Коридорный

Материал из Викицитатника
Коридорный отеля

Коридо́рный — служащий гостиницы, дежурный по этажу, портье или половой, обслуживающий ряд гостиничных номеров. В традиционные обязанности коридорного, в частности, входит помощь постояльцам в доставке багажа в номер, за что ему, по принятому на Западе этикету, полагаются чаевые. Также коридорный может принести напитки или блюда в номер, и выполнить другие подобные поручения постояльцев.

В России до Октябрьской революции в обязанности коридорного входило исполнение мелких поручений клиентов гостиницы: они чистили одежду и обувь, ставили самовар и т.д. Коридорными были только мальчики и мужчины, женская прислуга во избежание проституции в гостиницы не допускалась.

Напротив того, в советские времена эта должность стала женской и чисто административной: коридорная выдавала ключи постояльцам, пропускала или не пропускала к ним гостей („ненавязчивый“ гостиничный сервис), вела наблюдение за порядком на этаже и дверьми номеров. Но также в России (как до революции, так и в советские времена) коридорным называли и дежурного по этажу в тюрьме.

Коридорный в коротких цитатах[править]

  •  

...дверь из коридора отворилась, и вошел коридорный лакей, а за ним высокая дама в длинном клетчатом плюшевом бурнусе, с густым вуалем на лице.[1]

  Николай Лесков, «Некуда», 1864
  •  

Дверь давно уже на замке, и коли подойти к ней да послушать в тишине ― можно различить, как похрапывает себе коридорный, обреченный по службе на неукоснительное бдение.[2]

  Всеволод Крестовский, «Петербургские трущобы» (Том 4), 1864
  •  

В эту минуту дверь в мою комнату слегка приотворилась, и вслед за тем высунулась рука с бумагой, сложенной в форме прошения. Я только что хотел было встать, чтобы рассмотреть таинственного обладателя таинственной руки, как в коридоре раздался строгий голос коридорного...[3]

  Глеб Успенский, «Растеряевские типы и сцены», 1877
  •  

Прошёл коридорный с дежурным врачом.
Покойника вынесли из больницы.[4]

  Георгий Адамович, «Светало. Сиделка вздохнула. Потом...», 1945
  •  

Коридорный сходил за врачом,
Коридорная Божию свечечку
Над счастливым зажгла палачом[5]

  Александр Галич, «Заклинание», 1963
  •  

Прошёл коридорный. Он постукивал ключом от волчка и повторял: «Отбой, отбой». Этой блаженной минуты ждали все камеры (после отбоя на допрос не вызывали)...[6]

  Юрий Домбровский, «Факультет ненужных вещей», часть вторая, 1978
  •  

О смертельных голодовках коридорный обязан был немедленно извещать корпусного. Так он и сделал сегодня утром.[6]

  Юрий Домбровский, «Факультет ненужных вещей», часть четвёртая, 1978
  •  

он идёт, и они идут <...>
мимо нелюди коридорной...[7]

  Олег Чухонцев, «И когда они шли сквозь строй...», 1999

Коридорный в публицистике и документальной прозе[править]

  •  

Более двух лет тому назад, именно около Петрова дня 1880 года, железнодорожный сторож нашел в реке Шаграш, около моста Ярославско-Вологодской линии, джутовый мешок, в котором, по вскрытии, оказался труп убитого человека, разложившийся до такой степени, что только по одежде можно было догадаться, что убитый ― мужчина. Открытие этого трупа напомнило (не знаем, властям или обществу) о загадочном исчезновении несколько месяцев тому назад одного из посетителей гостиницы «Вологда», пользующейся весьма сомнительной репутацией. Началось следствие, которое через несколько времени открыло виновного. Убийцей оказался коридорный или половой гостиницы «Вологда», крестьянин Иван Васильев Горюнов, и вот какое поразительное и потрясающее показание дал этот Иван Горюнов на суде: «Года за два раньше, как я убил Крамского (фамилия убитого), к нам в гостиницу «Вологда» приезжал какой-то господин, повидимому купец. Жил он у нас в гостинице дня четыре и больно сильно кутил, пьянствовал. Когда этот господин уезжал, он подарил мне золотые часы с цепочкой и сказал: «Спасибо тебе, что ты сберег меня, ― всё в целости; у меня, говорит, было девяносто три тысячи рублей». Потом гость этот попросил проводить его на вокзал; я проводил, и тут он ещё дал мне двадцать пять рублей и ещё три рубля. Пришёл я домой и показал буфетчику и хозяину часы, что мне подарил гость. Хозяин спросил: «За что ж он подарил?» ― «За то, мол, что у него девяносто три тысячи с собой было, и все остались в целости». ― «Эх ты, ― говорит хозяин, ― не умеешь деньги наживать! Так будешь делать ― и помрёшь бедняком…»[8]

