Топа́з — прозрачный полудрагоценный камень из группы силикатов алюминия, чаще всего топаз почти бесцветный, но окраска бывает в широких пределах от коричнево-жёлтого до голубого, розового, золотистого, оранжевого и даже красновато-оранжевого (редко). Своё название этот камень получил по месту находки на острове Топазиос (Топазион) в Красном море, по другой версии — от санскритского слова «тапас» — тепло.[1] За большой удельный вес уральские горняки и камнерезы называли его ещё «тяжеловесом».
Алмаз ― наичистейший, граненый называется бриллиант; рубин ― красный; яхонт ― синий; топаз, как золото, желтый; изумруд ― зеленый; хризолит ― желто-зеленый; аметист ― фиолетовый; виниса ― тёмнокрасная; гиацинт ― желто-красный; берилл ― сине-зеленый, из коих первые семь наипрозрачнейшие, а последние три более или менее прозрачные и суть все драгоценные камни, различающиеся между собою цветом или водою, цену имеющие в чистоте воды, а продающиеся по весу.[2]
— Василий Зуев, из учебника «Начертание естественной истории», 1785
С минералогом и почвоведом мы не так можем быть близки: эти специалисты должны найти для себя работу, и она, в особенности после обсуждения с Жамцарано, найдется в области изучения мест залегания полезных ископаемых. Начать с того, например, месторождения топазов, тяжеловесов, которые в большом количестве (в десятках пудов) отправляют для обработки в Россию и проч. Крыжановский и Полынов просили было меня командировать их к месту Павлова, в долину озер центральноазиатского бассейна, но я воздержусь до совещания с Жамцарано. Всего полезнее мое первое предположение, которое должно быть им предложено. Говорим вообще много, часто непоследовательно, перескакивая с места на место.[3]
Топаз ― один из наиболее красивых самоцветов Урала. Это о нем А.Е.Ферсман писал: «Россия поистине может гордиться своими топазами, которые по красоте тона, чистоте воды и величине кристаллов занимают исключительное место среди топазов всего света». И действительно ― нежно-голубые кристаллы Мурзинки, бесцветные и красновато-фиолетовые топазы Каменки поражают своей удивительной красотой, особенно в изделиях. Голубые топазы по цвету напоминают аквамарин, однако отличаются от него поразительной прозрачностью, более высоким удельным весом (отсюда название «тяжеловес») и ярким блеском. Кроме того, топаз обладает совершенной спайностью в одном направлении, т. е. способностью колоться на ровные пластины по определенным направлениям. Все эти свойства отличают его от горного хрусталя, с которым в обломках его легко спутать. В старой литературе, и даже по сей день, ювелиры называют почему-то дымчатый кварц раухтопазом («дымчатый топаз»).[4]
Причина красивой окраски минералов бывает различной. У голубых топазов она вызвана вхождением в структуру минерала ионов закисного железа, у красновато-фиолетовых, по-видимому, дефектностью структуры. Последние на солнце довольно легко обесцвечиваются, а при слабом нагревании теряют окраску вообще. Желтые топазы при легком прокаливании становятся розово-фиолетовыми. Топазы образуются, как и берилл, в пегматитах. Лучшие из добытых кристаллов украшают стенды Минералогического музея Академии наук СССР и Горного музея в Ленинграде.[4]
«В котором месте ваши утёсы кварца или, по здешнему сказать, топазовые?» — спросил путешественник у Миссионера. «И как далеко отсюда будет до приисков ваших Урульгинских цветных камней, которые открыл крестьянин Кривоносов; и в одном ли месте найдены Сибирские алмазы — тяжеловесы, а по Минералогии топазы, и разноцветные аквамарины, и лучистый шерл и чёрный, также разноцветные турмалины и вениса, или гранат?»
— Утёсы кварца или по нашему топазовые, где найдёны тяжеловесы, отсюда по левой руке, вон там за теми хребтами! — отвечал Миссионер. От дороги, по которой мы идём, не более будет 30 вёрст; а до аквамариновых приисков вёрст 20. Шерлы лучистые и чёрные, также алый шерл, вениса или гранат малинового цвета, тож около аквамаринов. Найден ещё тёмно-фиолетовый прекрасный аметист в другом месте, не так давно. Впрочем и все подобные камни, равно как и горный безцветный хрусталь находят в горах Урульгинских во многих местах.[5]
— Даурец, Внутренние известия: «Один день в лесах Хингана», Нерчинск, 15 мая 1841
― Это из чего у вас перстень? ― перебил вдруг Митя, как бы выходя из какой-то задумчивости и указывая пальцем на один из трех больших перстней, украшавших правую ручку Николая Парфеновича.
― Перстень? ― переспросил с удивлением Николай Парфенович.
― Да, вот этот… вот на среднем пальце, с жилочками, какой это камень? ― как-то раздражительно, словно упрямый ребёнок, настаивал Митя.
― Это дымчатый топаз, ― улыбнулся Николай Парфенович, ― хотите посмотреть, я сниму…
― Нет, нет, не снимайте! ― свирепо крикнул Митя, вдруг опомнившись и озлобившись на себя самого, ― не снимайте, не надо… Чёрт… Господа, вы огадили мою душу! Неужели вы думаете, что я стал бы скрывать от вас, если бы в самом деле убил отца, вилять, лгать и прятаться?
