Гриб-дождеви́к или просто дождеви́к, под которым чаще всего имеется в виду дождеви́к шипова́тый или жемчу́жный (лат.Lycoperdon perlatum) — широко распространённый и легко узнаваемый гриб из рода Дождевик семейства семейства Шампиньоновые, произрастающий на всех континентах, кроме Антарктиды. Встречается в лесах, на лугах и даже в городских парках или скверах.
Бросается в глаза и запоминается внешний вид как молодого гриба (плодового тела), округлый, белый, лишённый привычного деления на шляпку и ножку, так и созревший, серо-коричневый гриб, от которого остаётся только пустая кожа с тёмной пылью спор внутри. При малейшем сотрясении или прикосновении плодовое тело «пылит» из дырочки на верхушке — из него вылетают споры. Молодые грибы с мякотью белого цвета съедобны. Когда мякоть желтеет или, тем более, темнеет, гриб становится несъедобным.
Дождевик в научной и научно-популярной прозе[править]
Названные доселе растения все состоят из клеточек без особенного их видоизменения в какие-либо другие особенные орудия: в них одни клеточки, нет ни сосудов, ни цветов, ни плода, ни семени; они даже размножаются посредством клеточки, отделившейся от прочих ― плодоносной сумочки, почему и называют их клетчатыми растениями. К ним принадлежит тот вид круглого клетчатого гриба, который у нас так часто на полях по созрении темнеет и легко трескается, причем содержимые в нем и распадшиеся клеточки разлетаются в виде пыли, отчего гриб и называется в простонародии пылевиком (дождевиком).[1]
— Карл Рулье, «О первом появлении растений и животных на земле», 1852
Тогда он превращается в неопределенной формы лепешки, величиной иногда в целую ладонь. Эти лепешки снабжены тонкой, очень хрупкой, легко проламывающейся коркой, под которой оказывается тончайшая пыль, ― напоминающая пыль, которая поднимается из-под ног, когда раздавишь зрелый дождевик. Пыль эта в обоих случаях состоит, главным образом, из мельчайших клеточек, служащих для размножения этих грибов, ― это их споры.[2]
Несколько лет тому назад химики Никольс и Гуль, сделает замечательный и очень удачный опыт. Они подогрели споры гриба-дождевика, с очень красивыми, упругими и шарообразными формами: споры были очень маленькие, их диаметр равнялся одной пятисотой миллиметра, температура была доведена до степени каления, затем они смешали белый, легкий, губкообразный порошок грибка с более тяжелым наждачным порошком и положили смесь в сосуд, наподобие песочных часов, откуда был выкачан воздух. Наконец, они эту смесь пропустили тонкой струей из верхнего отделения песочных часов в нижнее и одновременно освещали со стопины дуговой электрической лампой, свет котоpoй увеличили концентрацией его в двояковыпуклом стекле; при этом оказалось, что наждачный порошок падал перпендикулярно, тогда как смешанные с ним споры уклонялись в сторону, и именно, в противоположную освещению. На этом опыте с точностью был доказан чрезвычайно важный факт, что свет производит давление на все тела, и что это давление может при известных обстоятельствах, преодолеть закон тяжести, если, конечно, тело довольно легкое.[3]
Когда наемные солдаты подошли к деревне, на них из-за зеленого забора вдруг полетели большие плоды, напоминающие тыквы. Они падали на землю и взрывались, распространяя вокруг удушающий черный газ. Наемники, побросав оружие, неудержимо чихали, кашляли, из глаз бежали обильные слёзы… Индейцев спасли ядовитые грибы-дождевики, растущие в тропиках. Эти создания растительного мира ― самые настоящие слезоточивые бомбы. О впечатлении, какое производит такое «боевое оружие», рассказывает один путешественник, случайно наступивший на него ногой: «Я только что выбрался из очередной ямы и ступил на твердую почву, как вдруг что-то с сухим треском взорвалось у меня под ногами. В тот же миг стало темно, как ночью. Одновременно я почувствовал сильное раздражение в носу и рези в глазах. Приступ неудержимого чихания овладел мной. Я чихал так отчаянно, что испугался, как бы мой нос совсем не оторвался. Обильные слезы побежали из глаз. Никогда за всю свою жизнь в тропических дебрях я не был так озадачен и напуган. Постепенно черное облако, окутавшее меня, стало рассеиваться, и я смог разглядеть у себя под ногами обрывки какого-то грибовидного растения, которые еще слабо «дымились»… Как я узнал впоследствии, гриб, который взорвался подо мной с таким потрясающим эффектом, называется гигантским бовистом. Нередко он достигает пятикилограммового веса».[4]