  Глеб Успенский, «Не случись», 1883

Коридорный в мемуарах, письмах и дневниковой прозе[править]

  •  

Я сидел на подоконнике раскрытого окна, любуясь этой утренней суматохой. На столе у меня кипел самовар. В эту минуту дверь в мою комнату слегка приотворилась, и вслед за тем высунулась рука с бумагой, сложенной в форме прошения. Я только что хотел было встать, чтобы рассмотреть таинственного обладателя таинственной руки, как в коридоре раздался строгий голос коридорного, дверь захлопнулась, и рука исчезла.
― Куда прешь? Куда прешь-то? ― бушевал коридорный… ― Нет у тебя языка спроситься?
― Будьте так добры, извините! ― кротко говорил неизвестный посетитель.
― Видишь, никого нету, а прешь?.. Вашего брата здесь много шатается… Вон столовые ложки пропали…
― Помилуйте-с! Мы не воры! Сохрани бог!..
― Ну этого нам разбирать некогда ― вор ты или нет, ― сердито говорил коридорный, поплевывая на сапог и шаркая по нем щеткой. ― Нам этого, ― продолжал он, ― разбирать не время… У нас вон двенадцать нумеров в одной половине. Всякому принеси самовар да сапоги вычисти. У нас этого, брат…
― Доложите по крайности. Сделайте вашу милость!
― Так-то!.. У нас этого нет, чтобы… А то прет незнамо куда. У нас благородные останавливаются… На каждой соринке взыскивают… День-деньской как лошадь, прости господи, ни тебе уснуть, ни тебе…
― Ива-а-ан! ― закричали на дворе.
― Тьфу, чтоб вам! Расхватывает же их, чертей![3]

  Глеб Успенский, «Растеряевские типы и сцены», 1877

Коридорный в беллетристике и художественной прозе[править]

  •  

Выйдя от Барсова, он постоял на улице, посмотрел на мигавшие фонари и, вздохнув, пошел в то отделение соседней гостиницы, в котором он стоял с приезда в Москву.
― Нумерочек! ― спросил он знакомого коридорного.
― Пожалуйте, вы одни-с?
― Один, ― отвечал Розанов.
― Пожалуйте. Коридорный ввел гостя в чистенький нумер с мягкою мебелью и чистою постелью, зажег две свечи и остановился.
― Иди, ― сказал Розанов, садясь на диван.
― Ничего не прикажете?
― Нет, ничего.
― Закусить или чаю?
― Ну, дай уж закусить что-нибудь.
― И водочки?
― Пожалуй, дай и водочки. Розанову подали котлетку и графинчик водочки, и с тех пор графинчика у него не снимали со стола, а только один на другой переменяли. <...>
В комнате была совершенная тишина. Розанов вздохнул, приподнялся от стенки дивана, налил себе рюмку водки, проглотил ее и принял снова свое спокойное положение. В это время дверь из коридора отворилась, и вошел коридорный лакей, а за ним высокая дама в длинном клетчатом плюшевом бурнусе, с густым вуалем на лице.
― Выйди отсюда, ― сказала дама лакею, спокойно входя в нумер, и сейчас же спросила Розанова: ― Вы это что делаете? Розанов промолчал.[1]

