Цитаты о Викторе Пелевине
Здесь представлены цитаты других людей о Викторе Пелевине и его творчестве в целом.
Цитаты[править]
Идёт мужик по лесу. Навстречу ему старушка. Мужик говорит: | |
— анекдот из Интернета, до 2005 |
Пелевин смешивает сатиру и мистику, создавая нечто промежуточное между абсурдом и возвышенной патетикой.[2] | |
— «San Francisco Review of Books», до 1997 |
Кит или слон? Грета Гарбо или Марлен Дитрих? Лемешев или Козловский? Платон или Аристотель? Beatles или Rolling Stones? Пелевин или Сорокин? Чего молчишь? Отвечай![3] | |
— «Vogue» (Россия), до 2002 |
Пелевин создаёт воображаемый мир, достойный Михаила Булгакова, его сатирический дар напоминает об Аксёнове и Венедикте Ерофееве, а его энергичный стиль соперничает с Хемингуэем.[2] | |
— «The Philadelphia Inquirer», до 2003 |
Пелевинский талант фантастики и гротеска и его блестящая изобретательность ставят его на одно из первых мест в русской литературе.[2] | |
— «The Times Literary Supplement», до 2003 |
Модный автор, старающийся не мелькать на разнообразных околокультурных тусовках, считался личностью загадочной, отчасти мистической и, как следствие, полумифической. Modus vivendi автора гармонировал с характерными для творчества писателя мотивами тихой подмены сущностей, снов, незаметно переходящих в явь (и обратно), лёгкой проницаемости границ между жизнью и не-вполне-жизнью. Пелевинский конкурент на ниве духовного окормления интеллектуалов средней руки, пресловутый Пауло Коэльо, как известно, сильно упал в глазах поклонников, едва этот гуру оккупировал телеэкраны и оказался всего лишь сладким говорливым стариканом. | |
— Роман Арбитман, «Пелевин как жертва ДПП», 2003 |
Не то чтобы писавшие о Пелевине захваливали его, — но слишком часто в интонациях рецензентов сквозь обычное литературное одобрение сквозил затаённый — и совсем не литературный — восторг. (Или имитация восторга — как в похвалах придворных голому королю; все видят нечто необычное — неужто я один слеп?) Словно речь не просто о писателе, но об адепте нового учения, способном провести читателя сквозь интеллектуальный лабиринт в таинственную обитель истины. | |
— Александр Архангельский, «Пустота. И Чапаев», 1997 |
Когда-то первые пелевинские 150-200 страниц читались на одном дыхании — они были написаны небом…[4] | |
— Андрей Архангельский, «Бэтман около ноля», 2013 |
Современная русская проза — это разведение кактусов. Но не на мексиканских полевых просторах, а натурально: в городских квартирах, на подоконнике и в горшочках. <…> Они ведь для того и созданы: кичиться индивидуализмом формы. <…> | |
— Павел Басинский, «Из жизни отечественных кактусов», 1996 |
- см. Павел Басинский, «Виктор Пелевин: человек эпохи реализма», 1999
Пелевин <…> пусть издаётся и переиздаётся и пребудет вечно зелёным литературным митрофанушкой, любимцем славистов, тинэйджеров, интернетчиков и глубокомысленных критиков с испорченным вкусом. Одно замечу: напрасно его пытаются раскрутить в модные писатели. Модный писатель — это тот, кто ненатужно создаёт свой стиль жизненного поведения <…>. Виктор Пелевин своего стиля пока не создал. Он современен, но не более того.[6] | |
— Павел Басинский, «Авгиевы конюшни», 1999 |
Читая сегодняшние полосы «Культура» ведущих газет, постоянно испытываешь чувство «дежа вю». Где-то ты это уже читал, причём почти в тех же самых выражениях. <…> | |
— Павел Басинский, «Ужас „Шлема“», 2005 |
На мой взгляд создалось удивительное положение: за последние пять лет — самых удивительных лет — в фантастике — собственно фантастике — возник лишь один талант — Пелевин.[8] | |
— Кир Булычёв, интервью, 1993 |
Парадокс: автор выходит на сцену, окидывает мрачным взглядом исподлобья первые ряды, смачно плюёт в зал — и срывает шквал аплодисментов. Не думаю, что это какой-то апофеоз смирения, скорее большинство аплодирующих простодушно не принимает этот эстетический акт на свой счёт. Хотя следовало бы как минимум задуматься…[9] | |
— Василий Владимирский, 2011 |
