Молчи, скрывайся и таи

«Silentium». Эдуард Мане (1864)

«Молчи́, скрыва́йся и таи́...» — ставшая крылатой фразой первая строка из стихотворения Фёдора Тютчева «Silentium!» («Молчание!» или «Молчи!»), написанного в 1830 году, а впервые опубликованного тремя годами позже в газете «Молва».

Первоисточник

	Молчи, скрывайся и таи И чувства и мечты свои. Пускай въ душевной глубинѣ Встаютъ и заходятъ онѣ Безмолвно, какъ звѣзды въ ночи: Любуйся ими — и молчи..
	— Фёдор Тютчев, «Silentium!» (первая строфа)

В философии и психологии

А тютчевские идеи, по остроумному определению Экштута, обретались в области интуитивного предвидения и вне области рационального расчёта. Их трудно было пустить в дело, и он это знал. Но его «бессильное ясновидение» жгло его изнутри, и он должен был ежечасно делиться с людьми мучившими его догадками. Странное явление ― этот окруженный слушателями неряшливый старик в поношенном сюртуке, с летающей прядью седых волос, язвительный, меткий, расточающий свой «очевидный для всех божий дар» в речах без видимой пользы. Впрочем, в вынужденном одиночестве, в дальней дороге, трясясь по российским ухабам, он начинает говорить с тем, пред кем следовало бы вообще-то хранить молчание ― silentium, ― а он всё-таки говорит. Языком поэзии. Как определить дар, которым наделен этот человек? Определить вроде бы просто, и современники определяли. Это ― «умение охватить всё вокруг». Сопрягать несопрягаемое, сцеплять далекое («далековатое»). Сочетать несочетаемое, подхватывает Экштут, изумленно созерцая амурные треугольники великого лирика.

— Лев Аннинский, «Бессильный ясновидец», 2003

Восточный мистицизм утверждает, что реальность не может быть передана словами, не может быть объектом рефлексии или передаваемого знания. «Дао, которое может быть выражено словами, не есть вечное Дао» (Лао-Цзы). Дзэнское изречение гласит: «В тот момент, когда ты заговариваешь о чем-то, ты не достигаешь цели». Эта мысль совпадает со словами Ф. Тютчева (1803―1873) в стихотворении «Silentium» («Молчание»): Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя? Поймет ли он, как ты живешь? Мысль изреченная есть ложь. Перефразируя отечественного физика-теоретика Л. Д. Ландау (1908―1968), можно даже сказать: нельзя говорить все, что знаешь. «Кто знает ― не говорит, кто говорит ― не знает» (Лао-Цзы).

— Владимир Горбачёв. Концепции современного естествознания. 2003

В публицистике и документальной прозе

Новейшие поэты не устают прославлять безмолвие. И Тютчев пел о молчании вдохновеннее всех. «Молчи, скрывайся и таи…» ― вот новое знамя, им поднятое. Более того: главнейший подвиг Тютчева ― подвиг поэтического молчания. Оттого так мало его стихов, и его немногие слова многозначительны и загадочны, как некие тайные знамения великой и несказанной музыки духа. Наступила пора, когда «мысль изреченная» стала «ложью».

— Вячеслав Ива́нов, из статьи «Поэт и чернь», 1904

И что же оказалось на свете? Кроме одного того, «чем люди живы», все оказалось «не то» и «не так», и настало одиночество, которого не бывает ни под землей, ни на дне морском, говоря его собственными страшными словами. Молчи, скрывайся и таи И чувства и мечты свои,― не раз повторял он в последний год своей жизни. Какие чувства и какие мечты? От всех чувств и от всех мечтаний осталось теперь, на исходе жизни, одно: «Помоги, Отец! Ненавижу свою поганую плоть, ненавижу себя (телесного)… Всю ночь не спал. Сердце болит, не переставая. Молился, чтобы Он избавил меня от этой жизни… Отец, покори, изгони, уничтожь поганую плоть. Помоги, Отец!» Молитва ― не просьба, любил он говорить. Но что же это, как не просьба?

— Иван Бунин, «Освобождение Толстого», 1937

Загадочна его художественная судьба. «Молчи, скрывайся и таи И чувства, и мечты свои…» Вот заповѣдь, от которой не отступил он ни на шаг. Так скрывать, так таить все свое самое драгоцѣнное уж не знаю кто мог бы. Всматриваясь в его жизнь поражаешься: но как-же сам он относился к своему дѣлу? Да, писал, в великой непосредственности, почти сомнамбулической, всегда в дыханіи поэзіи, волшебно преображая чувства, мысли… Что тут высокое творчество, сомнѣній нѣт. Но почему такая уж предѣльная от всіх замкнутость? Себѣ и Богу? Художнику это чувство знакомо: Ты, Всевышній, судья мой. В Твоей вѣчности слабый мой голос, малаго Твоего созданія, войдет, может быть, нѣкоей искрой в нетлѣнный мір и сохранится, хотя я и писал это для себя.