— Владимир Мезенцев, «Чудеса: Популярная энциклопедия» (том второй), 1991
Осенью часто встречаются различные рядовки, довольно вкусные грибы, хотя и несколько необычного вида, в особенности рядовка фиолетовая, странно чернильного оттенка. С фиолетовым оттенком многие паутинники, из которых, обычно, можно видеть паутинник жёлтый. Белые шарики дождевиков, дымящие коричневым дымком после созревания, вкусны в молодом возрасте, когда их мякоть снежно-белого цвета. Этим перечнем не ограничивается разнообразие грибов сочинских лесов, есть в зарослях самшита условно съедобные (их надо отваривать, а воду сливать) свинушки, чернеющие при жарении; рядом с белыми грибами может расти, похожий на них, сатанинский гриб, не столько ядовитый, сколько перечно горький и многие другие.[5]
— Юрий Карпун, «Природа района Сочи», 1997
На трухлявом, покрытом изумрудныммхом пне стоит не шелохнется переживший все морозы и метели, превратившийся в серую мумию гриб-дождевик с черным отверстием в шляпке. Из-под усыпанного порыжевшими хвойными иголками, чешуйками растерзанных клестами и дятлами шишек, обломками сухих веток и черными листьями полупрозрачного тонкого снега настороженно выглядывает едва раскрывшийся подснежник.[6]
Дождевик в мемуарах, публицистике и документальной прозе[править]
Ежели лесные птицы, оставя лес, около дерев и пашен держаться будут, ежели в дождевике найдется муха или комар или ежели овощные дерева немного плода приносят, буде в реках немного рыбы будет. Или когда в мае 25 числа вёдро бывает, а 15 июня дождь ― буде в свое время довольно снегу выпадет, то надеяться можно хлебородного лета.[7]
Кое-где лежат по лесу огромные стволы, сначала высохших, потом подгнивших у корня и, наконец, сломленных бурею дубов, лип, берез и осин. При своем падении они согнули и поломали молодые соседние деревья, которые, несмотря на свое уродство, продолжают расти и зеленеть, живописно искривясь набок, протянувшись по земле или скорчась в дугу. Трупы лесных великанов, тлея внутри, долго сохраняют наружный вид; кора их обрастает мохом и даже травою; мне нередко случалось второпях вскочить на такой древесный труп и ― провалиться ногами до земли сквозь его внутренность: облако гнилой пыли, похожей на пыль сухого дождевика, обхватывало меня на несколько секунд…[8]
— Сергей Аксаков, «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии», 1852
Они сами не рассчитывают на продолжительное торжество и потому спешат, спешат упиться темною сырою ночью, по стечению горьких обстоятельств временно заменившею веселый, ясный день. Уймутся дожди, просветлеет хмурое небо, и все эти пузыри лопнут, все эти белые, здоровенные дождевики позеленеют и обратятся в прах… Согласитесь, читатель, ведь признаки эти слишком ярки, чтобы не считать их утешительными. <...> И я опять старался быть умником, опять с восторгом приветствовал какую-то новую эру своей детской жизни… и опять в результате были слезы, страшные детские слёзы! И не то чтоб мне не давали хорошеньких маленьких книжек, не то чтоб меня не отдали в хорошенькое маленькое заведение, ― но даже я детским умом своим понял, что хорошенькие книжки, которые мне предлагали, были подобны тем позеленевшим дождевикам, которые при малейшем прикосновении испускают из себя один прах, и что заведение, в которое меня наконец отдали, могло быть только источником новых детских слез и огорчений, а отнюдь не предметом нетерпеливых восторгов.[9]
Снаружи ― елейная раздутость фразы, снаружи ― истинно соловьиная способность незаметно переходить из «трели» в «оттолчку», из «оттолчки» в «юлу», внутри ― прах, прах и прах. Впечатление, производимое этим истерическим красноречием, можно сравнить только с впечатлением, которое производит зеленый, совсем назревший дождевик. Издали он кажется привлекательным, как будто даже устойчивым; кажется, что это словно какое-то оригинальное растение, но подойдите к нему ближе, дотроньтесь пальцем ― и увидите, что из него вылетит целая туча черного, дрянного праха. Все эти «форейторы, сломя голову скачущие вперед», эти букеты, пускаемые по части чувств, эти воззвания к невежеству, ненависти, злобе, мести и т. п.[9]
Надысь ко мне полицейский капрал какой-то наехал: „Я, мол, до вас, ваше благородие… (вишь, чем удивить вздумал!.. я и сам знаю, что рождён благо…) имею до вас дело“.