Пелевин — великий путаник; он вносит путаницу в свои тексты сознательно, нарочито. Все мы худо-бедно владеем азбукой культурных кодов — то есть интуитивно, на подсознательном уровне, представляем, что можем услышать в ответ на свою реплику, как надлежит поступать в той или иной ситуации, от кого стоит ждать зуботычину, а от кого — медовый пряник. Пелевин намеренно сбивает настройки, запутывает концы. Услышав вопрос «Как пройти в библиотеку?», его герой может разразиться лекцией по философии Гегеля, а может исполнить матерную частушку. И это тоже ответ, вполне содержательный, но требующий определённой работы мысли и интеллектуальной гибкости. Лучшей зарядки для ума не придумаешь.[10] | |
— Василий Владимирский, «Мир есть снафф», 2012 |
Один из любимых приёмов Виктора Олеговича — деконструкция, анализ и осмеяние популярных идеологем. <…> Если вы чётко отождествляете себя с какой-то социальной или профессиональной группой, чрезвычайно серьёзно относящейся к своей миссии <…>, — будьте уверены: рано или поздно Пелевин наплюёт вам в душу. Чего же ради мы продолжаем читать его книги? Думаю, в неосознанной надежде, что со временем Виктор Олегович так же едко пройдётся и по нашим оппонентам.[11] | |
— Василий Владимирский, 2013 |
Пелевин — пелёнки компьютерного подсознания. Таясь от публики, он играет тезис Ролана Барта, мол, писатель умер. На тусовке в «Вагриусе» у него была типична внешность призрака — коренастый, коротко стриженный, в очках. Мне интересно, когда он пеленгует нашу ирреальность, но когда он популяризует новации поэзии — скучно — это хохмы для украинских болельщиков: «вин Пеле!». <…> | |
— Андрей Вознесенский |
Ясно видно, что с первых книг, принёсших ему известность, <…> он придерживался поп-эзотерики. Иными словами, сгустка разнообразных эзотерических учений, большей частью восточных (но к нему и Кастанеда залетел, у него и барон Суббота на коленях посидел), принятых в большом упрощении. <…> | |
— Дмитрий Володихин, «Чума на оба ваших дома!», 2012 |
Основная тема Пелевина — тема взаимонепонимания. <…> | |
— Кирилл Воробьёв, «Хороший плохой Пелевин», 2003 |
Мне кажется трогательной и заботливой его манера выстраивать для читателя затейливые интеллектуальные ловушки, отпирающиеся одним поворотом ключа, крепким плечом и поиском в «Яндексе». <…> Пелевину всегда удавалось сказать что-то точное о культуре того времени, которому принадлежал тот или иной роман. На современность он глядел с глумливой усмешкой близкого родственника, которому позволено больше прочих, портреты её рисовал в манере карикатурной — и как в каждом хорошем шарже выхватывал только самые яркие черты, отличающие одну эпоху от другой. <…> | |
— Александр Гаврилов, «Диалектика пустоты», 2003 |
- см. Александр Генис, «Виктор Пелевин: поле чудес», 1997
- см. первую половину статьи Александра Гениса «Машина вычитания: Виктор Пелевин составил новый роман», 1999
… соперничество Пелевина с Сорокиным. | |
— Александр Генис, «Страшный сон», 1999 |
Виктор Олегович Заратустра генерирует злую мудрость спорыми экономными движениями — будто собирает вслепую автоматы для немедленной отправки на фронт. <…> | |
— Лев Данилкин, «Пора меж волка и собаки», 2004 |
Гейне назвал типографский станок «виноградным прессом мысли». Но смотря что в этот пресс положить. Типографские станки издательства «Эксмо» из сырья, поставляемого Виктором Пелевиным, отжимают нечто, что вслух назвать, как и само сырьё, не вполне прилично. <…> | |
— Михаил Золотоносов, «Вяленький цветочек», 2004 |
Популярный ненавязчивый масскультурный дзен-буддизм Пелевина обречён на успех у читающей аудитории. Это современный юношеский вариант Паоло Коэльо, насыщенный реалиями нашей жизни, устаревающими раньше, чем писатель успевает о них написать. Лично мне троица Сорокин — Пелевин — Яркевич нравится, хотя вряд ли они признают друг друга. Пелевин в этой триаде самый демократичный. Он не играет стилями, как Сорокин, не смешит, как Яркевич, и в то же время немного смешит и немного играет.<…> | |
