Перейти к содержанию

Немцы

Материал из Викицитатника
Немцы
Статья в Википедии
Медиафайлы на Викискладе
Новости в Викиновостях

Не́мцы (нем. Deutsche) — народ, произошедший от древних германцев, основное население Германии, Австрии, Швейцарии и Лихтенштейна. Язык — немецкий германской группы индоевропейской семьи.

Немцы в коротких высказываниях

[править]
  •  

У нас, немцев, это прекрасно: нет сумасшедшего, которого не мог бы понять другой, ещё более свихнувшийся.

 

Das ist schön bei uns Deutschen; keiner ist so verrückt, daß er nicht einen noch Verrückteren fände, der ihn versteht.

  Генрих Гейне, Путешествие по Гарцу, перевод В. А. Зоргенфрея
  •  

Немцы обладают замечательной привычкой при всяком деле, которое они делают, нечто иметь в виду.

 

Die Deutschen die merkwürdige Gewohnheit haben, daß sie bei allem, was sie tun, sich auch etwas denken.

  Генрих Гейне, Путешествие по Гарцу, перевод В. А. Зоргенфрея
  •  

Первая добродетель германцев — известная верность, несколько неуклюжая, но трогательно великодушная верность. Немец бьётся даже за самое неправое дело, раз он получил задаток или хоть спьяну обещал своё содействие.

 

Die erste Tugend der Germanen ist eine gewisse Treue, eine gewisse schwerfällige, aber rührend großmütige Treue. Der Deutsche schlägt sich selbst für die schlechteste Sache, wenn er einmal Handgeld empfangen oder auch nur im Rausche seinen Beistand versprochen.

  Генрих Гейне, О доносчике (предисловие к третьей части «Салонов»)
  •  

Немцев упрекают в том, что они всегда подражали во всём французам и англичанам; но забывают, что это самое умное, что они, как нация, могли сделать, потому что собственными силами они не произвели бы ничего дельного и хорошего.

  Артур Шопенгауэр
  •  

Если мне суждено погибнуть, то пусть погибнет и немецкий народ, потому что он оказался недостойным меня[1]

  Адольф Гитлер
  •  

Немецкий народ в 1864 году не составлял одного целого; он не имел политической национальности

  Николай Яковлевич Данилевский
  •  

Мы немцы.

  Пауль Ландерс
  •  

Немцы хотели бы, чтобы были забыты их зверства во время Первой и Второй мировых войн, они придумывают зверства, которые якобы совершили мы, и раздувают антисербские кампании.

  Ратко Младич
  •  

Немцы живут, чтобы работать, в то время как все остальные народы работают, чтобы жить.

  Герберт Прокноу
  •  

Сложно договариваться с людьми, которые даже дома разговаривают между собой шёпотом, потому что боятся, что их американцы подслушивают[2]. — О немцах.

  Владимир Владимирович Путин
  •  

Немцы в целом — народ трудолюбивый и дисциплинированный, добросовестный и энергичный до безжалостности, честный и тщательно выполняющий любое дело; у немцев сильно развиты любовь к порядку, чувство долга и повиновение властям; они часто готовы на большие личные жертвы и выказывают незаурядное мужество в случае опасности.

  Фридрих фон Хайек
  •  

Артист. Вот немцы молодцы: говорят о ценах на шерсть. А наши русские сейчас бы завели об эмансипации [женщин и конституции...], о высоких материях и т. д. А пуще всего насчет женщин.
— А разве это дурно?
— Дурно-с.

  Антон Чехов, «Записные книжки. Дневники», 1891—1903
  •  

Ах, как немки скверно одеваются!

  Антон Чехов, письмо M. П. Чеховой 12 (25) июня 1904 г., Баденвейлер.
  •  

Мне противны: игривый еврей, радикальный хохол и пьяный немец.