А я ему: „Сударь почтенный, ты сперва крючки-то на воротнике расстегни. А то, помилуй бог, чихнёшь! Ах, что с тобою будет! Что с тобою будет! Лопнешь ты, как гриб-дождевик… А я отвечай!“[10]
Он в молчании протянул руки, и десятники, подхватив его под мышки, стали бережно высаживать из тележки. Лицо его, круглое и пухлое как дождевик, во все время этого высаживания хранило вид великолепнейшего равнодушия. Сивые волосики реденькой и плюгавой бороденки важно топорщились во все стороны. Вытаращенные глазки изображали ленивое величие.[11]
Уже с мая месяца начинают появляться среди зеленой травы нежные белые шарики, которые впоследствии деревенские ребятишки будут давить босыми пятками, забавляясь облаком то черного, то темно-зеленого, то шоколадного дыма. Про такой гриб говорят ― волчий табак. Иные шарики с грецкий орех, иные с детскую голову. После такого пестикообразного гриба, когда он созреет и весь разлетится дымом, остается ножка. Она очень прочна, как из пергамента, и долго еще чернеет среди травы. Сначала все грибы называешь «волчий табак», потом, узнав, что это дождевики, будешь звать их дождевиками, а потом разберешься, что и дождевики бывают разные: просто дождевик, дождевик шиповатый, дождевик грушевидный, дождевик игольчатый, порховка черноватая, головач круглый, головач продолговатый. Как бы они ни назывались и какую бы форму и размер ни имели, их объединяют два одинаковых обстоятельства: все они, созрев, становятся вместилищами мелкой легковесной темной пыли, и все они в молодом возрасте съедобны и вкусны. Как известно, молодой дождевик на ощупь тверд и крепок, а на разрезе бел, как сметана. В эту пору его можно, не сомневаясь, класть на сковороду. Жаркое будет благоухать превосходным грибным ароматом. С возрастом мякоть дождевика начинает сначала слегка желтеть, делается водянистой, надавленная пальцем, не пружинит, не старается распрямиться. На этой стадии дождевики брать уже не следует. Затем желтизна будет все темнеть и темнеть и наконец превратится в сухой порошок, в бесчисленное количество мельчайших спор, насыпанных в кожистый мешочек. Вспоминаю, с каким конфузом я принес домой первые дождевики, как жена отказывалась их жарить, с каким интересом я их пробовал в первый раз. А теперь это для меня самый обыкновенный съедобный и вкусный гриб, конечно, когда нет в лесу маслят, лисичек или осиновиков.[12]
Дождевик в беллетристике и художественной литературе[править]
― Мы люди простые, и потому нас просто зовут: меня Конрадом из Торнео, его Вольдемаром из Выборга. Думаю, что этими именами потребуют нас в день последнего суда; разве там прибавят к ним, по делам нашим, новые прозвания!
― Не в лесу же выросли вы, как дождевики! Верно, были у вас отец и мать? Кто твои, молодец?[13]
Тепла темная степь, светят на дорогу звёзды, и дорога, чуть серая, глушит частые удары копыт, и кричит коростель в колдобине; где-то, значит, близко степной хутор…
Безлесные, безводные, как дождевики, растут хутора на гладкой, человечьими курганами усеянной степи, вековечной дороге кочевников. Потянуло сыростью и дымом. Собакин привстал на стременах, вгляделся и, увидев огонек, свернул прямиком по полю.[14]
И думает Чепухинский:
«А что, если мне спросить у этого крестьянина, пришла ли весна?»
Но гордый своею мудростью, он тотчас же отверг это предположение:
«Непристойно учёному мужу набираться ума-разума у первого встречного крестьянина».
