Инжир

Материал из Викицитатника
(перенаправлено с «Фига (плод)»)
Ветка инжира с фигами

Инжи́р, или Фи́га, или Фи́говое де́рево, или Смоко́вница обыкнове́нная, или Смо́ква, или Ви́нная я́года (ботаническое название фи́кус ка́рика лат. Fícus cárica) — субтропическое листопадное растение рода Фикус семейства Тутовые. Карийским фикус назван по месту, которое считается родиной инжира — горная область древней Карии в Малой Азии. Инжир — ценное плодовое растение, дающее плоды, так называемые винные ягоды.

Фига — одно из самых древних культурных растений, предположительно — самое древнее. В культуре инжир выращивался сначала в Аравии, откуда был заимствован Финикией, Сирией и Египтом. В XIII веке до н. э. играл важную роль в сельском хозяйстве царства Пилос. В Америку попал только в конце XVI века. В Библии в книге Бытие фиговый листок использовался Адамом и Евой для прикрытия наготы. Кроме Книги Бытия, смоковница многократно упоминается в Ветхом.

В русский язык название «фикус» пришло в XVIII веке и уже несколько изменённым — «фига», отсюда — «фиговое дерево». Были на Руси у этого растения и другие названия — смоковница, смоква, винная ягода, смирнская ягода.

Инжир в коротких цитатах[править]

  •  

...порою из расщелин скал сиротливо выглядывают кусты инжира (винных ягод), указывая на присутствие подпочвенной влаги.[1]

  Дмитрий Логофет, «Персидская граница», 1902
  •  

...только пышные чинары и инжир, с зелёными рампами тутовых дерев, придавали идиллическую прелесть этой новой конюшне Авгия![2]

  Василий Немирович-Данченко, «Кавказские богатыри», 1902
  •  

Земля заляпана инжиром,
Сады приклеились к дверям.[3]

  Юнна Мориц, «Осень в Абхазии», 1964
  •  

...абхазец из-за какого-то инжира не то что море переплывать, со двора не выйдет, потому что у каждого инжир растёт во дворе...[4]

  Фазиль Искандер, «Дедушка», 1966
  •  

Одно дерево было инжиром белого сорта, другое ― чёрного.[5]

  Фазиль Искандер, «Сандро из Чегема» (книга вторая), 1989
  •  

Не столь привязан к морскому берегу фикус карийский ― его можно встретить и на значительном удалении от моря. Правда, известно это листопадное корявое дерево как… дикий инжир.[6]

  Юрий Карпун, «Природа района Сочи», 1997
  •  

Дикий предок многочисленных садовых форм инжира, знаменит своим «вывернутым на изнанку» соцветием, где многочисленные мелкие цветки оказались внутри специфического соцветия.[6]

  Юрий Карпун, «Природа района Сочи», 1997
  •  

А как бережно и художественно уложен в плоские плетёные корзины инжир ― зелёный, оранжевый, фиолетовый, и каждый ряд проложен виноградными листьями, на которых ещё блестят капельки утренней росы.[7]

  Виктор Розов, «Удивление перед жизнью», 2000
  •  

В саду у хозяина дачи росли прекрасные груши и инжир. Только дозреть они не успевали ― съемочная группа им этого не позволяла.[8]

  Алла Сурикова, «Любовь со второго взгляда», 2001
  •  

Созрел инжир, ― и с южной, солнечной стороны дерева его больше, спелого, лиловато-бурого, размягченно-сладкого, чем с других сторон, хотя и там уже, принимая эстафету, плоды начинают прямо на глазах спеть...[9]

  Владимир Алейников, «Тадзимас», 2002

Инжир в публицистике и научно-популярной прозе[править]

  •  

Хребет Кюрендаг и его продолжение, носящее название Сангудагских гор, почти совершенно безлесны. Тёмные каменные громады лишь кое-где покрыты редкими порослями арчи (горного кипариса), да порою из расщелин скал сиротливо выглядывают кусты инжира (винных ягод), указывая на присутствие подпочвенной влаги.[1]

  Дмитрий Логофет, «Персидская граница», 1902
  •  

Не столь привязан к морскому берегу фикус карийский ― его можно встретить и на значительном удалении от моря. Правда, известно это листопадное корявое дерево как… дикий инжир. Действительно, виды многочисленного рода фикус со съедобными плодами называют инжиром, фиговыми деревьями или смоковницами. Дикий предок многочисленных садовых форм инжира, знаменит своим «вывернутым на изнанку» соцветием, где многочисленные мелкие цветки оказались внутри специфического соцветия.[6]