— Борис Зайцев, «Тютчев. Жизнь и судьба (К 75-лѣтію кончины», 1947

Когда жизнь идёт под лозунгом “молчи, скрывайся и таи”, надо слиться с шумной толпой на главной улице и, то обгоняя прохожих, то отставая, на четыре мгновения коснуться плечом друг друга и, идя нога в ногу, обменяться продуманными словами, не поворачивая друг другу лица и вновь размежеваться в толпе до следующего прикосновения плечами. Иногда между таким коротким обменом репликами может пройти неделя, месяц, год. Надо помнить и свою и реплику собеседника. Надо много чего помнить.

— Зиновий Зиник, «Подстрочник», 1980

«Молчи, скрывайся и таи…» ― писал Тютчев в стихотворении Silentium, опубликованном в 1833 году. Латинское название подсказывает читателю, что и сама тема взята из латинского источника. Fuge, tace, quiesce («беги, молчи, погрузись в тишину») ― именно так перевели на Западе с греческого языка слова аввы Арсения, египетского монаха, жившего в IV веке. Слова, которые можно считать кратчайшей формулировкой практически любого монашеского устава. В XVI веке эти слова любил повторять Игнатий Лойола, а в начале прошлого столетия их подхватили романтики, увидевшие в формуле аввы Арсения своего рода программу романтического уединения.

— Георгий Чистяков, «Язык обитателей Неба. О природе молчания», 1998

Любители овощных супов ― это племя мужчин и женщин, как правило, выше среднего роста, сухощавых, с приветливыми лицами, но сдержанным проявлением чувств. Они выглядят молчаливыми ― хотя это отнюдь не так: они просто ждут, что кто-то другой скажет что-то лучшее, чем могут сказать они. Часто не дожидаются: за любым столом найдется говорун, которому больше всего на свете доставляет удовольствие сам процесс речи. Так же, как им процесс внутреннего внимания к произносящемуся и внутреннего его обдумывания. Тютчевское «молчи, скрывайся и таи и чувства и мечты свои» ― это не только совет не разбазаривать (включая и нынешний смысл слова ― разбалтывать) «таинственно-волшебных дум», а и наслаждаться их неразбазариванием. «Любуйся ими ― и молчи» ― и любуйся молчанием, наполненным ими.

— Анатолий Найман, Галина Наринская, «Процесс еды и беседы. 100 кулинарных и интеллектуальных рецептов», 2003

А в студенческие годы Вознесенского была такая умственная эпидемия ― на дворе Эпоха! В лохмотьях ярлыков и амнистий, обманчивая, счастливая ― аж жуть. Все чавкало, хлюпало и летело ― в самую оттепель. Про оттепель, бывало, сочиняли разное. Но принято считать, что Фёдор Тютчев, тот самый, который всем советовал: «молчи, скрывайся и таи», ― вот именно он первым произнес слово «оттепель» в общественном смысле.

— Игорь Вирабов, «Андрей Вознесенский», 2015

В мемуарах и дневниках

Я должен чаще вспоминать: Молчи, скрывайся и таи И чувства и мечты твои, Пускай в душевной глубине И всходят и зайдут оне, Как звезды ясные в ночи. Не умничать, когда ясно говорит внутренний голос воли. Не предаваться желанию, когда ясно говорит против него ум. Знакомых много не иметь. От женщин подальше... На шатком и бесследном пути слепого опыта и наблюдения нет границы ошибкам... Наблюдения и опыты, направленные мыслью и охраненные знанием, — нет границы в достижении истины...

— Дмитрий Менделеев, Дневник, март 1861

	Надо молчать и дело делать, надо нравственную силу увеличивать, а не выбалтываться — на то много силы тратится... Чем больше будем толковать, тем больше делу прогресса повредить...
	— Дмитрий Менделеев, Дневник, 12 октября 1861

Всегда мне нравился и верным казался чисто русский совет Тютчева: Молчи, скрывайся и таи И чувства и мечты свои... <...> Но когда кончается седьмой десяток лет, когда мечтательность молодости и казавшаяся определенною решимость зрелых годов переварились в котле жизненного опыта, когда слышишь кругом или только нерешительный шёпот, или открытый призыв к мистическому, личному успокоению, от которого будят лишь гибельные потрясения, и когда в сознании выступает неизбежная необходимость и полная естественность прошлых и предстоящих постепенных, но решительных перемен, тогда стараешься забыть, что Мысль изреченная есть ложь, тогда накипевшее рвётся наружу, боишься согрешить замалчиванием, и требуется писать «Заветные мысли».

