Я́спис (устар. от греч.ἴασπις, тур.jaşim — пёстрый или крапчатый камень) — первоначальное, старое, полузабытое, а также церковнославянское название яшмы, распространённого «полевого» поделочного камня, прежде всего, красных и алых тонов, но также и всех прочих оттенков и рисунков. Во все времена яспис нередко путали с агатами.
Большинство современных упоминаний о ясписе, так или иначе, восходит к новозаветной книге Апокалипсиса (Откровение святого Иоанна Богослова), в которой это слово употребляется четырежды в описании образа Божьего, а также Небесного Иерусалима.
...таковы, по своей гладкости, прозрачности и отличной цветности, самые камни, — и их-то частицы суть любимые у нас камешки: сердолик, яспис, смарагд и другие подобные.
И тотчас я был в духе; и вот, престол стоял на небе, и на престоле был Сидящий; и Сей Сидящий видом был подобен камню яспису и сардису; и радуга вокруг престола, видом подобная смарагду.
— Библия, «Откровение святого Иоанна Богослова» (Апокалипсис), до 95 г.
Он имеет славу Божию. Светило его подобно драгоценнейшему камню, как бы камню яспису кристалловидному.
— Библия, «Откровение святого Иоанна Богослова» (Апокалипсис), до 95 г.
Город расположен четвероугольником, и длина его такая же, как и широта. И измерил он город тростью на двенадцать тысяч стадий; длина и широта и высота его равны.
И стену его измерил во сто сорок четыре локтя, мерою человеческою, какова мера и Ангела.
Стена его построена из ясписа, а город был чистое золото, подобен чистому стеклу.
Основания стены города украшены всякими драгоценными камнями: основание первое яспис, второе сапфир, третье халкидон, четвертое смарагд
Яспис, подобно смарагду, зеленоватым цветом означает верховного Петра, который мёртвость Христову носил в теле, показал непрестанно цветущую и неувядаемую любовь к Нему и наставил нас своею теплою верою на место злачное.[1]
— Андрей Кесарийский, «Толкование на книгу Откровения Иоанна Богослова», до 614 года
В храмине — убогое и роскошное ложе из трав, а на зелёном ясписе трав — золотой плод: нагота преподобной...[2]
— Евгений Замятин, «О том, как исцелен был инок Еразм», 1920
Каким в действительности предстанет это «завтра», никто не знал. Коммунистический идеал был таким же неосязаемым волшебным видением, каким веками представал наивному воображению верующих Небесный Иерусалим Апокалисиса: «И вознёс меня в духе на великую гору, и показал великий город на 12 тысяч стадий, святый Иерусалим, который нисходил с неба от Бога… // Стена его построена из ясписа, а город был чистое золото, подобен чистому стеклу. // Основания стены города украшены всякими драгоценными камнями: основание первое ― яспис, второе ― сапфир, третье ― халкидон, четвертое ― смарагд…[3]
Грандиозный размах выставки, величина ее территории, число, капитальность и богатство павильонов, разнообразие ценных строительных материалов… стройные, подобные стеблям лилий резные стволы колонн… розовый газнагский мрамор, майолика, гранит… золотые буквы текстов… — «Город на двенадцать тысяч стадий… Основания стены города украшены всякими драгоценными камнями: основание первое ― яспис, второе ― сапфир, третье ― халкидон, четвертое ― смарагд… Улицы города ― чистое золото, как прозрачное стекло…» Разумеется, никто, вероятно и сам Сталин, не имели в виду такие прямые аналогии, но подсознательно творился именно преображенный мир ― «Небесный Иерусалим», «тридевятое царство» народной фантазии. Творился в значительной степени силами и средствами искусства.[3]
Ты находился в Едеме, в саду Божьем; твои одежды были украшены всякими драгоценными камнями; рубин, топаз и алмаз, хризолит, оникс, яспис, сапфир, карбункул и изумруд и золото, все искусно усаженное у тебя в гнездышках и нанизанное на тебе, приготовлено было в день сотворения твоего.