— Константин Кедров, «Влюблённые числа», 2003 |
Он пишет хорошим стилем о плохой жизни <…>. В отличие от многих других русских писателей, занятых травмами советского прошлого, Пелевин не избегает нынешних проблем. Он касается их с интересом ребёнка, восторгающегося бабочкой, — что не мешает ему обрывать её крылья.[22] <…> | |
His mode of writing about low life in a high style <…>. And he is, unlike many fellow Russian writers whose fiction is largely preoccupied with the trauma of the Soviet past, not in flight from present difficulties. In fact, he embraces them with the ruthless ardor of a child pulling wings off a butterfly. <…> | |
— Джейсон Коули, «Гоголь-гоу-гоу», 2000 |
— Сергей Кузнецов, «Виктор Пелевин: Тот, кто управляет этим миром», 1996 |
Статус Пелевина в современной русской прозе таков, что нет никакого смысла говорить об успехе или неудаче его новой работы. Приверженцы разговоров о «настоящей литературе» уже сказали свое слово, ни разу не номинировав Пелевина на Букера и многократно написав, что Пелевин отвратительный стилист, характеры у него картонные, идеи вторичные и к Настоящей Литературе (тм) все это не имеет никакого отношения. <…> | |
— Сергей Кузнецов, «Виктор Пелевин, или Пятнадцать лет спустя», 2003 |
Дебютный пелевинский сборник «Синий фонарь» пришелся по душе российской публике, насмерть измученной диалектическим материализмом. Намёки на дхьяну и сатори ласкали ухо, оглохшее от лозунгов. Суконный язык, стилевые огрехи и картонные персонажи на этом фоне выглядели милыми и вполне простительными. А похабные каламбуры и вовсе повергали в сладкий восторг. Впервые с образованщиной заговорили на её языке — полуматерном, полуэзотерическом. Образованщина млела: ом Пелевин падме ху… хум, конечно. | |
— Александр Кузьменков, «Пелевин. Сумерки. Затмение», 2013 |
Бесспорно одно: Пелевин возвратил русской литературе главное её достоинство — читателя.[28] | |
— Вячеслав Курицын, «Группа продлённого дня», 1997 |
За 20 лет, что Виктор Пелевин живёт на литературной сцене, мир тысячу раз успел поменяться, лёд тронулся, застыл и снова поплыл, а у читающей публики всё тот же крысолов. И она всё так же бредёт за его дудочкой, играющей всю ту же песню. <…> | |
— Майя Кучерская, «Книга без перемен», 2013 |
— Алла Латынина, 2002 |
… Пелевин — это наше всё (= наше «ничего» = «всё, но не наше» = «чьё-нибудь кое-что») <…>. | |
— Макс Фрай, «Казусы с Пелевиным», 1999 |
Пелевин не то чтобы однообразен, скорее, последователен: начиная с ранних рассказов <…> он умно и изобретательно вёл свою тему, сразу же отличившую его от других постмодернистов. Если другие открывали за стандартизированными представлениями об истине и реальности — мнимости, фикции, симулякры, то Пелевин упорно доказывал, что из симулякров и фикций можно заново построить реальность. <…> | |
— Марк Липовецкий, «Голубое сало поколения, или Два мифа об одном кризисе», 1999 |
Начиная с ранних рассказов и повестей, Пелевин очень чётко обозначил свою центральную тему, которой он до сих пор ни разу не изменил, избежав при этом существенных самоповторов. Пелевинские персонажи с настойчивостью «русских мальчиков» бьются над вопросом: что есть реальность? Причём если классический <русский> постмодернизм конца 1960 — 1980-х годов <…> занимался тем, что открывал симулятивную природу того, что казалось реальностью, то для «русских мальчиков» Пелевина <…> осознание иллюзорности всего окружающего составляет лишь стартовую точку размышлений. <…> | |
— Марк Липовецкий, «Современная русская литература» (том 2), 2003 |
- см. Марк Липовецкий, «Паралогии: Трансформации (пост)модернистского дискурса в русской культуре 1920—2000 годов» (главы 12 и 15), 2008