— Дмитрий Менделеев, «Заветные мысли», 1903-1905

И, продолжая говорить тихим, потускневшим голосом, Л. Н. даёт ряд летучих мыслей и ярких определений истинной поэзии и чем должны быть стихи. Стихи только тогда стихи, когда их нельзя передать в прозе, не исказив их красоты и выразительности. А когда человек думает и чувствует прозою, а пишет стихами, то это совсем плохо. ― Вот Тютчев, ― говорил Л. Н., как бы загораясь. ― Я знал его лично. Старенький, маленький. Говорил гораздо лучше по-французски, чем по-русски. А какие писал стихи! Как хорошо у него стихотворение „Silentium“. Как это? Молчи, скрывайся и таи, И чувства, и мечты свои… Л. Н. останавливается и старается припомнить дальнейшие строфы. Старшая дочь Л. Н. Т. Л. Сухотина подсказывает: Пускай в душевной глубине И всходят, и зайдут оне. И совместно со Л. Н. прочитывает „Silentium“. Особенное, впечатление производит на одного из присутствующих строка: Мысль изреченная есть ложь. Л. Н. сочувственно кивает головой и говорит: ― Не только это, а всё прекрасно в этом стихотворении. Только у одного Пушкина и встречается нечто подобное.

— «В Ясной Поляне» (Интервью и беседы с Львом Толстым), 1910

Я впервые усомнился в том материале, с которым связал свою длинную жизнь, ― в верности и точности слова. Конечно, я и раньше страстно любил стихи Тютчева о молчании и часто повторял про себя: «Молчи, скрывайся и таи», но те опавшие листья, с которых я начал первое стихотворение, были именно словами, бессилием выразить себя. Мне казалось, что я чувствую природу слова, его цвет, запах, нежность или грубость оболочки, но любое слово падало в бессилии, повышавшее или принижавшее. Я видел, что не могу сказать того, что хочется: Ты помнишь ― жаловался Тютчев: «Мысль изреченная есть ложь».

— Илья Эренбург, «Люди, годы, жизнь». Книга 7, 1965

	Вечером ― прощальный ужин с вином (т. е. водкой). Находясь среди людей, молчи, скрывайся и таи и думы и мечты свои. На вечере и после него были отвратительные сцены, люди ругаются, и каждый опирается на все худшее, что в нем есть. Пьяные, глупые, хитрые ― Боже, как эти люди отвратительны. Но если тебе не с кем ругаться ― жизнь как рай земной.
	— Михаил Гробман, «Левиафан». Дневники 1963-1971 годов, 26 декабря 1968

	Бестактность. Каждое моё слово может быть бестактным, каждое может кого-нибудь обидеть, поэтому молчи, скрывайся и таи. Поэтому, а не по-тютчевски.
	— Михаил Гаспаров, «Записи и выписки», 2001

Какова разница между писателем и журналистом? Она ― в отношении к молчанию. Не шучу. «Молчи, скрывайся и таи…» ― говорит гениальный поэт позапрошлого века, оттягивая неизбежность высказывания, напоминая себе, что «мысль изреченная есть ложь». «Умейте домолчаться до стихов», ― советует, прежде всего себе, наша современница. «Чем продолжительней молчанье, тем удивительнее речь», ― вторит современник. Всюду упор именно на молчание как на синоним сосредоточенности, и только когда вырывается: «Не могу молчать!», это значит ― художник объявляет, что терпежу более нет, он переходит в разряд публицистов.