Двенадцать оснований — двенадцать дорогих камней; восемь камней древний первосвященник носил на нарамнике (одна из одежд, возлагаемых на рамена, то есть на плечи), а четыре – новые, чтобы указать на согласие Ветхого и Нового Завета и на преимущество просиявших в Новом. И это верно! Потому что апостолы, означаемые драгоценными камнями, украшены всеми добродетелями. Основание первое – иаспис. Яспис, подобно смарагду, зеленоватым цветом означает верховного Петра, который мёртвость Христову носил в теле, показал непрестанно цветущую и неувядаемую любовь к Нему и наставил нас своею теплою верою на место злачное.[1]
— Андрей Кесарийский, «Толкование на книгу Откровения Иоанна Богослова», до 614 года
Он имеет славу Божию; светило его подобно драгоценнейшему камню, как бы камню яспису кристалловидному.
Это так называемый «небесный Иерусалим», может быть, суть и «дыхание» и истина земного, коего полная мысль и миссия нам непонятна, и, вероятно, по неусовершенству и неудаче всего земного никогда полно и чисто не была осуществлена. Во всяком случае, в приведенных двух стихах начато и кончено изображение вида его: обелиско-образный камень, очевидно, составляет центр его, главный в нем символ; это — «слава Божия», или она почиет на нем.[4]
Таким образом, «Бог», и «слава Божия», и «Агнец» — всё это сливается как душа и «храм» Иерусалима, как его «светило» и вместе символизировано «драгоценнейшим камнем», «как бы камнем ясписом кристалловидным». Обратив внимание, что обелиск имеет четыре грани, что он есть вполне и точно — кристалл с правильностью плоскостей и углов; что он ставился, обыкновенно парно, перед входом в египетские храмы и имеет на себе символы молитвы...[4]
«Он имеет славу Божию; светило его подобно драгоценнейшему камню, как бы камню яспису кристалловидному.
Он имеет большую и высокую стену, имеёт двенадцать ворот и на них двенадцать Ангелов; на воротах написаны имена двенадцати колен сынов Израилевых.
Стена его построена из ясписа, а город был чистое золото, подобен чистому стеклу.
Основания стены города украшены всякими драгоценными камнями: основание первое — яспис, второе — сапфир, третье — халкидон, четвертое — смарагд, пятое — сардоникс, шестое — сардолик»…
Да это — свадебная шкатулка, раскрыв которую растерялась Гретхен; я хочу сказать, что в XIX веке, «нищие и убогие», мы растериваемся среди сверкающих красот, коими оделяется таинственная Невеста Агнца.[4]
И ниже, в золотом обрамлении — самая храмина, бедная и белая, ибо в бедности жила преподобная и не взимала мзды за красоту тела своего. В храмине — убогое и роскошное ложе из трав, а на зеленом ясписе трав — золотой плод: нагота преподобной, и жалят взор четыре расцветших алыми чашами цветка.[2]
— Евгений Замятин, «О том, как исцелен был инок Еразм», 1920
Святой Гавриил изображается с райской ветвью, принесенной им Пресвятой Деве, или со светящимся фонарем в правой руке и с зеркалом из ясписа ― в левой.[5]
— Анна Егорова, «Архангел», 2002
Спрятанная, подобно айсбергу-Китежу, скрытая (то есть сокровенная, сокровищная) поэзия старых слов; чего стоит одна «ртуть» или, скажем, «яшма». Яшма занимает особое место в нашей истории. Русским яшмам нет конкуренции по запасам и разнообразию, хотя слово произошло то ли от греческого «яспис», то ли от арабского yasm.[6]
— Василий Авченко, «Кристалл в прозрачной оправе». Рассказы о воде и камнях, 2015
Есть на ней и другие цвета, притом в гораздо бо́льшем количестве и превосходнее тех, какие мы видали. Да и самые эти впадины её, полные воды и воздуха, блистают какою-то пестротою цветов; так что в единстве её вида является непрерывное разнообразие. Если же такова земля; то аналогически таковы на ней и растения, то есть деревья, цветы, плоды, таковы на ней и горы, таковы, по своей гладкости, прозрачности и отличной цветности, самые камни, — и их-то частицы суть любимые у нас камешки: сердолик, яспис, смарагд и другие подобные.