… Пелевин продолжает свою постоянную тему: приватизацию механизмов манипуляции массовым сознанием, благодаря которой его герой учится создавать свою собственную реальность, открывая дверь из псевдореальности безличных фантазмов в реальность личной свободы. Но обычно пелевинский роман завершался моментом ухода героя в это симулятивное пространство неподдельной свободы. И неслучайно: как описывать нирвану, все эти У.Р.А.Л.ы и Радужные Потоки, да и зачем? Ведь, строго говоря, персонажам Пелевина там попросту нечего делать: перед нами конец истории не только в метафизическом, но и во вполне конкретном смысле — как истории Петра Пустоты или лисы А Хули.[32] | |
— Марк Липовецкий, «Три карты побега», 2010 |
В рассказах Виктора Пелевина — достоверность житейских наблюдений, иногда утрированных. В последнем рассказе — попытка «сюрреалистического» повествования (о том, как наступает смерть). Ещё пока — авторские поиски, идущие скорее от отвлеченного «философствования», нежели от подлинности внутреннего, духовного опыта.[31]. | |
— Михаил Лобанов, письменная характеристика Пелевина в Литинституте, 1990 |
А вот „внутренним учителем” Пелевина стал подпольный писатель Виталий Ахромович. <…> Типичный писатель-нонконформист. Он не печатался, даже когда можно было. Имел ограниченный круг почитателей. Пелевин был на его поминках.[33][34] | |
— Юрий Мамлеев, 2001 |
Пелевин — успешливый утешитель, заговаривающий собственный и коллективный страх, оберегающий себя и благодарный социум от всегда готового проснуться чувства реальности (ответственности). Потому и успешливый, что утешитель.[35] | |
— Андрей Немзер, «В каком году — рассчитывай…», 1998 |
Пелевин учительствовал всегда. <…> Пелевин всегда склеивал сюжет из разрозненных анекдотов — то лучше, то хуже придуманных (взятых взаймы в интеллигентском фольклоре, американском масскульте, у собратьев по цеху). И всегда накачивал тексты гуманитарными мудростями. Буддизм, теория информации, юнгианство, структуралистский анализ мифа, оккультизм, кастанедовщина — чуть не все модные интеллектуальные заморочки переперты им на язык родных осин. <…> | |
— Андрей Немзер, «“Как бы типа по жизни”. Роман Виктора Пелевина “Generation “П” как зеркало отечественного инфантилизма», 1999 |
… успешливый поставщик бестселлеров, страсть как озабоченный своим privacy, старательно изображающий равнодушие к литераторской суете и методично мстящий своим реальным, мнимым и потенциальным обидчикам, <…>. Но что есть, то есть: верность своей стезе вполне хвостовская. <…> | |
— Андрей Немзер, «Ещё раз про лажу», 2003 |
Пелевину очень хочется убедить (себя в первую очередь, а заодно и читателей) в том, что у поставленных на конвейер «священных книг» кроме «учительного» и «товарного» измерений есть и «художественное» измерение, что вообще-то он не «ремесленник» и не «гуру», а счастливый художник, весело и свободно творящий свой мир, элегантно использующий природную тупость как тех, что делают башли (в частности, на пелевинских букворядах) и верят в какую-то высшую мудрость (топорно извлекаемую из того же источника). | |
— Андрей Немзер, «Скучная скука», 2004 |
Пелевин — это своего рода клуб: одни брезгливо проходят мимо него, зато другие именно здесь находят «своих» по духу. Это не столько чтение с увлечением, сколько способ общения. «Пелевин» — пароль для тех, кто устал от всего, в том числе и от культуры, кто хочет просто посидеть в пустоте. Никакой не буддийской, а самой элементарной. <…> | |
— Владимир Новиков, «Мутант. Литературный пейзаж после нашествия Пелевина», 1999 |
Пелевин, сколько бы ни выискивались источники его «коллажей», думает сам, своей головой, и, главное, думает первым делом для себя, а потом уже для нас, для тех, в кого целит.[39] | |
— Ирина Роднянская, «Этот мир придуман не нами», 1999 |
… Пелевина, ещё не подрядившегося разъяснять на пальцах премудрости буддизма <…>. Пошел бы Пелевин по этой тропе, ценили бы его люди с тонким вкусом, как, скажем, ценят Левкина или Букшу. И всё было бы ладненько. Но он предпочёл путь философского воображения, для которого стиль — всего лишь подсобное орудие, а сюжет — плод мозгового штурма.[40] | |
— Ирина Роднянская, 2006 |
