вдоль железнодорожной насыпи зияли свежие воронки. Исковерканные паровозы, разбитые вагоны валялись в кустах под откосами. В Бологом от станционных зданий остались только груды щебня. Пассажиры ежеминутно ждали бомбежки; и действительно, казалось странным, что поезд ещё цел и движется вперёд.[3]
― Это не мания, ― скажу я, без пяти минут москвич, бывший ленинградец, никто и ничто, половинчатый житель загадочной станции Бологое ― одна нога здесь, другая там.[7]
— Владимир Соловьев, «Три еврея, или Утешение в слезах». Роман с эпиграфами., 1998
...а <...> что я буду делать, если между вагонами двери закрыты? Я узнавал, соврал я, двери всегда открыты, в крайнем случае, в Бологом поезд наверняка остановится и вы перейдёте. А это где ― Бологое? ― спросила она. На полдороге.[24]
К тому ж было решено привлечь питерцев, и Саша Сопровский вызвался отправиться к Кривулину в Ленинград. В Питере Саша набрал портфель рукописей, но на возвратном пути его высадили из поезда в Бологом, обшмонали и портфель отобрали ― его вели, конечно, от самой Северной Пальмиры… Стало ясно, что всё предприятие уже насквозь засвечено и КГБ ничего сделать не даст.[25]
Только б слышать твой голос! А там догадаемся оба,
Что ещё не конец, что мы сами повинны кругом.
Что мы просто обязаны сделать последнюю пробу,
Сразу выехать оба и встретиться хоть в Бологом.[28]
Всё позади, всё улеглось, В другое путь направлен, И мчит других электровоз, Сверхскоростью прославлен.
Но вот рассвет над Бологим
Ничуть не изменился,
Как будто времени над ним
Сам бег остановился.[4]
Но четыре червонца, четыре червонца с надписями и завитками, ― я знаю сам, где они были, четыре червонца ― билет до Бологого.
Это были славные ночи
на Савеловском вокзале,
ночи,
достойные голоса Гомера.[5]
немногое над головою: размывка облака пустяк на исторических путях какое-нибудь Бологое
маячит. Летописный свод
скорей не купол, но пригорок,
внизу овраг, а в разговорах синица даже не совьёт гнезда...[31]
Тверской области
Города России