Венеция

Вене́ция (итал. Venezia, лат. Venesia) — город на северо-востоке Италии, расположенный на 118 островах Венецианской лагуны Адриатического моря и, частично, в материковой части. Архитектурный облик города сформировался в период расцвета Венецианской республики в XIV—XVI веках. Вместе с Венецианской лагуной Венеция внесена в список Всемирного наследия ЮНЕСКО.

Во времена античности один из старых районов Венеции населяли адриатические венеты (отсюда и происходит название города). С IX века Венеция превратилась в чисто островной город. В Средние века — столица Венецианской республики с многочисленными колониями в Средиземном море. Рост Османской империи привёл к упадку Венеции в XVII—XVIII веках; во время Наполеоновских войн попала под власть Австрии. В 1866 году вошла в состав Италии.

Венеция в коротких цитатах

	Венеция! о, как прекрасна ты, Когда, как звёзды спавши с высоты, Огни по влажным улицам твоим Скользят...^[1]
	— Михаил Лермонтов, «Джюлио», 1830

	Поверхностью морей отражена Богатая Венеция почила...^[1]
	— Михаил Лермонтов, «Венеция», 1830

…Замечательнее Венеции я в своей жизни городов не видел. Это сплошное очарование, блеск, радость жизни. Вместо улиц и переулков каналы, вместо извозчиков гондолы, архитектура изумительная, и нет того местечка, которое не возбуждало бы исторического или художественного интереса.

— Антон Чехов, письмо И. П. Чехову, 24 марта 1891 г.

	Русскому человеку, бедному и приниженному, здесь в мире красоты, богатства и свободы не трудно сойти с ума. Хочется здесь навеки остаться...
	— Антон Чехов, письмо И. П. Чехову, 24 марта 1891 г.

	В Венеции любой реалист станет романтиком.
	A realist, in Venice, would become a romantic
	— Артур Саймонс, 1910-е

	― Посмотри, Вася, ― говорила девушка, ― это Венеция! Зеленая заря светит позади черно-мраморного замка. Вася не снимал своей руки с плеча девушки.^[2]
	— Илья Ильф, Евгений Петров, «Двенадцать стульев», 1927

Венецианская ночь, полная особых музыкальных созвучий. Воздух, насыщенный теплом, влажными испарениями канала. Мы проходим под мостом, въезжаем в сеть маленьких каналов. Чувство оперы усиливается. Наш гондольер перекликается с встречными на углах, на перекрестках.^[3]

— Михаил Нестеров, «О пережитом», 1928

	Венеция, ты исчезаешь Драконом в чешуе златой...^[4]
	— Елена Шварц, «Дева верхом на венеции и я у нее на плече», октябрь 1979

	— Увидеть Венецию и умереть.
	— «Талантливый мистер Рипли», 1999

Островки и острова, сама светлейшая Венеция ― все лежало как на ладони: великолепие сверкающей синевы, голубизны, бирюзы и лазури, крапчатые коврики черепичных крыш, остро заточенные карандашики колоколен, темная клубистая зелень садов на красноватом фоне окрестных домов… И правда, когда Бог трудился над этой лагуной, Он был и весел, и бодр, и тоже ― полон любви…^[5]

— Дина Рубина, «Высокая вода венецианцев», 1999

	...Венеция блестела, Как влажная, на жизнь наброшенная сеть...
	— Александр Кушнер, «Я дырочку прожег на брюках над коленом...», 2003

	Вода здесь пахла иначе, чем в других виденных им местах. Запах был гнилостным. Вспоминая его впоследствии, Арсений испытывал счастье, ибо это был запах Венеции.^[6]
	— Евгений Водолазкин, «Лавр», 2012

	Первое, что бросается в глаза путешественнику, впервые посетившему Венецию, — это полнейшее отсутствие запаха лошадиного навоза.^[7]^:31
	— Альфонс Алле, Юрий Ханон, 2013

Венеция в публицистике и документальной прозе

Русской словесности вообще присуще название «богатая, русская». Однако более пристальное изучение открывает богатство дарований и некоторую узость ее очертаний и пределов. Поэтому могут быть перечислены области, которых она мало или совсем не касалась. Так, она мало затронула Польшу. Кажется, ни разу не шагнула за границы Австрии. Удивительный <венетский> быт Дубровника (Рагузы), с его пылкими страстями, с его расцветом, Медо-Пуцичами, остался незнаком ей. И, таким образом, славянская Генуя или Венеция осталась в стороне от ее русла.^[8]