А дровосек шёл как раз мимо него. Посмотрел он в сторону и видит, что на еловой шишке что-то торчит да такое надутое, что издали кажется чуть не шаром. Подумал дровосек, что это дождевик, толкнул его ногою и пошёл дальше. Но хотя лапоть едва-едва коснулся Чепухинского, учёный муж перекувырнулся и скатился вместе с шишкой в какую-то ямку. К счастью ещё, что его чернильница была крепка и хорошо закупорена.[15]
Федор видел, как из-под зеленого зонтика на него в ужасе метнулся серый свинцовый взгляд, и в то же мгновение ударил старика обухом освященного топора по голове. Послышался треск, похожий на звук лопнувшего бычачьего пузыря, и Бутурлин в ужасе отступил, роняя топор. На его глазах старик лопнул и рассыпался, как рассыпается старый дождевой гриб, клубом пыли заполнив комнату. Совершив содеянное, Федор долго стоял в оцепенении и только несколько мгновений спустя поборол охвативший его ужас и стал смотреть разложенные по столу карты, покрывшиеся хлопьями Брюсова праха...[16]
— Александр Чаянов, «Необычайные, но истинные приключения графа Фёдора Михайловича Бутурлина...», 1924
Так и с мыслями человека. Не та мысль, не та цель велика, для выполнения которой надо зарезать миллион людей и опустошить целые страны, ― такие цели, большей частью, подобны грибам, которые растут после дождя по дорогам: стоит их чуть тронуть, как из них подымается чёрная горькая пыль. Истинная цель, истинная мысль человека подобна фиалке в горах: никто её не видит, но благоухание её слышит всякий проходящий мимо. Она цветёт только для себя, только для себя радуется солнцу и весне, но тем не менее она радость для всех… ну, если не для всех ― на что нашему божественному цезарю фиалки? ― то хотя для немногих.[17]
Одна большая комната была заколочена наглухо. Но и там что-то поскрипывало, шуршало, и вдруг начинался мерный дребезжащий стук, как будто молоточек в часах бил мимо звонка. На чердаке росли дождевики, иностранные книги валялись с вырванными страницами, без переплётов. До революции дом принадлежал старой цыганке-графине. Цыганка-графиня![18]
― Раз бензина нет, ― сказал Непоседа, ― собирайте грибы дождевики. Смотрите, сколько их здесь! Мальчики принялись собирать старые, желтые, круглые как мячики, грибы, от которых никому никакого проку нет. Но если их раздавить, то они стреляют и из них вылетает струя бурой пыли.
― Лучше реактивных двигателей не придумаешь! ― сказал Нетак.
Вооружившись грибами, Непоседа и Нетак сели на крылья, а Мякиш на хвост. И только раздавали они по первому грибу, как самолёт взвился ввысь. Пах-пах-пах!..[19]
Ведь не слишком нам счастливо: Лето нынешне дождливо,
Разных здесь родов грибами
И везде дождевиками Поле чистое покрыто,
Рвами, ямами изрыто,
В низменных местах здесь топко,
Можно ль воевать не робко?
«Кто же с неба дальнего В город попадет?» ― «Не смущай печального! Видишь ― дождь идет».
«А о чем печалится
Дождевик седой?»
― «Скоро ль мук убавится
У земли родной».[20]
— Георгий Оболдуев, «Буйное вундеркиндство тополей...» (из цикла «Живописное обозрение»), 1927
В мире было холодно и сыро.
Шли дожди. Под непрестанным душем Городскими черными грибами
Расцветали зонтики поспешно,
А в лесу: грибы̀-дождевики.[23]
— Довид Кнут, «Это было третьего апреля...» (из цикла «Поездка в Сэн-Реми»), 1938
Дождь грянул наконец. Он длился
Как птичья песнь. Он так плясал
И так старался, так резвился,
Что мир окрест преобразился <...> Дождь перестал. Переходили
Потоки вброд и воду пили
В кустах смородинных жуки,
И без мучительных усилий
Росли грибы̀-дождевики.[24]
↑К. Ф. Рулье. Научное наследство. Том 2. — М.: Изд-во АН СССР, 1951 г.
↑К. А. Тимирязев. «Жизнь растения» (по изданию 1919 года). — М.: Сельхозгиз, 1936 г.
↑«Библия безбожника»: Пер. с нем. Гуго Эферот. - 2-е изд., доп. — Москва: Гос. изд-во, 1925 г. — 368 с.
↑В.А.Мезенцев, К. С. Абильханов. «Чудеса: Популярная энциклопедия». Том 2, книга 4. — Алма-Ата: Главная редакция Казахской советской энциклопедии, 1991 г.
↑Карпун Ю.Н. Природа района Сочи. Рельеф, климат, растительность. (Природоведческий очерк). Сочи, 1997 г.
↑Михаил Бару. «Принцип неопределенности». — Нижний Новгород: «Волга», № 1-2, 2015 г.
↑М.В. Ломоносов. Полное собрание сочинений: в 11 томах. Том 11. Письма. Переводы. Стихотворения. Указатели. — Л.: «Наука», 1984 г.
↑Аксаков С.Т. «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии». Москва, «Правда», 1987 г.
↑ 9,09,1М.Е. Салтыков-Щедрин. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 6. Москва, Художественная литература, 1973 г.
↑Тургенев И. С., Собрание сочинений. В 12-ти томах. — М.: «Художественная литература», 1976-1979. Том 8.
↑Эртель А.И. «Записки Степняка». Очерки и рассказы. — М.: Государственное издательство художественной литературы, 1958 г.
.jpg)