  Юрий Карпун, «Природа района Сочи», 1997

Инжир в мемуарах, письмах и дневниковой прозе[править]

  •  

Есть деревья в этом краю, которые называют нопалли — это общее название для всех нопалей, что означает смоковница или дерево, на котором растут фиги. Это уродливое дерево, ствол укрыт листьями, а ветви растут из них. Листья широкие и крупные, в них много сока, и они липкие, есть шипы на самих листьях. Плод, растущий на этих деревьях, называется фига; они хороши для еды; это ценный фрукт, и лучшие из них, как кальвиль. Листья этого дерева едят сырыми и варёными.
У него есть волокна, крепкие жилы, очень крепкие жилы; он наполнен жилами; полон множеством жил. Даёт ветви; даёт много ветвей; образует листья. Этот нопалли — съедобен, съедобен сырым, варёным в котелке. Только немного его можно съесть. Название плода этого нопалли — ночтли. Он круглый, имеют форму округлой верхушки, с краями на своей верхушке; он как шар, узкий у основания, полон мелких шипов, усыпан шипами; у него есть кожица; у него есть семена; его мякоть мясистая, водянистая; его семена как галька. Выходят <плоды> круглыми; образуются; толстеют; наполняются верхушками; они созревают; созревают во множестве. Я отрезаю фиги. Я ем фиги. Я разламываю внутренность. Я делю их внутреннюю часть. Я чищу их. Есть много видов нопалли; во многих местах они растут; во многих местах прорастают.[10]:79

  Бернардино де Саагун «Общая история о делах Новой Испании», 1577
  •  

А базары Средней Азии ― на них покупать продукты только для Гаргантюа и Пантагрюэля. В жизни не видывал таких громадных персиков, дынь, арбузов, винограда. Наши «дамские пальчики» и не пальчики вовсе, а так, одна фаланга, а там именно все три, длинные и нормальные пальцы взрослого человека. А как бережно и художественно уложен в плоские плетёные корзины инжир ― зелёный, оранжевый, фиолетовый, и каждый ряд проложен виноградными листьями, на которых еще блестят капельки утренней росы. Всюду, где есть вода, растительность Средней Азии поражает своей мощью. Есть во всем этом что-то могучее, как проявление мощи самой земли.[7]

  Виктор Розов, «Удивление перед жизнью», 2000
  •  

Большую часть эпизодов, связанных с прозябанием героев на частной даче, мы снимали под Сочи, в красивом местечке под названием Лоо. В саду у хозяина дачи росли прекрасные груши и инжир. Только дозреть они не успевали ― съемочная группа им этого не позволяла. Хозяин, милый добродушный человек, шутил:
― Я понимаю теперь, почему люди, работающие в кино, называются «съемочной» группой. Они же весь урожай снимают! Притом всей группой![8]

  Алла Сурикова, «Любовь со второго взгляда», 2001
  •  

Тяжелые груши срываются под ветром и падают на землю, недозрелые, глухо шурша прогибающейся травой, недовольно, тускло, обиженно поблескивая снизу своей твердой, зеленой кожурой. Созрел инжир, ― и с южной, солнечной стороны дерева его больше, спелого, лиловато-бурого, размягченно-сладкого, чем с других сторон, хотя и там уже, принимая эстафету, плоды начинают прямо на глазах спеть, ― а воробьи так и пасутся здесь, начиная кормежку с зарей, да и живут они в непосредственной близости от дома, от человеческого жилья, ночуя в кронах кустов и деревьев, совершенно никого и ничего не боясь, а потому их смело можно считать птицей домашней, при доме им сытно, хорошо и спокойно.[9]

  Владимир Алейников, «Тадзимас», 2002

Инжир в беллетристике и художественной прозе[править]