  Антон Чехов, «Записные книжки. Дневники», 1891—1903
  •  

— Немец — та же капуста: чтоб лучше могла приняться, необходимо её пересаживать, — говаривал Ивану Иванычу старый приятель Егор Канкрин.[3]

  Борис Садовской, «Пшеница и плевелы», 1936

Немцы в публицистике и художественной литературе

[править]
  •  

Как у драчуна руки чешутся, а у говоруна язык, так у немца чешется мозг и не даёт ему покоя

  Феофан Затворник. Созерцание и Размышление
  •  

Самый бедный немец не может обойтись без дачи; летом его так и тянет ins Grüne. Где есть только подозрение природы, слабый намёк на зелень, какие-нибудь три избушки и одна берёза, одну из этих избушек немец непременно превратит в дачу: оклеит её дешёвенькими обоями, привесит к окнам кисейные занавесочки, поставит на подоконники ерань и лимон, который посадила в замуравленный горшок сама его Шарлота; перед окном избы выкопает клумбочку, посадит бархатцев и ноготочков… и устроит своё маленькое хозяйство так аккуратно и так уютно, как будто лето должно продолжаться вечность.[4]

  Иван Панаев, «Опыт о хлыщах», 1857
  •  

Не будем говорить о великом; возьмём одни мелочи, ибо из мелочей слагается обыденная жизнь человеческая и по преимуществу жизнь Карлов Ивановичей.
Карл Иванович непременно член клуба; но какого клуба? — санкт-петербургского национального собрания, именуемого по-русски шустерклубом. И ни в каком ином клубе он не захотел бы быть членом. Тут у него издавна уже существуют свои интимные нравственные связи и симпатии. Карл Иванович, несмотря на все блага земные, изливаемые на него щедрой рукой фортуны, очень аккуратен и расчётлив. Это качество не покидает его нигде, ибо оно присуще ему по натуре. Карл Иванович соображает, что ему нужно, например, бельё, сапоги, платье и тому подобное. Как поступает в этом случае Карл Иванович? — Он знает, что в числе его клубных сочленов, с коими он садится по вечерам за преферанс, находятся: немецкий сапожный мастер Herr Мюллер, немецкий портной Herr Иогансон, немецкий магазинщик белья Гроссман, — и Карл Иванович в отношении этих господ пользуется своими интимными связями и симпатиями, зная, что тут он приобретает всё необходимое, что называется, и дёшево, и сердито, а в то же время поддержка своей национальности является. Поэтому платье он заказывает не иначе как немцу-портному, сапоги — немцу-сапожнику, бельё — немецкому магазину, в полном убеждении, что способствует развитию национальной немецкой промышленности. Он даже — мелочь из мелочей — стричься и бриться ходит не иначе как к «немецкому парикмахеру» на Большой Мещанской.
Нельзя сказать, чтобы Карл Иванович был чужд эстетических наслаждений: изредка он посещает немецкий театр (но только немецкий) и объясняет супруге своей достоинства некоторых актёров и пьес, из которых особенно нравятся ему те, которые хоть немножко, хоть самую чуточку проявляют в себе немецки-патриотическую закваску. Но если что сделалось в последнее время предметом живейшей ненависти Карла Ивановича, то это русская журналистика, с тех пор, как она стала заниматься ост-зейдским «вопросом». Имени Каткова он равнодушно слышать не может, — зато боготворит императорско-российского надворного советника и германского пионера г-на фон Мейера, будучи всегда усердным читателем его академически-российских немецких «Санкт-Петербургских Ведомостей».
— Что они пишут! Боже мой, что пишут эти вандалы! — восклицает он, диспутируя по поводу нападок русской журналистики. — Немцы!.. А что они будут делать без немцев? Кто дал России просвещение, администрацию и цивилизацию? Кто взял преимущество интеллигенции в высшем учёном собрании русском? — Немецкие учёные мужи! Кто в России лучший чиновник? — Немец! Кто лучший командир? — Тот же немец! Кто педагог? — Опять-таки немец! Кто капиталист, банкир, негоциант, агроном, и врач, и механик? — Немец! Кто, наконец, лучший, честный ремесленник, сапожник, булочник? — Немец! Всё немец, немец и немец! Всё — мы! — заключает он с гордым достоинством и, вслед затем, не без горечи присовокупляет: — А они кричат! они, они-то кричат ещё! Какая неблагодарная нация![5]

