Весьего́нск или Весьёгонск — город (с 1776 года) на северо-западе России, в Тверской области. В 1929-1940 и 1949-2019 годы был центром Весьегонского района. Весьегонск — самый северный и самый холодный город Тверской области, расположен в месте впадения реки Мологи в Моложский залив Рыбинского водохранилища, в 253 километрах от Твери, на границе с Вологодской областью.
Название города изначально звучало как ВесьЁгонская, то есть деревня (весь) на реке Ёгне. В связи с наступлением вод Рыбинского водоханилища в 1940-1941 годах Весьегонск был перенесён на новое место, немного южнее прежнего.
...суд пишет опять: препроводить тебя в какой-нибудь Весьегонск, и ты переезжаешь себе из тюрьмы в тюрьму и говоришь, осматривая новое обиталище: «Нет, вот весьегонская тюрьма будет почище...»[1]
Когда деятельность мысли доведена до минимума, <...> ― вот тут-то именно и настигает человека блаженное состояние, при котором Париж сам собою отождествляется с чем угодно: с Весьёгонском, с Пошехоньем, с Богучаром и т. д.[3]
Дело, о котором я говорил вам в последнем письме моем, продолжало развиваться с ужасающею быстротой. Каждый день приносил новую животрепещущую подробность. Новые замыслы, новые планы, новые разветвления! Отдел «Общества» в Весьегонске, отдел в Тетюшах, отдел в Елабуге… одним словом, что-то ужасное! Вся Россия, пропитанная ядом «предвкушений»! Вся Россия, ничем другим не занимающаяся, кроме «терпеливого перенесения бедствий настоящего»! Какое потрясающее душу зрелище![6]
По рассказам туземцев, болота здешние таковы, что в них без труда возможно было бы потопить пехоту целого мира, не говоря уже о кавалерии, артиллерии и войсках прочих родов оружия. Следовательно, насчёт безопасности здешних культурных центров, как-то: Бежецка, Красного Холма, Весьегонска и даже самого Вышнего Волочка, мы можем быть спокойны.[2]
А в Париже надоест, так мы в Версаль, вроде как в Весьёгонск махнем, а захочется, так и в Кашин… то бишь, в Фонтенбло ― рукой подать! Итак, осуществить Красный Холм в Париже, Версаль претворить в Весьёгонск, Фонтенбло в Кашин ― вот задача, которую предстояло нам выполнить. С первого взгляда может показаться, что осуществление подобной программы потребует сильного воображения и очень серьезных приспособлений. Но в сущности, и в особенности для нас, русских, попытки этого рода решительно не представляют никакой трудности. Не воображение тут нужно, а самое обыкновенное оцепенение мысли. Когда деятельность мысли доведена до минимума и когда этот минимум, ни разу существенно не понижаясь, считает за собой целую историю, теряющуюся в мраке времен, ― вот тут-то именно и настигает человека блаженное состояние, при котором Париж сам собою отождествляется с чем угодно: с Весьёгонском, с Пошехоньем, с Богучаром и т. д. Мыслительная способность атрофируется и вместе с этим исчезает не только пытливость, но и самое простое любопытство.[3]
Вероятно, в Городище высилось в былое время капище Купалы. Особенно старательно чествовали этого идола женщины. По-видимому, купанье и обливание водою входило в его культ, и до сих пор в вешнее заговенье и в понедельник Петрова поста здесь практикуются некоторые характерные обычаи. С пяти часов берега Мологи наполняются толпами народа; в понедельник имеет место самое смешное и задорное: обливание водою на улицах. Тот же обычай существует и в Весьегонске, только купанье происходит там в одном из омутов и кончается иногда трагически: омут втягивает в себя купальщиц.[7]