Культурная роль Пелевина примерно та же, какую в своё время сыграли братья Стругацкие, <…> перемеще[ние проблем] от греха подальше (то есть подальше от Главлита и КГБ) в иные галактики, своевременно и коммерчески успешно сменилось грибочками да промокашечками, коанами да хуанами, мантрами-фигантрами, языковыми достижениями «новорусского» фольклора и компьютерно-англизированным сленгом, грамотными матюжками и стопроцентным моральным релятивизмом персонажей (но не автора, не дай бог. Автор-то, ясное дело, всю правду видит, да не скоро скажет).[41] | |
— Лев Рубинштейн, «Когда же придет настоящий «П»?», 1999 |
Вспоминаю нашу последнюю встречу в Токио. Мы сидели в маленьком ресторанчике, ели суши и говорили о перемещении людей во Вселенной. И я сказал, что многие до сих пор сомневаются в том, что американцы действительно побывали на Луне. Тогда Виктор ответил: „Владимир, мне кажется, вопрос не в том, были ли американцы на Луне, а в том, существует ли сама Луна“. Я думаю, никто из современных российских писателей не смог бы ответить так. В этом ответе весь Виктор Пелевин со своим неповторимым миром. Именно за это мы, читатели, любим и ценим Виктора Пелевина. Я желаю Виктору Олеговичу новых книг, новых путешествий, новых открытий и новых Лун в его удивительном внутреннем космосе.[42] | |
— Владимир Сорокин, поздравление с днём рождения, 2005 |
- см. Владимир Сорокин, «Теллурия», XXXIII, 2013
«Плен ума» Виктора Пелевина, он же инвариант его текстов — это замкнутая структура, совпадение истока и цели, конца и начала, содержимого и содержащего, любых знаков, которые кажутся различными. <…> Любой знак неопределим, он может быть «определён» только через другой знак через другой знак через другой знак через другой знак… и в конечном счёте через самого себя. Замкнутость на себе словаря или энциклопедии, о которой писал в своё время Умберто Эко, тут предстаёт замкнутостью сознания. Именно потому, что замкнуто сознание, иллюзорен мир — у Пелевина это следствие, а не первопричина, потому что первопричин для замкнутого сознания не бывает.[18]<…> | |
— Андрей Степанов, «Уроборос: плен ума Виктора Пелевина», 2003 |
Каждая новая книга Пелевина — это событие. Как, впрочем, и каждая новая книга Сорокина. Эти двое парадоксальным образом воспроизводят на свой постмодернистский лад классическую оппозицию Толстой-Достоевский, хотя кто из них «Толстой», а кто «Достоевский» так сразу и не скажешь. И уж тем более непонятно, кто при них двоих «Чехов» и скоро ли появится «Горький». | |
— Виктор Топоров, «Шведский стол Пелевина», 2010 |
Наверное, у многих рашенских писателей есть причины гордиться собой. Кто-то получает литературные премии (в размере до трех месячных окладов среднего класса); кто-то гонит миллионы бессмысленных тиражей на корм своим собачкам; кого-то осуждают, чтобы амнистировать; кого-то предают анафеме юные карьеристы и старые бабушки. Полагаю, что много о себе мнят наши авторы. И совершенно напрасно. Потому что в сегодняшней РФ имеет значение только один писатель — В. Пелевин. (Это не то что остальные плохи… просто их литература остается литературой.) <…> | |
— Артемий Троицкий, «Из ухряба в киркук», 2003 |
Взгляд его обращён не назад, в историю культуры, а в сторону. В сторону Востока. | |
— Людмила Улицкая, «Неоязычество и мы», 2004 |
Нет, наверное, сегодня более цельного писателя, все творчество которого легко структурируется и разлагается на конструкции. <…> | |
— Константин Фрумкин, «Эпоха Пелевина», 1999 |
Он проходил по ведомству фантастики <в 1991>. А ему хотелось эту границу развлекательной, как у нас считается в России, и настоящей прозы перейти. Он мог иметь успех, например, как братья Стругацкие, но он хотел большего,..[45] | |
— Виктория Шохина, до 2001 |