  Всеволод Крестовский, «Петербургские трущобы» (Том 2), 1867
  •  

― Кто это с вами, министр, что ли, какой? Барон очень уж важен показался ему по виду своему.
― Нет, барон один, ― отвечал ему с улыбкой и не без умысла князь.
― Ах, он ягель немецкий, трава болотная! ― зашипел, заругался чиновник. ― Недаром меня так претило от него! Почтенный смотритель древностей был страшный русак и полагал, что все несчастья в мире происходят оттого, что немцы на свете существуют.[6]

  Алексей Писемский, «В водовороте», 1871
  •  

— Н-да, — проговорил он наконец… — Я имений не покупаю: капиталов нет. Пододвинь-ка масло. Разве вот жена купит. Ты с ней поговори. Коли дорого не запросишь — она этим не брезгает… Экие, однако, эти немцы — ослы! Не умеют рыбу сварить. Чего, кажется, проще? А ещё толкуют: фатерланд, мол, объединить следует. Кельнер, примите эту мерзость!
— Неужели же твоя жена сама распоряжается… по хозяйству? — спросил Санин.
— Сама. Вот котлеты — хороши. Рекомендую. Я сказал тебе, Дмитрий Павлович, что ни в какие женины дела я не вхожу, и теперь тебе то же повторяю
Полозов продолжал чавкать.[7]

  Иван Тургенев, «Вешние воды» (глава XXXI), 1872
  •  

— Был во времена оны у нас государственный человек — не из остзейских, а из настоящих немцев, — человек замечательного ума и, сверх того, пользовавшийся репутацией несомненного бескорыстия. Тем не менее даже в то время нигде так не было распространено взяточничество, как в том обширном ведомстве, которым он управлял. Так вот он, когда случалось ему отправлять кого-нибудь на место в губернию, всегда следующим образом напутствовал отъезжающего: «Удивляюсь, говорил он, как вы, русские, так мало любите свое отечество! как только получаете возможность, так сейчас же начинаете грабить! Воздержитесь, мой друг! пожалейте свое отечество и не столь уж быстро обогащайтесь, как это делают некоторые из ваших товарищей[8]

  Салтыкова-Щедрина, «Круглый год», 1879
  •  

— Если людей топить и вешать, — сказал Самойленко, — то к чёрту твою цивилизацию, к чёрту человечество! К чёрту! Вот что я тебе скажу: ты ученейший, величайшего ума человек и гордость отечества, но тебя немцы испортили. Да, немцы! Немцы!
Самойленко с тех пор, как уехал из Дерпта, в котором учился медицине, редко видел немцев и не прочел ни одной немецкой книги, но, по его мнению, всё зло в политике и науке происходило от немцев. Откуда у него взялось такое мнение, он и сам не мог сказать, но держался его крепко.
— Да, немцы! — повторил он еще раз. — Пойдемте чай пить.

  Антон Чехов, «Дуэль», 1891
  •  

Много раз обращал на себя внимание тот факт, что немецкое племя образовало значительные государственные тела только на завоеванной земле и преимущественно, на славянской: таковы Пруссия и Австрия, в противоположность всем другим немецким владениям, на которые раздроблены коренные земли Германии. <...> Каким образом, эта <балтийская> многочисленная и сильная ветвь славянской народности могла так быстро ослабеть (в Х-ХI в.) и так легко уступить свое место немецкому племени (в XII-XIV в.)? Обыкновенно это объясняют, с одной стороны, недостатком у славян национального самосознания и единства, с другой стороны — бесцеремонной настойчивостью и бессердечной суровостью немцев при насильственной германизации славянских земель. Германская политика. в этом отношении весьма любопытна и поучительна. Меры, направленные к уничтожению славянства, состояли:
1) в лишении славян земельной собственности под разными предлогами,
2) в насильственной германизации, шедшей рука об руку с таким же водворением католицизма,
3) в ограничении прав славян сравнительно с немцами и
4) систематическом заселении немецким народом отнятых или запустевших славянских земель. <...>
Почему славяне Х-ХII в. так ослабели, что почти сразу потеряли способность противодействовать германским вожделениям? Этого нельзя объяснить ни духом принятого ими христианства, ни преклонением перед немецкою культурою… Чтобы сломить и искоренить народность, нужно прежде ослабить ее численно и духовно и после того уже принимать меры к насильственной ассимиляции. В этом роде должен был происходить и процесс обезличения балтийских славян.[9]