— Велимир Хлебников, «О расширении пределов русской словесности», 1913

	Как и Венеция в Италии, Новый Орлеан — настоящее сокровище культуры.
	Like Venice, Italy, New Orleans is a cultural treasure.
	— Эд МакМахон, 1950-е

В средние века ни одно из государств Европы не могло соперничать в производстве стекла с Венецианской республикой. Чтобы оградить секреты варки цветных стекол от чужого любопытства, правительство Венеции еще в XIII веке специальным указом перевело все стекольные фабрики на уединенный остров Мурано. О том, какими способами охранялись в те времена секреты производства, можно составить себе некоторое представление по такой истории. Однажды с острова бежал подмастерье по имени Джиорджио Белерино. А вскоре в одном из немецких городков сгорела стекольная мастерская. Ее владелец ― его звали Белерино ― был заколот кинжалом… И все-таки, несмотря на столь жестокие меры, секреты варки цветного стекла стали известны в других государствах. В 1520 году Вейденхаммер в Германии нашел способ приготовления краски для синего стекла, и по дорогой цене стал продавать её… венецианскому правительству!^[9]>

— Борис Казаков, «Кобальт», 1965

Марко Поло возвратился из своего путешествия в Китай и устроил в Венеции серию званых вечеров, где демонстрировал экзотические блюда, рецепты которых привез. И больше всего венецианским вельможам понравились спагетти. Вскоре их готовили по всей Венеции. А потом и по всей Италии. А «спагетти», предположил итальянец, наверное, какое-то забытое китайское слово. Лингвисты пока не нашли источник.^[10]

— Игорь Вирабов, «Андрей Вознесенский», 2015

Венеция в мемуарах, письмах и дневниковой прозе

…Замечательнее Венеции я в своей жизни городов не видел. Это сплошное очарование, блеск, радость жизни. Вместо улиц и переулков каналы, вместо извозчиков гондолы, архитектура изумительная, и нет того местечка, которое не возбуждало бы исторического или художественного интереса. Плывешь в гондоле и видишь дворцы дожей, дом, где жила Дездемона, дома знаменитых художников, храмы… А в храмах скульптура и живопись, какие нам и во сне не снились. Одним словом, очарование.
Весь день от утра до вечера я сижу в гондоле и плаваю по улицам или же брожу по знаменитой площади святого Марка. Площадь гладка и чиста, как паркет. Здесь собор святого Марка — нечто такое, что описать нельзя, дворец дожей и такие здания, по которым я чувствую подобно тому, как по нотам поют, чувствую изумительную красоту и наслаждаюсь.
А вечер! Боже ты мой господи! Вечером с непривычки можно умереть. Едешь ты на гондоле… Тепло, тихо, звезды… Лошадей в Венеции нет, и потому тишина здесь, как в поле. Вокруг снуют гондолы… Вот плывет гондола, увешанная фонариками. В ней сидят контрабас, скрипки, гитара, мандолина и корнет-а-пистон, две-три барыни, несколько мужчин — и ты слышишь пение и музыку. Поют из опер. Какие голоса! Проехал немного, а там опять лодка с певцами, а там опять, и до самой полночи в воздухе стоит смесь теноров, скрипок и всяких за душу берущих звуков.
Мережковский, которого я встретил здесь, с ума сошёл от восторга. Русскому человеку, бедному и приниженному, здесь в мире красоты, богатства и свободы не трудно сойти с ума. Хочется здесь навеки остаться, а когда стоишь в церкви и слушаешь орган, то хочется принять католичество.

— Антон Чехов, письмо И. П. Чехову, 24 марта 1891 г.