… очевидно, что Пелевин — это не массовая и не элитарная литература, а литература взаимного подстрекательства массы и элиты. Благодаря Пелевину происходят чудеса социально-психологической трансмутации: массовый читатель чувствует себя удостоенным элитарных почестей, посвященным в намеки и перемиги избранных, — а элитарный читатель присоединяется к массам, жаждущим чуда и откровения, пусть даже в самой дешёвой или нарочито удешевлённой упаковке (чем дешевле упаковка, тем по контрасту драгоценнее содержимое). Кстати, нет ничего более элитарного, чем способность ценить и даже смаковать массовый вкус. <…> | |
— Михаил Эпштейн, «Академический выбор», 2004 |
Дмитрий Быков[править]
Мир Пелевина — это бесконечный ряд встроенных друг в друга клеток, и переход из одной клетки в другую означает не освобождение, а лишь более высокий уровень постижения реальности (что ещё никогда и никому облегчения не приносило).[47] | |
— «Побег в Монголию», 1996 |
… вообще сама мысль о том, чтобы интервьюировать Пелевина, кажется мне довольно абсурдной. В своих текстах он высказывается до конца, выговаривается вчистую, проговаривая вслух то, о чем все догадываются, но вслух сказать не решаются.[48] | |
— 1999 |
Читать статьи о нём в принципе невозможно — настолько они заумны, когда хвалебны, и огульны, когда ругательны. Главное же — каждый читатель Пелевина (особенно каждый писатель о нём) считает его своей собственностью, а свою концепцию — единственно верной. Любая статья об этом авторе начинается с пинков и плевков в адрес тех, кто писал о нём прежде. | |
— «ПВО — аббревиатура моего имени», 2002 |
Каждая новая пелевинская книга переносит нас в незнакомые места, поскольку крупные сочинения он публикует только тогда, когда завершается некая историческая эпоха и брезжит новая. Её черты наш автор умеет расчухать одним из первых. Это и сделало его самым востребованным писателем девяностых. <…> | |
— «Обнаружен Пелевин», 2003 |
Со стороны это выглядит так. Был известный даос, вызыватель демонов и их же заклинатель Пе Ле Вин. В литературных и житейских делах ему помогал могучий демон Ва Гри Ус. Пе Ле Вин подключался к заветному Источнику истины, черпал оттуда страниц по двести в год и относил Ва Гри Усу, который за это подключал его к Источнику удовольствий. Но скоро удовольствий, доставляемых Ва Гри Усом, Пе Ле Вину стало не хватать. Он понял, что достоин большего, и прибегнул к более могущественному демону Экс Mo. В дар ему он принёс свой новый роман, написанный после многолетнего молчания, — «Дэ Пэ Пэ Эн Эн». | |
— «Вот, новый оборот», 2004 |
Но одно не изменилось: азарт человека, внезапно почувствовавшего новые силы и этими силами завороженного — наверное, нечто подобное испытал и сам Пелевин, когда из начинающего советского инженера превратился в писателя. Он ведь и сам — оборотень, сам — немного волк, почувствовавший, что ему дано не только терпеть эту гнусную реальность, но ещё и разрушать её одним ударом лапы. Правда, никакой новой он взамен не создаёт, да и не может создать — ведь когда разобьёшь это кривое зеркало, за ним видишь не другое зеркало, а «радужный поток». Но наслаждение, с которым разбивается вдребезги отвратительный мираж, — остается неизменным, это подспудный тон всей пелевинской прозы. <…> | |
— «И ухватит за бочок», 2004 |
В сущности, он давно уже пишет пьесы, а ещё точнее — диалоги в платоновском духе (хотя о персонажах сократовского кружка мы всё-таки знаем больше, чем обо всех пелевинских Бальдрах и Озирисах). <…> | |
— «SOSущая тоска», 2006 |
Гоголь <…> в новой своей инкарнации распался на две составляющие: социальная сатира и обобщения достались Пелевину, а линия «Старосветских помещиков» и «Шинели» — Петрушевской. <…> Это — не хуже Гоголя: это — Гоголь, прошедший советский и постсоветский опыт.[51] | |
— «Два пе. Петрушевская и Пелевин: певцы конца века», 2008 |
Отдельные статьи[править]
Примечания[править]
- ↑ 1,0 1,1 Виктор Пелевин: Недавно я прочел, что я — женщина! // Комсомольская правда, 5.10.2005.
- ↑ 2,0 2,1 2,2 Примечание 286 // Лейдерман Н. Л., Липовецкий М. Н. Современная русская литература. 1950—1990-е годы. В 2 тт. Т. 2. — М.: Академия, 2003.
- ↑ Владимир Сорокин. Утро снайпера. М.: Ад Маргинем, 2002. — С. 366. — Тираж 20000 экз.