Княжна редко выходила в другие комнаты. Они были просторны и удобно расположены, но, оставаясь без обновления, от времени казались как бы полинялыми. В двух гостиных и зале висели большие люстры с гранеными хрустальными подвесками, которые от копоти походили на дымчатые топазы и так ослабели на своих подвесках, что при малейшем сотрясении, сверкая, позванивали.[6]
Сквозь сизый дым кадил он точно во сне видел, как горят и трепещут огоньки восковых свечей перед иконами; как в розовых и голубых лампадах ровно теплится пламя, играя порою на окладах, на серебре и золоте риз, на гранях драгоценных камней… Над кротким ликом Богоматери, склонившейся к Пресветлому Младенцу, сияет алмазный венчик. Точно яркие звездочки, светятся изумрудные и рубиновые вставки… Вон крупный топаз золотою искрою горит в клубящихся волнах фимиама. И самый дым кадильный медлительно возносится в высоту; на минуту пронизывает его солнечный блеск, проникающий сквозь высокие и узкие окна купола…[7]
...такие же змеевидные красноглазые браслеты бросились в глаза Дебрянскому на обеих руках ее; талию тоже сжимал чешуйчатый пояс восточного низкопробного серебра, замкнутый пряжкою двух впившихся друг в друга змеиных голов ― только у этих змей глаза были у одной зеленые, изумрудные, у другой ― желтый топаз...[8]
Вообще это неправильно, надеяться, что бриллианты могут украсить безобразие. Как угодно нарядите урода, он станет еще уродливее. На теле красивой женщины сами драгоценности становятся богаче и прелестнее и ее красоту делают прямо… прямо царственной. Вам, к примеру, очень бы пошли топазы. Евгения Алексеевна рассмеялась:
― Ах, действительно, мне только топазов не хватает! Саратовский гость, любуясь, смотрел на нее через края рюмки.[9]
Но больше всего любил он Мокрушу ― то замечательнейшее место на всем свете, где в болотистом лесу, в полузалитых водою ямах, добывались нежно-голубые топазы, черные морионы и желто-винные бериллы. ― Заложу душу свою, а раскрою я эту жилу, что под Алабашку падает, и камень найду, да какой еще! И он действительно находил камень, то замечательные штуфы с новыми редкими минералами, то почти двухпудовый топаз-тяжеловес, то лиловую слюду с зелеными оторочками. Хрисанфыч умел бережно и аккуратно доставить домой свою добычу, уложить в сундуке все штуфы получше, а в белье спрятать самое ценное.[10]
Она увлекалась синими камнями, нашла где-то сама старую Минералогию и в ней читала страницы только о синих камнях. Сначала я платил довольно спокойно по ее счетам, но скоро синие камни сменились красными, а счета выросли во много раз. Жанна сделалась совершенно помешанной на красных камнях: кровавый аметист, розовые рубеллиты, нежные винно-красные топазы и рубины всех тонов из Сиама и Бирмы! Каждый камень отвечал определенному платью, определенному времени года, часам дня, погоде и даже определенному настроению.[10]
Достаточно было одного взгляда, чтобы распознать в белой породе грейзен ― измененный высокотемпературными процессами гранит, переполненный оловянным камнем ― касситеритом. В чисто белой массе беспорядочно мешались серебряные листочки мусковита, жирно блестящие топазы, похожие на черных пауков «солнца» турмалинов и главная цель его предприятия ― большие, массивные бурые кристаллы касситерита. Этот грейзен обладал особенностью, ранее незнакомой Усольцеву: от самого гранита почти ничего не осталось, его место занял молочно-белый кварц, очень плотный и крепкий. «Похоже на полностью измененную пластовую интрузию, ― подумал Усольцев.[11]
Сплавить куда-нибудь жену и полностью развязать себе руки Меркурию не удалось. Он поехал домой и, к немалому удивлению Ольги, сообщил, что решил серьезно взяться за диссертацию. За топазами он не поедет. Ну их в баню, эти топазы. Надорвешь здоровье, а потом еще посадят. Ольга, глядя на долгожданное превращение мужа, чуть не прослезилась. Меркурий заявил, что отпуск проведет на даче, полностью посвятив себя диссертации.[12]
― В алмазе пузырек был, так он его удалил, аметист темнее сделал, видите? ― Она поиграла перед его глазами крупным черно-фиолетовым кристаллом, в котором кровавой точкой догорало окно. ― В хризолитах трещинки залечились, а топаз, так тот вообще голубым стал. Вы хоть когда-нибудь слыхали про голубые топазы? Лев Минеевич недоуменно скривил лицо. ― То-то и оно что не слыхали. И никто не слыхал...[13]
― Я видела, он в паре с лифтершей работает. Мы вышли, он с ней перемигнулся ― и в подъезд. А потом у меня три топаза пропало. Было десять, стало семь, вот так-то! На вопрос дедушки, почему же Рудик не взял все десять, бабушка ответила, что он хитер и тащит понемногу, чтобы она не заметила. Оставшиеся топазы бабушка решила перепрятать, достала их из старого чайника, зашила в марлю и приколола ко внутренней стороне своего матраца, приговаривая, что туда Рудик заглянуть не додумается. Потом она забыла про это, вытряхнула матрац на балконе, а когда хватилась, мешочка с привезенными дедушкой из Индии топазами простыл под нашими окнами и след.[14]
— Павел Санаев, «Похороните меня за плинтусом», 1995
К милой приду и посмотрю ей в очи: «Слушай меня, не бойся этой ночи!
Слушай меня! Огонь любовный жарок,
Я амулет принес тебе в подарок». Если она принять его захочет, Дымный топаз нам счастье напророчит.
Если она в ответ смеяться будет,
Верный кинжал за все про все рассудит![16]
— Павел Антокольский, «Сердце мое принадлежит любимой...» (из сборника «Песни откуда-то»), 1976