	Амстердам стал для меня настоящим сюрпризом. Я всегда считал Венецию городом каналов; мне и в голову не приходило, что я могу увидеть нечто подобное в голландском городе.
	Amsterdam was a great surprise to me. I had always thought of Venice as the city of canals; it had never entered my mind that I should find similar conditions in a Dutch town.
	— Джеймс Уэлдон Джонсон, 1900-е

Вечером мы увидали лагуны. Вот и Венеция. Станция. Я на минуту смущён. Ведь отсюда начинается то, что так заманчиво, пленительно, но для меня, с моей книжкой, без языка, так трудно. Однако смелым Бог владеет! И тут, как и раньше, меня выручают мои двадцать шесть лет. Носильщик, такой симпатичный (тогда мне казались все и всё симпатичными), подхватывает мой скудный студенческий багаж и пускается куда-то вслед за всеми. Через минуту я вижу великолепную Венецию, мост Риальто, ее дворцы, гондолы, слышу особый крик гондольеров. Мы на «Канале Грандо». <...>
Ночь. Венецианская ночь, полная особых музыкальных созвучий. Воздух, насыщенный теплом, влажными испарениями канала. Мы проходим под мостом, въезжаем в сеть маленьких каналов. Чувство оперы усиливается. Наш гондольер перекликается с встречными на углах, на перекрестках. Тихий плеск воды, мы скользим по темной поверхности каналов… В темноте иногда видим яркое освещение траттории. Там засиделось несколько синьоров, быть может, артистов. Звуки мандолины и чей-то тенор ди грациа врываются страстным, влюбленным порывом в тишину волшебной венецианской ночи, и долго еще мы, удаляясь, слышим любовный восторг певца и вторящие ему звуки мандолины.^[3]

— Михаил Нестеров, «О пережитом», 1928

Если нужно было в центр, говорили ― «в город», ― как будто там, где мы жили, был не город. Возвращаясь из города по прямой булыжной Торговой, я объявляла провожатым: «А сейчас я покажу Венецию!» Мы сворачивали в наш узенький проулок, оставив позади на углу одинокий фонарь. Нащупывали ногами вросший в землю ракушняк, в зависимости от времени года соскальзывая на обледенелых рытвинах или увязая в глубокой грязи, огибали знакомую ржавую трубу, торчащую у колонки, и, проскочив несколько домов, вдруг останавливались перед открывшимся пространством. Далеко впереди высилась каменная стена моста с тремя полукруглыми арками и цепочкой фонарных огней, ламбрекеном висящих над огромной сценой. <...> За домами, за высокими тополями и акациями, выглядывавшими из-за крыш, темнела гора, на ее гребне желтели окошки верхней улицы. В небе висела луна. На дне балки что-то журчало. «Венеция…» ― я плавно обводила рукой панораму.^[11]

— Зинаида Синявская, «Пазлы» (повесть), 2013

Венеция в беллетристике и художественной прозе

Было убито двадцать человек и разгромлено в суматохе несколько магазинов на Риальто. Венеция приняла революцию восторженно. Произошло то, что во все времена происходило в начале всех революций. Население, ликуя, поднимало новые флаги, за которые прежде надолго сажали в Piombi; ликуя, хоронило погибших за свободу, не подозревая, что среди перенесенных из мертвецкой в парадную могилу преобладали далматские солдаты; ликуя, слушало и особенно говорило вольные речи. Через три дня везде висела «Декларация прав», на казенных зданиях была повешена надпись: «Свобода, равенство, братство», имелись повсеместно развивавшие крайне шумную деятельность комиссары, комиссариаты, комитеты, клубы и революционные трибуналы. И в каждом городке Венецианской республики очень быстро отыскались неподкупные Робеспьеры, титанические Дантоны, бесстрастные Сен-Жюсты и неумолимые Фукье-Тенвилли.^[12]

— Марк Алданов, «Чёртов мост» (из тетралогии «Мыслитель»), 1925

Сидя на подоконнике, молодые люди смотрели в черный канал и целовались. В канале плавали звёзды, а может быть, и гондолы. Так, по крайней мере, казалось Клотильде.
― Посмотри, Вася, ― говорила девушка, ― это Венеция! Зеленая заря светит позади черно-мраморного замка. Вася не снимал своей руки с плеча девушки. Зеленое небо розовело, потом желтело, а влюбленные все не покидали подоконника.
― Скажи, Вася, ― говорила Клотильда, ― искусство вечно?^[2]