- ↑ Огонёк, 01.04.2013.
- ↑ Два мнения о романе Виктора Пелевина Чапаев и Пустота // Литературная газета, 29 мая 1996.
- ↑ Октябрь. — 1999. — № 11.
- ↑ Литературная газета. — 2005. — №48.
- ↑ Империя не возродится // Абакан (Абакан). — 1993. — 15 янв. (№ 6-7).
- ↑ Мир фантастики. — 2011. — №2 (90).
- ↑ Мир фантастики. — 2012. — №3 (103).
- ↑ Мир фантастики. — 2013. — №6 (118).
- ↑ Виктор Пелевин: Ельцин тасует правителей по моему сценарию! // Комсомольская правда, 26.08.1999. — С. 12-13.
- ↑ Виктор Пелевин: Оргазмы человека и государства совпадают! // Комсомольская правда, 02.09.2003.
- ↑ Виктор Пелевин: Оргазмы человека и государства совпадают! (Вин Пеле!) на pelevin.nov.ru
- ↑ Знамя. — 2012. — № 9.
- ↑ Дни.ру, 10.09.2003.
- ↑ Афиша. — 2004. — №141 (22 ноября—5 декабря). — С. 152.
- ↑ 18,0 18,1 Глава одиннадцатая: Писатели фантазмов // Липовецкий М. Паралогии: Трансформации (пост)модернистского дискурса в русской культуре 1920—2000 годов. — М.: Новое литературное обозрение, 2008. — 848 с.
- ↑ Московские новости. — 2004. — №43 (12 ноября).
- ↑ Русский курьер. — 2003. — №92 (10 сентября)
- ↑ Влюблённые числа на pelevin.nov.ru
- ↑ Борис Парамонов. Пелевин — муравьиный лев // Радио Свобода, программа «Русские Вопросы», 2000.
- ↑ Jason Cowley, Gogol a Go-Go // New York Times, 23.01. 2000.
- ↑ Сергей Кузнецов. Самый модный писатель (сокращённая версия) // Огонёк. — 1996. — №35.
- ↑ Виктор Пелевин: Тот, кто управляет этим миром на pelevin.nov.ru
- ↑ Русский журнал. — 11 сентября 2003.
- ↑ Урал. — 2013. — №6.
- ↑ Виктор Пелевин. Жизнь насекомых. — М.: Вагриус, 1997. — С. 7-20.
- ↑ Ведомости. — 2013. — № 3317 (01.04).
- ↑ Литературная газета. — 2002. — № 47.
- ↑ 31,0 31,1 В. Огрызко. Самый загадочный писатель // Литературная Россия. — 2005. — №42 (21 октября).
- ↑ openspace.ru, 18/01/2010.
- ↑ Выход из пещеры (Беседу вели Екатерина Селезнева и Евгений Лесин) // Труд. — 2001. — № 122 (6 июля).
- ↑ Периодика (составитель Андрей Василевский) // Новый Мир. — 2001. — №11.
- ↑ Знамя. — 1998. — № 5.
- ↑ Время МН. — 30 марта 1999.
- ↑ Время новостей. — 2003. — №169 (11 сентября).
- ↑ Время и мы. — 1999. — № 144.
- ↑ Новый Мир. — №8. — 1999.
- ↑ Книжная полка Ирины Роднянской // Новый мир. — 2006. — № 5.
- ↑ Итоги. — 1999. — № 17 (26 апреля).
- ↑ Дни рождения: Сегодня исполняется 43 года писателю Виктору Пелевину // Коммерсантъ. — 2005. — №219 (22 ноября). — С. 21.
- ↑ Русский журнал. — 11 сентября 2003.
- ↑ «Актуальные комментарии», 17 декабря 2010.
- ↑ Григорий Нехорошев. Настоящий Пелевин // Независимая газета, 30.08.2001.
- ↑ Знамя. — 2004. — №5.
- ↑ Два мнения о романе Виктора Пелевина Чапаев и Пустота // Литературная Газета, 29 мая 1996.
- ↑ Дмирий Быков. «Мне нечасто везёт на общение с Пелевиным…» // Три Пелевина + 1 // Огонёк. — 1999. — № 17 (17 мая).
- ↑ Огонёк. — 2002. — № 22 (май).
- ↑ Аллюзия на рассказ «Нижняя тундра».
- ↑ Русская жизнь. — №30 (июль 2008).