  Николай Лесков, «Некуда», 1864
  •  

Вечер. Слышно, час девятый на исходе. Дверь давно уже на замке, и коли подойти к ней да послушать в тишине ― можно различить, как похрапывает себе коридорный, обреченный по службе на неукоснительное бдение. В камере тоже започивали уж иные, только мало; большая часть ловит свои свободные минуты и предпочитает высыпаться днем. На одном из спящих «ножные браслетики» позвякивают, как перевернется во сне с боку на бок.[2]

  Всеволод Крестовский, «Петербургские трущобы» (Том 4), 1864
  •  

Князь поспешил выйти. Ему пришла между прочим мысль, что она, может быть, уехала, как тогда, в Москву, а Рогожин, разумеется, за ней, а может, и с ней. «По крайней мере хоть какие-нибудь следы отыскать!» Он вспомнил однако, что ему нужно остановиться в трактире, и поспешил на Литейную; там тотчас же отвели ему нумер. Коридорный осведомился, не желает ли он закусить; он в рассеяньи ответил, что желает, и, спохватившись, ужасно бесился на себя, что закуска задержала его лишних полчаса, и только потом догадался, что его ничто не связывало оставить поданную закуску и не закусывать. Странное ощущение овладело им в этом тусклом и душном коридоре, ощущение, мучительно стремившееся осуществиться в какую-то мысль; но он всё не мог догадаться, в чем состояла эта новая напрашивающаяся мысль. Он вышел наконец сам не свой из трактира; голова его кружилась; но ― куда однако же ехать?[9]

  Фёдор Достоевский, «Идиот», 1869
  •  

Иван Кузьмич Мясников, купец и фабрикант, покончив дела, за которыми нарочно приезжал в губернский город, возвратился в грязноватый нумер грязноватой гостиницы, приказал запрягать лошадей и стал собираться в дорогу.
― Что ж, Иван Кузьмич, мало погостили у нас? ― помогая уложить весьма небольшое количество вещей отъезжавшего, говорил трактирный слуга. ― Право, совсем и не погуляли в городе-то…
― Нагуляюсь потом. ― Слава богу, хоть отделался!
― Всё ли благополучно покончили?
― Всё!.. хорошо! На-ко вот погляди эту штучку. Мясников вынул из-под жилета и подал коридорному какую-то маленькую книжку, которую тот с недоумением взял в руки и долго с тем же недоумением смотрел на нее.
― Это что же будет? ― спросил, наконец, коридорный.
― А это, друг любезный, ― с довольным и веселым лицом проговорил Мясников, ― эта штучка стоит пятнадцать тысяч рубликов! Вот что это такое!
― Этакая муха? Пятнадцать тысяч?..
― Да-да, муха, пятнадцать тысяч… Как ты думаешь? Что? <...>
― То-то вот и хорошо!.. Поди-ко узнай, что это ― деньги!.. Чистая бумага, а пятнадцать тысяч в ней весу!.. Называется ― чек! При этом слове лакей повернул перед собою книжку, поглядел на нее с другого бока и уставил ничего не понимающие глаза на купца.
― Это видишь что… Сейчас ты отодрал лоскут и получай деньги!.. ― пробовал было объяснить Мясников, но так как и при этом коридорный ровно ничего не понял, то хозяин книжки чеков должен был начать рассказывать ему банковые дела со всеми подробностями. Нельзя сказать, чтобы изложение этих дел, продолжавшееся довольно долго, уяснило коридорному значение книжонки, которую он не переставал держать в своих руках, по временам останавливая на ней внимательный взгляд, тем не менее, когда речь купца была, наконец, кончена, коридорный вздохнул и в каком-то раздумье произнес:
― Да-да!.. Мала-мала штучка, а какую прорву денег вобрала! Это выражение очень понравилось хозяину книжки.
― Питательная книжка, точно! Именно что впитала![10]