  •  

Короче, когда приехал сюда Воронцов, знавший Тифлис по легендам о добром старом времени за город храмов и дворцов, он ещё нашёл здесь полуразорённые смрадные гнёзда, жалкие слепившиеся груды тесных домов, без улиц и площадей, непроглядную кутерьму горских построек, точно с неба упавших грудой, да так и оставшихся здесь непонятным и неодолимым лабиринтом плоских крыш, таинственных переходов, узких тупиков, похожих на трещины, саклей, взмостившихся на чужие крыши, мазанок, прилепившихся на эти сакли, целых паутин выступов и лестничек, неведомо как державшихся снаружи. Это было, разумеется, очень живописно, всё так и просилось на картину, но дышать было нечем, везде текла кровь зарезанных баранов, дворов не оказывалось, и всякие нечистоты выбрасывались за стены. Пыль стояла такая, что в ней нельзя было ничего различить, и только пышные чинары и инжир, с зелёными рампами тутовых дерев, придавали идиллическую прелесть этой новой конюшне Авгия![2]

  Василий Немирович-Данченко, «Кавказские богатыри», 1902
  •  

«Выходит, у вас и хлебные деревья не растут?» ― догадываются наши. «Хлебные деревья тоже не растут, ― отвечают турки, ― зато у нас растут инжировые деревья». «Да вы что, турки, с ума посходили! ― кричат наши. ― Что вы нам голову мутите своими сахарными дырками да инжировыми деревьями?! Да абхазец из-за какого-то инжира не то что море переплывать, со двора не выйдет, потому что у каждого инжир растёт во дворе». «Ну, ― говорят турки, ― если вы такие гордые и у вас свой инжир, чего вы сюда приехали?» «Да нам говорили, ― объясняют наши, ― что в Турции сахар прямо из земли роют, как соль, и хлебные деревья растут. Вот мы и решили ― прокормимся, раз деревья хлебоносные и сахар каждый себе может накопать. Да мы и мусульманство, по правде сказать, из-за этого приняли. Нас царь предлагал охристьянить, да мы отказались. Смотрите, турки, мы ещё к царю можем податься», ― припугивают наши.[4]

  Фазиль Искандер, «Дедушка», 1966
  •  

Местные длинноволосые хиппи со своими подругами расположились в прохладной тени прибрежных ив. Один из них взобрался на инжировое дерево и, повесив рядом с собой на ветку приемничек, слушал «зонги» и рвал инжир. Время от времени он небрежно бросал девушкам плоды инжира, и они, лежа или сидя, лениво дотянувшись, отправляли их в рот, не потрудившись очистить шкурку или хотя бы сдуть пыль, в которую шмякались плоды. Одна из них с откровенным интересом стала рассматривать Сергея, и, когда он тоже внимательно на неё посмотрел, она, словно древним интуитивным движением женщины, попробовала притронуться к волосам, но потом почувствовала, что, если идти в этом направлении, слишком многое надо будет менять, она бросила волосы и, вытащив изо рта своего дружка, лежавшего рядом, сигарету, закурила, глядя на Сергея и как бы говоря: вот такие мы, уж как хотите.[11]

  Фазиль Искандер, «Морской скорпион», 1977
  •  

Не следует обманывать слабый пол, даже если его представителя зовут Барракудой. Со мной согласилось большинство, и Жмурик поехал к Барракуде старомодно обыкновенный. Накануне Жмурику засовывали в пасть вяленый инжир и шоколад, ― впрочем, перечислить все моряцкие глупости и пошлости я не берусь. Приведу только слова наказа, которые проорал капитан с мостика: «Жмурик, так тебя и так! Покажи этой одесситке, где раки зимуют[12]

  Виктор Конецкий, «Начало конца комедии», 1978
  •  

Одно дерево было инжиром белого сорта, другое ― чёрного. Тетушка Хрисула особенно любила чёрный инжир. Однажды Деспина и Чунка влезли на дерево с черным инжиром. Чунка и Деспина влезли на дерево и, стоя на разных ветках, начали рвать инжир, то сами поедая, то нам подбрасывая. Чунка еще и в корзину успевал собирать. Иногда переспелый инжир шмякался на её ладони, но она этим нисколько не смущалась, а прямо-таки слизывала в рот сладостное месиво.
― Одно чудо в своей жизни я совершу, ― сказал Чунка по-абхазски, дотягиваясь до ветки и, шурша листьями, осторожно сгибая ее, ― когда тетушка Хрисула умрёт, я спущусь в Анастасовку с ведром чёрного инжира. Я подойду к гробу и поднесу ей ко рту инжир. И тут, к ужасу окружающих греков, она разомкнёт свою пасть и съест этот инжир. Потом она привстанет и, не сходя с гроба, опорожнит всё ведро, если, конечно, греки, опомнившись, не пристрелят меня самого за то, что я оживил эту прорву. Когда инжир падал в мои ладони, тётушка Хрисула тоскливым взглядом окидывала мой инжир, и, если он ей казался особенно крупным и спелым, а он ей таким казался почти всегда, она явно жаловалась Деспине, что её обделяют. Поедая инжиры, тетушка Хрисула беспрерывно тараторила.
– Деспина! ― кричала она и, воздев руку, показывала девушке на спелый инжир, который Деспина никак не могла заметить, хотя он был совсем близко от неё. Наконец, отворачивая лопоухие, кожистые листья, Деспина добиралась до желанного инжира, срывала, стараясь не раздавить, и кидала тетушке Хрисуле.[5]