— Илья Ильф, Евгений Петров, «Двенадцать стульев», 1927

	Я никогда не забуду свои первые впечатления от Венеции. Такое впечатление, что тебя переносит в другое время: живопись, музыка, еда и пропитанный истинной романтикой воздух делают этот город неповторимым.
	I will never forget experiencing Venice for the first time. It feels like you are transported to another time - the art, music, food and pure romance in the air is like no other place.
	— Элизабет Беркли, 1990-е

Наконец лифт уехал. Ей казалось, что за сегодняшнее утро уже израсходован весь отпущенный ей запас той странной душевной смеси, горючего восторга пополам со сладостной тоской, которая ― она была уверена ― осталась навсегда в далеком детстве, в чем-то каникулярно-новогоднем, снежном, ёлочном, подарочном счастье… Но тут, стоя под крышей колокольни и изнемогая от того, что открывалось глазам с четырех сторон, она думала ― благодарить ли ей судьбу, подарившую все это перед тем, как… или проклинать, все это отнимающую… Вид божественной красоты открывался отсюда. Далеко в море уходил фарватер, меченный скрещенными сваями, вбитыми в дно лагуны. Островки и острова, сама светлейшая Венеция ― все лежало как на ладони: великолепие сверкающей синевы, голубизны, бирюзы и лазури, крапчатые коврики черепичных крыш, остро заточенные карандашики колоколен, темная клубистая зелень садов на красноватом фоне окрестных домов… И правда, когда Бог трудился над этой лагуной, Он был и весел, и бодр, и тоже ― полон любви, восторга, сострадания… И тут, объятая со всех сторон этой немыслимой благодатью, она подумала с обычной своей усмешкой ― а может быть, ее приволокли сюда именно из сострадания ― показать райские картины, подать некий успокаивающий, улыбающийся знак: мол, не бойся, не бойся, дорогая…^[5]

— Дина Рубина, «Высокая вода венецианцев», 1999

	— Увидеть Венецию и умереть. Или это про Рим? — Я хочу в Венецию. — Сделай что-то, а потом умри. Хорошо, включаем Венецию в список.
	— «Талантливый мистер Рипли», 1999

Один из разбойников достал из-за пазухи мешочек с золотыми и передал его Амброджо. Деньги тут же вернули тем, кто отдал их накануне. Караван взял курс на Венецию. На въезде в Венецию караван остановила стража. У всех спрашивали подорожные письма, которые могли бы доказать, что странники прибывают с севера, а не с юго-востока. В Малой Азии свирепствовала чума, и власти боялись проникновения ее в Венецианскую республику. Письма были у всех, кроме брата Гуго, потерявшего их вместе с сумками и ослом, но в караване единодушно подтвердили, что брат пересекал с ними Альпы. Пересекал, вздохнул францисканец, хотя и не убежден, что это было правильным решением.^[6]

— Евгений Водолазкин, «Лавр», 2012

К трапезе никто из троих не вышел. Брат Гуго и Амброджо ― погрузившись с дороги в глубокий сон, Арсений ― испытывая от встречи с Венецией глубокое волнение. Оно не дало ему заснуть. Оно же не дало ему и остаться в келье. Он тихо спустился вниз и, поклонившись привратнику, вышел наружу.
Монастырь стоял на канале. С улицы он казался обычным домом, не отличавшимся от прочих домов, построенных вплотную друг к другу. Между домами и каналом шла узкая полоска мостовой, и здесь не нужно было выходить прямо на воду. Арсений сделал несколько шагов к каналу. Опустившись на корточки, наблюдал, как колышутся водоросли на причальной свае. Вода здесь пахла иначе, чем в других виденных им местах. Запах был гнилостным. Вспоминая его впоследствии, Арсений испытывал счастье, ибо это был запах Венеции. Вечерело. Солнца не было видно из-за домов, но стены, до которых удавалось добраться последним лучам, становились охристыми и желтыми. Арсений шел вдоль каналов ― там, где можно было идти, ― и пересекал дугообразные мостики. Вначале он пытался запомнить пройденный путь, чтобы вернуться, но уже через несколько улиц не мог определить даже направления, в котором лежал францисканский монастырь. Никогда в своей жизни не попадал он еще в такое удивительное место, и теперь не мог уложить его в своей памяти.^[6]