  Глеб Успенский, «Новые времена», 1873
  •  

― Полно, Яшка, что задурил-то? ― отозвался коридорный надзиратель, серьезный старик, с длинными опущенными вниз усами, в большой папахе. ― Чего не видал? Видишь, арестантов привели! <...>
Когда «поверка» обошла наши камеры и поднялась на «малый верх», Михеич отворил нашу дверь. Коридорный арестант подследственного отделения, Меркурий, исполняющий обязанности «парашечника», убирающий камеры и бегающий на посылках у «привилегированных» арестантов, явился в нашу камеру с самоваром. Пока «поверка» не ушла совсем, Михеич просил нас для «порядку» не выходить в коридор. Вот «поверка» сходит по лестнице.[11]

  Владимир Короленко, «Яшка», 1880
  •  

― Нечего тут: «как смеешь»!.. Куда идёшь? ― грубо ухватив Дмитрия Петровича за руку, с угрожающим видом кричал коридорный.
― В девятый.
― Откуда?
― Из семнадцатого.
― Там спят теперь!
― Нет, не спят, пойдем, коли хочешь, туда.
― Пойдем. И, схватив под руку Дмитрия Петровича, потащил его к Меркулову.
― Ишь какой народец проявился!.. Из Москвы, должно быть!.. ― громко дорогой ворчал коридорный. ― Не проснись я во-время, и концы бы в воду… Пойдем брат, пойдем, а поутру расправа… Перестанешь чужое платье таскать… Дверь у Меркулова была уж заперта. Веденеев подал голос. Дело тотчас разъяснилось. Новый коридорный, еще не знавший в лицо жившего с самого начала ярманки Дмитрия Петровича, растерялся, струсил и чуть не в ногах валялся, прося прощенья. Со смеху помирали Меркулов с Веденеевым.
― Однако ж ты, Митенька, целую ночь с приключеньями, ― весело смеясь, шутил Никита Федорыч. ― То в грязи вываляешься, то воровать пойдешь. Хорош, нечего сказать![12]

  Павел Мельников-Печерский, «На горах» (Книга первая), 1881
  •  

Суд интересуется, когда бабы ушли, сами они ушли или под руку их выводили, сколько пустых бутылок нашли, заблевана была уборная или нет. В общем, сцена из «Воскресения», и свидетели такие же ― швейцар, коридорный, буфетчик, горничные.
― Да, но самоубийство-то всё-таки было самое настоящее, ― строго напомнил Яков Абрамович. <...>
Прошёл коридорный. Он постукивал ключом от волчка и повторял: «Отбой, отбой». Этой блаженной минуты ждали все камеры (после отбоя на допрос не вызывали), но Зыбин и без того уже спал ― ему почему-то, в грубое нарушение всех правил, давали спать сколько угодно, ― но этот стук дежурного даже до него дошёл и во сне. <...>
Где-то совсем рядом плакала женщина ― плакала тихо, горько, придушенно, наверно, утыкаясь лицом в платок или подушку.
― Кто это? ― спросил Зыбин, но Буддо опять сказал «тсс!» и приложил палец к губам. Прошёл коридорный, поднял глазок и о чём-то спросил женщину. Та как-то странно всхлипнула и ответила, а потом снова заныла, заплакала. И тут Зыбин чуть не вскочил. Он узнал голос Лины. Это она плакала и причитала тут за стенкой. Да, он и вскочил бы, если бы Буддо не притиснул его к койке.
― Молчите! ― приказал он свирепо, почти беззвучно. Разговор продолжался. Теперь женщина не плакала, а слушала и отвечала. И вдруг она очень отчётливо произнесла его имя. Тут он уж вскочил, и Буддо уже не удержал его. Боль и страшная тоска сожгли его почти мгновенно, и он сразу позабыл всё. Он хотел бежать, ломать всё, схватить табуретку и грохнуть её об дверь. Только чтоб заорал на него дежурный и назвал его фамилию, только чтоб она поняла, что он здесь, рядом ― всё слышит и всё знает.[6]