  Фазиль Искандер, «Сандро из Чегема» (книга вторая), 1989
  •  

Бросая мне инжир, Чунка приметил его и крикнул мне по-абхазски:
― Ты что, решил ее крапивой отстегать?! Вдруг Чунка дотянулся до огромного, спелого инжира с красной разинутой пастью, осторожно сорвал его, окликнул Деспину и, поцеловав инжир, перебросил его ей Деспина ловко поймала его, ослепительно улыбнулась Чунке и, для устойчивости слегка откинувшись спиной на ствол дерева, стала двумя пальчиками очищать инжир от кожуры. Тетушка Хрисула, видевшая всё это, от возмущения онемела. В тишине некоторое время было слышно, как шкурки ― шлёп! Деспина ей что-то отвечала, и, судя по движению её рук, она показывала, что съела инжир, очистив его от шкурки и тем самым нейтрализовав действие оскверняющего поцелуя.
― Деспина! ― в отчаянии крикнула тетушка Хрисула и, выбросив обе руки в стороны, что-то пролопотала, по-видимому, означающее: зачем вообще надо было есть этот инжир?!
― У меня один способ заставить замолкнуть эту старуху!
Дожевывая инжир, Деспина что-то ответила тетушке Хрисуле, и, судя по движению ее рук и взгляду на ветку, где стоял Чунка, она сказала, что инжир был брошен без её одобрения и ей ничего не оставалось, как поймать его и съесть.
― Деспина!
Она имела в виду, что, даже поймав осквернённый инжир, Деспина могла с честью выйти из этого положения, просто перебросив этот инжир ей, тетушке Хрисуле. Вся в солнечных пятнах, с лицом, озаренным солнцем, Деспина посмотрела на тётушку Хрисулу с высоты своей ветки ясными, синими глазками, как бы сама удивляясь простоте такого выхода и сожалея, что ей это вовремя не пришло в голову. При этом она рассеянно дожевывала осквернённый инжир, что, по-моему, особенно раздражало тетушку Хрисулу. Махнув рукой, тетушка Хрисула снова залопотала, и я как бы отчётливо услышал начало фразы:
– Оставь, пожалуйста. <...>
Вдруг Деспина перелезла со своей ветки на более высокую и скрылась в густой листве инжира Тетушка Хрисула, воздев голову, несколько секунд молча ожидала, когда она высунется из листвы и кинет ей инжир. Но Деспина почему-то из листвы не высовывалась, а Чунка перелез на эту же ветку и, прежде чем скрыться в густой листве, нахально повесил корзину на сучок, как бы не скрывая, что теперь инжирные дела закончились и начались совсем другие дела. Всё произошло в несколько секунд, если они и сговорились, то мы внизу этого не заметили.[5]

  Фазиль Искандер, «Сандро из Чегема» (книга вторая), 1989
  •  

― В сверку? Это же сверхнормативная правка, как разрешили?
― Женя обрадовалась за Рахатова, но откуда вдруг такая благосклонность Кузьминичны?
― Тут без вас приезжает Рахатов с женой и двумя ведрами ― в одном великолепные розы, в другом ― инжир нежнейший, прямо с самолёта, наверное. И все ей в кабинет. После этого, сами понимаете… Двусмысленные стихи стали советскими. Новые, те, что еще нигде не печатались, ― тоже пропустить. Пока книга выйдет, успеете, мол, отдать в журнал или газету. Инжира скоропортящегося, правда, всем по горсточке дала.[13]

  Ольга Новикова, «Женский роман», 1993

Инжир в стихах[править]