Александрит, найденный в царствование Александра Второго и его именем названный пророчески. Носил в сиянии своем судьбу этого государя: цветущие дни и кровавый закат. ― И алмаз, яспис чистый, символ жизни Христовой. Я любила камни. И какие были между ними чудесные уроды: голубой аметист, жёлтый сапфир или тоже сапфир, бледно-голубой с ярко-жёлтым солнечным пятнышком.[7]
Умопостигаемая любовь не есть блаженство, ибо его нет в юдоли плачевной, но есть малое предварение небесной радости. Отношение ветхозаветной любви, умопостигаемой любви и небесной любви, которая явится в „грядущей вселенной“, подобно отношению плодородной земли, драгоценного камня и преображенного, невесомого и непротяженного „камня ясписа кристалловидного“.[8]
Был на стене изображен Змеевидный Блуд: Змий — зеленый, как яспис, стоглавый, и которая глава присосалась к сосцам женщины, которая к прекрасному чреву ее и к рукам и к глазам грешников, улепивших Змия, как мухи.[9]
Шестьдесят миллионов убитых и умерших в годы гражданской войны… и как оправдание крови ― двенадцатиметровой высоты стальная сетка вдоль границ… Новый Иерусалим со стенами из ясписа…[10]
Но помню, ещё молодая была, а бабки подотошнее уже таскались по утрам послушать: трубит аль нет. Затрубит, слышь, затрубит, а потом трактор накатит, прогрохочет, гусеницами разровняет ― и не будет города Курья Слепота, будто и не стояло его вовсе. Зато возгорятся звёзды на знаменах, и приидет Царствие Мавзолея Бабы-яги. Такой мавзолей тебе, бачок, и не снился, не тебе, ржавой зеленой железяке чета: из ясписа и чистого золота мавзолей, с двенадцатью жемчужными воротами. Ворота те не запираются днем, а ночи там не будет.[11]
— Галина Зеленина, «Куриная Слепота и ее обитательницы», 2014
Над цветущими лугами
Вознесен ко облакам,
Почитаемый богами,
Вижу я огромный храм;
Стены яспис составляет,
И помост его янтарь,
Меж златых столпов сияет Адамантовый алтарь...[12]
— Василий Майков, «Ода на день брачного сочетания цесаревича великого князя Павла Петровича и великия княгини Наталии Алексеевны», 1773
Святой Ерусалим, от Бога с неба
Сходящий, Божию имевши славу,
Блистающий, как камень драгоценный ―
Кристалловидний яспис. Обнесен
Был град высокою стеной... <...>
Был град о четырёх углах; длиной
И шириной был равен, И измерив
Его своей златою тростью, ангел
Нашел, что все его пространство было
Двенадцать тысяч стадий, и что он
В длину, и в широту, и в высоту
Был равен, и что стены града были,
По мере человеческой, в сто сорок
Четыре локтя. Стены ж града были
Из ясписа; сам город был построен
Из золота, чистейшему стеклу
Подобнаго; а основанье стен
Из светлых драгоценных камней было:
Из ясписа, сапфира, халкидона, Сардоникса, смарагда, хрисопраса, Вирилла, хризолифа, гиацинта, Топаза, сарда, аметиста.[13]
По колее крутой, но верной и безгрешной,
Ушёл навеки я от суетности внешней.
Спросить я не хочу: ― А эта чаша ― чья? ― Я горький аромат медлительно впиваю, Гирлянды тубероз вкруг чаши обвиваю, Лиловые черты по яспису вия.[15]
Не спорить, а спать. Не оспаривать,
А спать. Не распахивать наспех
Окна, где в беспамятных заревах Июль, разгораясь, как яспис,
Расплавливал стёкла и спаривал
Тех самых пунцовых стрекоз,
Которые нынче на брачных
Брусах ― мертвей и прозрачней
Осыпавшихся папирос.[16]
— Борис Пастернак, «Весна была просто тобой...» (из цикла «Осень»), 1917