— Станислав Рассадин, «Книга прощаний». Воспоминания о друзьях и не только о них, 2008

В художественной прозе

	― Тсс… ― Николай прижал палец к губам. ― Я поведаю тебе государственную тайну. Молчи, скрывайся и таи, как сказал поэт, а какой ― убей бог, не знаю! Юрий обозлился. ― Вот что, Николай, если хочешь говорить о серьёзном, то и говори серьёзно, без балагана! Лейтенант искренне расхохотался.
	— Леонид Соболев, «Капитальный ремонт», 1932

	Тютчев писал изумительные стихи, и лучше «Silentium» не было ничего в поэзии. «Да, да, «волшебные думы», это так. Но он собой любовался, когда это писал, это чувствуется, и это всё портит…» Тютчев и Достоевский ещё настоящими классиками не были...
	— Марк Алданов, «Истоки», 1945

В самом деле, почему я с такой оголтелой энергией колесил последний год по стране и даже однажды ― за ее пределы? Я хотел было повременить с некоторыми признаниями, отложить их на другой раз ― увы: ничего из этого замалчивания не получается. «Молчи, скрывайся и таи» ― не про меня. К сожалению. Пусть читатель этой главы не заподозрит меня в мистике ― в последующих он убедится, что сны мои и видения имели вполне материалистическую первооснову. Хватит валять дурака ― расскажем обо всем, что знаем.

— Владимир Соловьев, «Три еврея, или Утешение в слезах», 1998

Абсолютная сила, которой он однажды присягнул и в правоту которой он верил целиком, самоубийственно, самозабвенно вела его; быть лишь стандартным, безымянным, 525205-м звеном живой цепи, гнать волю партии, уничтожать ее врагов, всю свою силу класть на это без остатка ― вот что он, Родион, был должен исполнять, оставленный верховной этой волей в Киеве командовать боевиками местного подполья, член партии с 1936 года, обученный диверсионной борьбе не хуже, чем футболу, лейтенант ― теперь уж капитан ― НКВД. Молчать, скрываться и таить, не выдавать себя, давить в себе любовь, привязанности, жалость, сострадание к убогой частной правде слабых человеческих существ, к их женам и детенышам, рвать родовые, дружеские связи, пренебрегать единокровием, братством, футбольным и любым.

— Сергей Самсонов, «Одиннадцать», 2010

В поэзии

	Да обретут мои уста Первоначальную немо́ту, Как кристаллическую ноту, Что от рождения чиста! Останься пеной, Афродита, И, слово, в музыку вернись, И, сердце, сердца устыдись, С первоосновой жизни слито!
	— Осип Мандельштам, «Silentium», 1910

	И не читайте наши строки О том, что под землей струи Поют, о том, что бродят светы… Но помни Тютчева заветы: Молчи, скрывайся и таи И чувства и мечты свои…
	— Александр Блок, «О, как смеялись вы над нами...» (из сборника «Ямбы»), 1911

	Откройте страницу. И сразу четкий ― «Сонет», Являющийся программным credo поэта, Дает афоризм Тютчевского «Silentium», Как раз обратно прямому смыслу его: «Да, ― говорит нам поэт, ― изречение ложь, Но, ставши стихом, она есть высшая правда».
	— Илья Сельвинский, «Евгений Ней», 1925

	Всё к лучшему, к лучшему, к лучшему. И осень, и проседь забот. Так яблоня голыми сучьями Плоды налитые несет. Всё к лучшему, к лучшему, к лучшему. Но в двадцать четыре мои, Подумай! Совсем ― как по Тютчеву Скрывайся… Молчи… И таи…
	— Иосиф Уткин, «Волосы», 1927

	Играть ― молчать… И колыбель смычка С уснувшею гармонией качая, Бояться и желать, чтоб от толчка Она проснулась, сон свой не кончая… Играть ― молчать… Качая колыбель Смычка, гармонию свою баюкать, И мучиться ― ужель, навек, ужель Она смежила сладостные звуки… Тебя, тебя, поставив словно щит Между собою и между вселенной. Молчание само себя хранит И прижимает перст к устам нетленным.
	— Борис Божнев, «Silentium sociologicum», 1936

	Как рыба, жабрами дыша, В холодном океане Пусть молча плавает душа, Пусть сердце камнем станет. Пусть будут замыслы твои Водой забвенья смыты. «Молчи, скрывайся и таи» И звуки, и молитвы.
	— Глеб Глинка, «Silentium», 1972

	Молчанье ― злато, слово ― серебро, А жизнь ― копейка с мелким разговором Silentium! Вытряхивай добро, Сдавай бутылки вместе с Пифагором! Когда молчать преступно, то умри, Не покупай народного вниманья! В речах вождей блистает изнутри Дешевая фигура умолчанья.
	— Юрий Кузнецов, «Молчание Пифагора», 1991

См. также

• «Мысль изреченная есть ложь...»
• Молчание
• Тишина
• Не прикасайся ко мне
• Солнце русской поэзии
• Эзопов язык
• Суета сует
• Гамбургский счёт
• Выдавливает из себя по каплям раба
• Дуба дать
• Колосс на глиняных ногах