  •  

От боя к труду
от труда
до атак, ―
в голоде,
в холоде
и наготе
держали
взятое,
да так,
что кровь
выступала из-под ногтей.
Я видел
места,
где инжир с айвой
росли
без труда
у рта моего, ―
к таким
относишься
иначе.
Но землю,
которую
завоевал
и полуживую
вынянчил,
где с пулей встань,
с винтовкой ложись,
где каплей
льешься с массами, ―
с такою
землею
пойдешь
на жизнь,
на труд,
на праздник
и на смерть![14]

  Владимир Маяковский, «Хорошо», 1927
  •  

Ленивых рук из примитивных брюк
(А впрочем, если верить старой книге,
Тогда ещё не знали хитрых штук:
Под фиговым листом висели фиги![15]

  Довид Кнут, «Адам, не зная скуки и труда...», 1929
  •  

В тюрьму принесли мне к ночи
Шашлык и сладкий инжир,
Тогда я узнал, что хочет
Беседы со мной эмир.[16]

  Дмитрий Кедрин, «Певец», 1936
  •  

Абрикосы уже пожелтели,
А инжир ещё зелен.
Дочь молочника Георгия
с наборщиком Ахметом
Вышли гулять,
и в тени
пальцы их сплетены,
И ты видишь это.[17]

  Константин Симонов, «Выйдя из тюрьмы», 1951
  •  

Земля заляпана инжиром,
Сады приклеились к дверям.
Стоит угар. Бараньим жиром
Шипят пирушки по дворам.[3]

  Юнна Мориц, «Осень в Абхазии», 1964
  •  

Не так ли, Эрль нечистоплотный,
подобьем гущицы компотной,
где гениальный Велимир
весь высох, будто он инжир,
где Аронзон свалялся в грушу,
а Хармс в изюминку засушен...[18]

  Леонид Аронзон, «Как часто, Боже, ученик...», 1968

Источники[править]

  1. 1 2 Немирович-Данченко В. И. «Персидская граница». — СПб.: В. Березовский, 1909 г.
  2. 1 2 Немирович-Данченко В. И. «Кавказские богатыри». Часть третья. Победа! — М.: Издание редакции журналов «Детское чтение» и «Педагогический листок», 1902. — С. 107
  3. 1 2 Ю. П. Мориц. Избранное. — М.: Советский писатель, 1982 г.
  4. 1 2 Искандер Ф.А. «Стоянка человека». — Москва, 1995 г.
  5. 1 2 3 Ф. А. Искандер. «Сандро из Чегема». Книга 2. — М.: «Московский рабочий», 1989 г.
  6. 1 2 3 Карпун Ю. Н. Природа района Сочи. Рельеф, климат, растительность. (Природоведческий очерк). — Сочи, Субтроп. ботан. сад Кубани, 1997 г.
  7. 1 2 Виктор Розов. «Удивление перед жизнью». — М.: Вагриус, 2000 г.
  8. 1 2 Алла Сурикова. «Любовь со второго взгляда». — М.: Вагриус, 2002 г.
  9. 1 2 В. Д. Алейников. «Тадзимас». — М.: Рипол классик, 2013 г.
  10. Бернардино де Саагун, Куприенко С.А., «Общая история о делах Новой Испании. Книги X-XI: Познания астеков в медицине и ботанике», (ред. и пер. С. А. Куприенко), Киев: «Видавець Купрієнко С.А.», 2013 г., 218 стр.
  11. Искандер Ф. А. Повести. Рассказы. — Москва, «Советская Россия», 1989 г.
  12. Конецкий В. «Начало конца комедии». Повести и рассказы. — М.: «Современник», 1978 г.
  13. О. Новикова Мужской роман. Женский роман. ― М.: Вагриус, 2000 г.
  14. Маяковский В.В. Полное собрание сочинений в тринадцати томах. Москва, «ГИХЛ», 1955-1961 гг.
  15. Д. Кнут. Собрание Сочинений в 2 томах. — Иерусалим: Еврейский университет, 1997—1998 г.
  16. Д. Кедрин. Избранные произведения. Библиотека поэта. Большая серия. — Л.: Советский писатель, 1974 г.
  17. Симонов К. М. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание. Ленинград, «Советский писатель», 1982 г.
  18. Л. Аронзон. Собрание произведений: В 2 т. — Спб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2006 г.

См. также[править]