  Василий Флоринский, из книги «Первобытные славяне по памятникам их доисторической жизни», 1894
  •  

23 Апреля. Любимое время, когда подорожник зеленеет и грязная дорога становится красавицей. Смотреть теперь на зелёную травку, которая скоро будет помята и загажена чужим скотом, ожидать, когда зацветут деревья, которые скоро лягут под топорами, слушать песню наивных птиц над гнёздами, которые разорят, и видеть постоянно перед глазами делёжку земли народа, который завтра будет рабом, ― невыносимая весна. Я говорю им каждому по отдельности: ― Немцы близко![10]

  Михаил Пришвин, «Дневники», 1918
  •  

...При этом моральная подготовка всех слоев германского народа к этой великой войне не только не была забыта, но была выдвинута на первый план, и народу, столь же упорно, как и успешно, всеми мерами внушалось, что Германия должна завоевать себе достойное место под солнцем, иначе она зачахнет и пропадет, и что великий германский народ, при помощи своего доброго немецкого бога, как избранное племя, должен разбить Францию и Англию, а низшую расу, славян, с Россией во главе, обратить в удобрение для развития и величия высшей, германской, расы.... — про германскую пропаганду после 1870-1871 года[11]

  Алексей Алексеевич Брусилов, «Воспоминания», 1923
  •  

При Николае II бестолковые колебания расстроили нашу армию, а всю предыдущую подготовку западного театра свели почти к нулю. <…> Если бы в войсках какой-либо начальник вздумал объяснить своим подчиненным, что наш главный враг — немец, что он собирается напасть на нас и что мы должны всеми силами готовиться отразить его, то этот господин был бы немедленно выгнан со службы, если только не предан суду. Еще в меньшей степени мог бы школьный учитель проповедовать своим питомцам любовь к славянам и ненависть к немцам. Он был бы сочтен опасным панславистом, ярым революционером и сослан в Туруханский или Нарымский край. Очевидно, немец, внешний и внутренний, был у нас всесилен, он занимал самые высшие государственные посты, был persona gratissima при дворе. Кроме того, в Петербурге была могущественная русско-немецкая партия, требовавшая во что бы то ни стало, ценою каких бы то ни было унижений крепкого союза с Германией, которая демонстративно в то время плевала на нас... [11]

  Алексей Алексеевич Брусилов, «Воспоминания», 1923
  •  

В 1883 году Россия лишилась Белого Генерала. Не только армия, но и вся страна понесли жестокую, невознаградимую потерю. Смерть Скобелева вызвала взрыв отвратительного ликования в Австро-Венгрии, и особенно в Германии, где поняли, что не стало человека, способного напоить своего белого коня в волнах Шпрее.
«Ну, и этот теперь не опасен! — восклицал берлинский «Биржевой курьер», торопясь поделиться с читателями этой радостной новостью. — Пусть панслависты и русские слависты плачут у гроба Скобелева. Что касается нас, немцев, то мы честно в том сознаемся, что довольны смертью рьяного врага. Никакого чувства сожаления мы не испытываем. Умер человек, который действительно был способен употребить все усилия к тому, чтобы применить слова к делу».[12]

  Антон Антонович Керсновский, «История Русской армии», 1933-1938
  •  

В фильме о революционном певце Эрнсте Буше показывают, как после войны немцы делали на заводах из солдатских касок дуршлаги и кастрюли. По всем правилам заводской технологии делали. Знамена со свастиками тоже не пропадали втуне. В фильме показывается, как эти знамена и флаги поступают в переработку на трикотажные фабрики. У этого народа ничего даром не пропало. Конечно, завидно смотреть. Но и жуткое что-то здесь. Право дело, каскам лучше смешаться с землей-матушкой в полях и лесах, а знамена со свастикой лучше публично сжечь. Но, как говорится, на вкус и цвет товарищей нет.