  Юрий Домбровский, «Факультет ненужных вещей», часть вторая, 1978
  •  

Солдат усмехнулся, опустил железное веко глазка и отошёл. Это была особая камера. Около неё не надо было ни стучать, ни кричать, потому что это была даже и не камера вовсе, а карцер, и не простой карцер, а особый, для голодающих. Этот зек сидел здесь четвёртый день. Ему каждое утро приносят хлеб и жестяную кружку с кипятком, кипяток он берёт, а хлеб возвращает. А сегодня и кипятка тоже не взял, это значит, с простой голодовки он перешёл на решительную, смертельную. О смертельных голодовках коридорный обязан был немедленно извещать корпусного. Так он и сделал сегодня утром. Корпусной пришёл сейчас же и, подняв круглую железку, долго смотрел на зека. <...>
― В общем, так. Фан Фаныч ― значит, вы ― уходит на работу и просит Сидора Поликарповича ― значит, меня ― сохранить до его прихода па-ечку! ― Старик произнёс это слово размягчённым, дрогнувшим от нежности голосом. У двери что-то звякнуло ― это коридорный подошёл и поглядел в глазок, поднявши его железное веко. ― Да, не полагается! Смеёмся! ― сказал старик.[6]

  Юрий Домбровский, «Факультет ненужных вещей», часть четвёртая, 1978

Коридорный в поэзии[править]

  •  

Светало. Сиделка вздохнула. Потом
Себя осенила небрежным крестом
И отложила ненужные спицы.
Прошёл коридорный с дежурным врачом.
Покойника вынесли из больницы.[4]

  Георгий Адамович, «Светало. Сиделка вздохнула. Потом...», 1945
  •  

Туфли лодочкой на полу-то чьи?
Чья на креслице юбка черная?
Наш роман с тобой до полуночи,
Курва ― здешняя коридорная!
Влипнешь в данной ситуации,
И пыли потом, как конница,
Мне ― к семи, тебе ― к двенадцати,
Очень рад был познакомиться![5]

  Александр Галич, «Командировочная пастораль», 1963
  •  

И не встал он ни утром, ни к вечеру,
Коридорный сходил за врачом,
Коридорная Божию свечечку
Над счастливым зажгла палачом[5]

  Александр Галич, «Заклинание», 1963
  •  

он идёт, и они идут
долгой цепью, колонной скорбной
мимо нелюди коридорной...[7]

  Олег Чухонцев, «И когда они шли сквозь строй...», 1999

Источники[править]

  1. 1 2 Лесков Н.С. Собрание сочинений в 12 томах, Том 4. — Москва, «Правда», 1989 г.
  2. 1 2 Крестовский В. В. «Петербургские трущобы. Книга о сытых и голодных». Роман в шести частях. Общ. ред. И.В.Скачкова. Москва, «Правда», 1990 г.
  3. 1 2 Успенский Г. И. Собрание сочинений в девяти томах. Том 1. — Москва, ГИХЛ, 1957 г.
  4. 1 2 Г. В. Адамович. «Одиночество и свобода». — СПб.: «Алетейя», 2002 г.
  5. 1 2 3 Галич А. Сочинения в 2 т. Том 1. — М.: Локид, 1999 г.
  6. 1 2 3 4 Домбровский Ю. О. Собрание сочинений: В шести томах. Том пятый. — М.: «Терра», 1992 г.
  7. 1 2 Олег Чухонцев. ...и звук и отзвук: из разных книг. — М.: Советский писатель, 1976 г.
  8. Успенский Г.И. Собрание сочинений в девяти томах. Том 5. — Москва, ГИХЛ, 1957 г.
  9. «Идиот». Роман в четырех частях Федора Достоевского. — СПб.: «Редакция Б. Томашевского и К. Халабаева», 1874 г.
  10. Успенский Г.И. Собрание сочинений в девяти томах. Том 5. — Москва, ГИХЛ, 1957 г.
  11. В. Г. Короленко. «Собрание сочинений в десяти томах», том 1. «Повести и рассказы». — Москва: «Государственное издательство художественной литературы», 1953 г.
  12. П. И. Мельников-Печерский. Собрание сочинений. — М.: «Правда», 1976 г.

См. также[править]