— Евгений Водолазкин, «Лавр», 2012

Венеция в поэзии

	Коль на бессовестных делах и богомерзких Стоит утверждена честь сих людей предерзких, Подобны кажутся Венеции оне...^[13]
	— Николай Поповский, «Опыт о человеке господина Попе…», 1754

Венеция! о, как прекрасна ты,
Когда, как звёзды спавши с высоты,
Огни по влажным улицам твоим
Скользят; и с блеском синим, золотым,
То затрепещут и погаснут вдруг,
То вновь зажгутся; там далекий звук,
Как благодарность в злой душе, порой
Раздастся и умрет во тьме ночной:
То песнь красавицы, с ней друг ея;
Они поют, и мчится их ладья.^[1]

— Михаил Лермонтов, «Джюлио», 1830

Поверхностью морей отражена
Богатая Венеция почила,
Сырой туман дымился, и луна
Высокие твердыни осребрила.
Чуть виден бег далёкого ветрила.
Студеная вечерняя волна
Едва шумит под веслами гондолы
И повторяет звуки баркаролы.^[1]

— Михаил Лермонтов, «Венеция», 1830

Есть дивный край: художник внемлет
Его призыв и рвется в путь.
Там небо с жадностью объемлет
Земли изнеженную грудь.
Могущества и страсти полны,
Нося по безднам корабли,
Кругом, дробясь, лобзают волны
Брега роскошной сей земли,
К ней мчатся в бешенных порывах;
Она ж, в венце хлопот стыдливых,
Их ласки тихо приняла
И морю место в двух заливах
У жарких плеч своих дала.
С одной руки ― громадной стройной
Подъемлясь, Генуя спокойно
Глядит на зеркальный раздол;
С другой ― в водах своих играя,
Лежит Венеция златая
И машет вёслами гондол.^[14]

— Владимир Бенедиктов, «Италия», 1839

	Дож Венеции свободной Средь лазоревых зыбей, Как жених порфирородный, Достославно, всенародно Обручался ежегодно С Адриатикой своей.^[15]
	— Фёдор Тютчев, «Венеция», 1850

Синий пятнает красный, а тот – зелёный,
Все полиняло, промокло, заплесневело, прогнило.
Дева, кружась, упадает на дно морское
На Венеции – заплеснелом моем крокодиле.
Собрались отовсюду люди ―
Все свои прегрешенья на деву кидали,
И Венецию ей подвели и взнуздали
В жертву лошадь прекрасную, лошадь морскую.
Для того и явилась она на свете ―
Чтобы все грехи забрала с собою
И кружась на Венеции мокром тритоне,
Она упадает на дно морское. <...>
Венеция, ты исчезаешь
Драконом в чешуе златой,
Под волны синие ныряешь
Вся ― с цвелью и зелёной тьмой...^[4]

— Елена Шварц, «Дева верхом на венеции и я у нее на плече», октябрь 1979

	Зачем другим на нас внимательно смотреть? А дело было так: Венеция блестела, Как влажная, на жизнь наброшенная сеть, Мы сели у моста Риальто, выбрав столик Под тентом, на виду, и выпили вина...
	— Александр Кушнер, «Я дырочку прожёг на брюках над коленом...», 2003

Венеция, высокая вода,
Ты жаждешь ли исчезнуть навсегда,
Как лучшее на сей земле виденье,
В последнее бросаясь наводненье?
И кружев каменных я слышу шелест: да»,
И града склизкого самозабвенье,
Когда толчками дикая вода
Вздымается, как Боговдохновенье.^[16]

— Елена Шварц, «Aqua alta», 2008

	Венеция, морские волки, Купцов роскошные дворцы, Креолки цвета кофемолки И воздух с пряностью гнильцы.^[17]
	— Юнна Мориц, «Венеция, морские волки...», 2008