  Виктор Конецкий, «Никто пути пройдённого у нас не отберёт»
  •  

Я хороший солдат, но я ещё и западный немец. Чувствуете разницу? Тем, кто с востока, внушали, что они не ответственны за зверства Второй мировой войны, что они, как добропорядочные коммунисты, не меньше других пострадали от Гитлера. Понимаете теперь, почему скинхеды и неофашисты появлялись в основном на востоке? Они не чувствовали ответственности за прошлое, как мы на западе. Нас с колыбели учили нести позорное бремя прадедов. Нас учили: даже надев военную форму, вы в первую очередь должны быть верны своей совести, невзирая на последствия. Вот как меня воспитали.[источник?]

  — Макс Брукс
  •  

Благодаря Габеру <и его боевому хлору>, Германия приобрела на фронте бесспорное преимущество, но в конце концов проиграла эту войну, которая, казалось, была последней крупной войной в истории.
Отныне немцев презирали во всем мире как нацию негодяев. Отношение к Габеру оказалось более противоречивым. В 1919 году, когда еще не успела осесть (газовая) пыль мировой войны, Габер получил Нобелевскую премию по химии за 1918 год, которая оставалась без обладателя, так как Нобелевский комитет приостановил работу на время войны. Премия была вручена за изобретение процесса получения аммиака из азота, пусть даже удобрения Габера не смогли спасти тысячи немцев, умерших от голода в годы войны. Через год Габера обвинили в военных преступлениях за разработку химического оружия. Из-за его исследований остались искалечены сотни тысяч людей, а еще миллионы пребывали в ужасе.[13]

  Сэм Кин, «Исчезающая ложка, или Удивительные истории из жизни периодической таблицы Менделеева», 2010

В стихах

[править]
  •  

Я с этим немцем шел, как с братом,
Шел длинным каменным кладбищем,
Недавно — взятым и проклятым,
Сегодня — просто пепелищем.
И я скорбел с ним, с немцем этим,
Что, в тюрьмы загнан и поборот,
Давно когда-то, в тридцать третьем,
Он не сумел спасти свой город.

  Константин Симонов, «Немец», 1948

См. также

[править]

Источники

[править]
  1. В.В.Карпов. Генералиссимус. — Вече, 2016. — 752 с. — ISBN 978-5-4444-2139-0
  2. Esquire. Цитата дня. 17/04/2014.
  3. Б. А. Садовской, «Пшеница и плевелы». — «Новый Мир», № 11, 1993 г.
  4. И. И. Панаев. Избранная проза. М.: «Правда», 1988 г.
  5. Крестовский В.В. «Петербургские трущобы. Книга о сытых и голодных». Роман в шести частях. Общ. ред. И.В.Скачкова. Москва, «Правда», 1990 г. ISBN 5-253-00029-1
  6. Писемский А.Ф. Собрание сочинений в 9 т. Том 6. — М.: «Правда», 1959 г.
  7. Тургенев И.С. Собрание сочинений. — Москва, «Наука», 1954 г.
  8. М.Е. Салтыков-Щедрин. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 13, Господа Головлёвы, 1875—1880. Убежище Монрепо, 1878—1879. Круглый год, 1879—1880. — С. 407-563. — Москва, Художественная литература, 1972 г.
  9. В.М.Флоринский. Первобытные славяне по памятникам их доисторической жизни: Опыт славянской археологии. — Томск: Типо-Лит. П.И.Макушина, 1894—1897 гг. Часть первая. — 1894 г. — XXIV, 355 с.
  10. М.М.Пришвин. Дневники. 1918-1919. — М.: Московский рабочий, 1994 г.
  11. 1 2 Брусилов А.А. Перед войной // Воспоминания. — М.: Воениздат, 1963.
  12. Антон Антонович Керсновский. История Русской армии. — Абрис/ОЛМА, 2018. — Т. 4. — 360 с. — ISBN 978-5-00111-232-7
  13. Сэм Кин. Исчезающая ложка, или Удивительные истории из жизни периодической таблицы Менделеева. — М.: Эксмо, 2015 г. — 464 с.