В некоторых местах, как напр., в г. Весьегонске (Тв. г.) этот обычай превратился в самостоятельное празднество. Вечером, в день заговенья на Петровский пост, здесь разрешается всякого, проходящего по улице, обливать из окон водой вполне безнаказанно, и если осмотрительный и догадается ходить по середине улиц, то все-таки и здесь он подвергается опасности: из-за ближнего угла на него налетает кучка молодежи с вёдрами, наполненными, на лучший случай, колодезной водой, а то так и квасом и даже квасной гущей. Крики, беготня и смех прекращаются только с закатом солнца.[8]
— Сергей Максимов, «Нечистая, неведомая и крестная сила», 1903
Обычные люди… Короче говоря, если в каких-нибудь Весьегонске или Балахне на вопрос «Совесть у тебя есть или нет?» ответить отрицательно ― можно будет так получить по морде…[9]
Устроителям электростанции в Весьегонске удалось добыть списанный котел (в Рыбинске в 18-м году произошел пожар на спиртоводочном заводе, но кое-какое оборудование, хоть и пострадало, всё-таки оказалось пригодным к эксплуатации). Доставили котёл по железной дороге с большими трудностями, а ещё большие усилия потребовались, чтобы перевезти его от железной дороги до электростанции. Был объявлен субботник. Духовой оркестр играл марш, а сотни ног, тяжело топая, увязая в грязи с песком, дотащили до города Его Величество котел Бабкок — Вилькокс 1-й.
Зашёл разговор о тебе. Как ты живешь, чем зарабатываешь. И он сделал предложение: он хочет купить охотничий дом и спросил, не согласился бы ты жить у них, он сказал, чтобы тебе пока не говорить об этом, так как это ещё в проекте (примерно май месяц). Дом этот будет где-то около Весьегонска. Предложил он это, чтобы ты мог без помехи работать, он очень хотел бы с тобой познакомиться.[11]
Была в летней церкви города Весьегонска, что разместилась в старом здании монастыря. Один корпус отреставрировали, а два других ещё ободранные и осквернённые. В церкви пустовато. Иконы стоят, прислонённые к стенам. На службе с десяток женщин и один мужчина. Молодому священнику прислуживает мальчик подросток, не сын ли самого настоятеля?[12]
— Татьяна Юрьева, «Дневник культурной девушки», 2 августа 1996
Бадачёво ― глухая деревня. По утрам и вечерам стоит такая тишина, от которой начинает звенеть в ушах. В Весьегонск ехать накладно, да и жизнь там тоже не ахти какая интересная, Тверь же далеко. Вот и пьют мужики местную бормотуху, страшное по составу и воздействию зелье.[12]
— Татьяна Юрьева, «Дневник культурной девушки», 6 августа 1996
И вот ты себе живешь в тюрьме, покамест в суде производится твоё дело. И пишет суд: препроводить тебя из Царевококшайска в тюрьму такого-то города, а тот суд пишет опять: препроводить тебя в какой-нибудь Весьегонск, и ты переезжаешь себе из тюрьмы в тюрьму и говоришь, осматривая новое обиталище: «Нет, вот весьегонская тюрьма будет почище: там хоть и в бабки, так есть место, да и общества больше!»[1]
Много и кроме этого любопытного рассказал Редедя про Египет, но иногда почему-то сдавалось, что он словно не об Египте, а об Весьёгонском уезде разговаривает. Например: и весьёгонцам хочется Индию под нозе покорить, и египтянам ― тоже, а зачем ― ни те, ни другие не знают. Или: и в Египте насчет недоимок строго, и в Весьёгонском уезде строго, а денег ни тут, ни там ― нет. Чем-то фантастическим отдавало от этих рассказов, а мы всё-таки слушали и наматывали себе на ус.[4]
Пользуясь этою передышкой, я сел на дальнюю лавку и задремал. Сначала видел во сне «долину Кашемира», потом ― «розу Гюллистана», потом ― «груди твои, как два белых козлёнка», потом ― приехал будто бы я в Весьёгонск и не знаю, куда оттуда бежать, в Устюжину или в Череповец… И вдруг меня кольнуло.[4]
Тверской области
Города России