Источники

↑ ¹ ² ³ ⁴ М. Ю. Лермонтов. Полное собрание сочинений: В 5 т. — М. Л.: Academia, 1935-1937 гг.
↑ ¹ ² Илья Ильф, Евгений Петров. «Двенадцать стульев». — М.: Вагриус, 1997 г.
↑ ¹ ² М. В. Нестеров. «О пережитом. 1862–1917 гг. Воспоминания» (составитель А.А.Русакова). — М.: Советский художник, 1989 г.
↑ ¹ ² Елена Шварц. Войско. Оркестр. Парк. Крабль. — СПб.: Common Place, 2018 г.
↑ ¹ ² Дина Рубина. Воскресная месса в Толедо. — М.: Вагриус, 2002 г.
↑ ¹ ² ³ Евгений Водолазкин. Лавр. — М.: Астрель, 2012 г.
↑ Юрий Ханон Альфонс, которого не было. — СПб.: Центр Средней Музыки & Лики России, 2013. — 544 с.
↑ В. Хлебников. Творения. — М.: Советский писатель, 1986 г.
↑ Б. Казаков. Кобальт. ― М.: «Химия и жизнь», № 6, 1965 г.
↑ И. Н. Вирабов, Андрей Вознесенский. — М.: Молодая гвардия, 2015 г.
↑ Зинаида Синявская. Пазлы. — Новосибирск: Сибирские огни, № 4, 2013 г.
↑ М.А. Алданов. «Мыслитель». «Девятое термидора». «Чёртов мост». «Заговор». «Святая Елена, маленький остров». — М., Изд-во «Захаров», 2002 г.
↑ Н. Н. Поповский в книге: «Поэты XVIII века». Библиотека поэта. — Л., Советский писатель, 1972 г.
↑ В. Г. Бенедиктов. Стихотворения. — Л.: Советский писатель, 1939 г. (Библиотека поэта. Большая серия)
↑ Ф.И.Тютчев. Полное собрание стихотворений. Библиотека поэта. Большая серия. — Л.: Советский писатель, 1987 г.
↑ Елена Шварц. Войско. Оркестр. Парк. Крабль. — СПб.: Common Place, 2018 г.
↑ Ю. П. Мориц. По закону — привет почтальону! — М.: Время, 2008 г.

См. также

[лермон-1] ¹ ² ³ ⁴ М. Ю. Лермонтов. Полное собрание сочинений: В 5 т. — М. Л.: Academia, 1935-1937 гг.

[ильф-2] ¹ ² Илья Ильф, Евгений Петров. «Двенадцать стульев». — М.: Вагриус, 1997 г.

[нест-3] ¹ ² М. В. Нестеров. «О пережитом. 1862–1917 гг. Воспоминания» (составитель А.А.Русакова). — М.: Советский художник, 1989 г.

[шва-4] ¹ ² Елена Шварц. Войско. Оркестр. Парк. Крабль. — СПб.: Common Place, 2018 г.

[руб-5] ¹ ² Дина Рубина. Воскресная месса в Толедо. — М.: Вагриус, 2002 г.

[вдлз-6] ¹ ² ³ Евгений Водолазкин. Лавр. — М.: Астрель, 2012 г.

[Ханон-7] Юрий Ханон Альфонс, которого не было. — СПб.: Центр Средней Музыки & Лики России, 2013. — 544 с.

[8] В. Хлебников. Творения. — М.: Советский писатель, 1986 г.

[каза-9] Б. Казаков. Кобальт. ― М.: «Химия и жизнь», № 6, 1965 г.

[вираб-10] И. Н. Вирабов, Андрей Вознесенский. — М.: Молодая гвардия, 2015 г.

[син-11] Зинаида Синявская. Пазлы. — Новосибирск: Сибирские огни, № 4, 2013 г.

[тетралогия-12] М.А. Алданов. «Мыслитель». «Девятое термидора». «Чёртов мост». «Заговор». «Святая Елена, маленький остров». — М., Изд-во «Захаров», 2002 г.

[13] Н. Н. Поповский в книге: «Поэты XVIII века». Библиотека поэта. — Л., Советский писатель, 1972 г.

[14] В. Г. Бенедиктов. Стихотворения. — Л.: Советский писатель, 1939 г. (Библиотека поэта. Большая серия)

[15] Ф.И.Тютчев. Полное собрание стихотворений. Библиотека поэта. Большая серия. — Л.: Советский писатель, 1987 г.

[16] Елена Шварц. Войско. Оркестр. Парк. Крабль. — СПб.: Common Place, 2018 г.

[мор-17] Ю. П. Мориц. По закону — привет почтальону! — М.: Время, 2008 г.

[1]

[2]

[3]

[4]

[5]

[6]

[7]

[8]

[9]

[10]

[11]

[12]

[13]

[14]

[15]

[16]

[17]