Веро́ника, иногда верони́ка, под которой чаще всего имеется в виду Веро́ника лека́рственная (лат.Verónica officinalis) — цветковые травянистые растения из семейства Подорожниковые, самый большой род этого семейства (от 300 до 500 видов). Ранее этот род наряду со львиным зевом, включали в семейство Норичниковые, а также образовывали ради него отдельное семейство Верониковых (лат.Verónicaceae).
Вероника известна, прежде всего, как изящное луговое или растущее в светлых лесах растение с голубыми цветами, давно выращиваемое как неприхотливый и красивый садовый цветок. Кроме того, вероника — медонос и широко применяемое лекарственное растение. Молодые листья входят в состав приправ для ухи, салатов, мясных и рыбных блюд. Цветки используются для отдушки некоторых сортов коньяков, ликёров и испанской малаги.
Положимъ, что мы ради збереженія нашего здравія будемъ употреблять предназначенную веронику, которую по привычкѣ безъ сахару же пить нельзя. И такъ не приключатся ли равные припадки? Сахаръ употреблять можно, но по не многу, и то для того, чтобъ посредствомъ онаго осладить или отвратить у нѣкоторыхъ травъ противной вкусъ.
— Пётр Валуев, «Праздное время въ пользу употребленное», 1759
Нельзя трогать веронику. Потому и цветочки эти смотрят как детские глаза. Говорят: «Не трогай». И ты ещё не знаешь, мой миленький, что у неё много названий. Ее зовут ещё змеиная головка, и зорник, и змейка, и змеиная трава.
Ей снился большой куст вероники. Он цвел в саду недалеко от огромных столетних лип, и бесчисленные голубенькие цветочки, с белым светом там, внутри, расцветали и осыпались.
...потом я заметил <...> крупную веронику, имеющую бархатисто-опушённые стебли и короткие остроконечные зубчатые листья. Каков цветок у неё ― сказать не могу. Судя по увядшим венчикам, мне показалось, что у неё были не белые, а синие цветы.[2]
13 Декабря. Андрей Первозванный. Обережная трава ― вероника. Она терпкая, горькая. Но зовут ее иначе ― андреевой. Коли собрался кто любовь пытать, надобно при себе эту траву держать.[6]
У вероники лепестки кажутся свободными, но это не введет в заблуждение настоящего ботаника. Аккуратно потяните за один лепесток ― и вы вытащите сразу целый венчик![7]
— Владимир Чуб, «Что изучает наука ботаника?», 1998
...не доверяйся более ничему — даже крохотному лепестку вероники — забвению.
Не забывай...[8]
В полномесячие и в сухие дни собирать всякие травы. Вероника полезна от ран. Полынь весьма пригодна скотине... <...>
От селезенки употребляют траву олений язык или вареную полынь. От легкого употребляют репейник, пулмонарию, веронику.[1]
...сообщено о вредѣ происходящемъ отъ питья чаю и пользѣ употребленія травы Вероники; но мнѣ кажется, что какъ чай, такъ и вероника равно-полезно-употребительныя, слѣдственно и добрыя дѣйствія имѣющія травы; потому что мы удостовѣрены, что по премудрому Творца благоизволенію всякое произращеніе по сотвореніи земли въ оную вложено и имѣющія силу дѣйства, по состоянію своему, почитаются необходимыми въ жизни человѣческой, ради разныхъ потребностей, какъ то есть иныя ради его питанія, другія для лѣченія, а нѣкоторыя ради пропитанія животныхъ, изъ оныхъ хотя нѣкоторыя и ядовитыми быть кажутся; но и о ихъ употребленіи свидѣтельствуютъ наполненныя медикаментами аптеки; изъ чего слѣдуетъ, что употребляемыя нами произращенія производятъ въ тваряхъ то, какимъ дѣйствіемъ онѣ по натурѣ одарены, слѣдственно, ежели, какъ авторъ объявляетъ о производимомъ чаемъ въ человѣкѣ поврежденіи будемъ употреблять ежедневно подобно чаю веронику, или бетонику, либо другія травы, то кажется, что равному же вреду будетъ подвержено наше состояніе.[9]
— Пётр Валуев, «Праздное время въ пользу употребленное», 1759
С приближением к верховьям Mo её долина суживается версты на полторы, имеет превосходную чернозёмную почву и покрыта могучей травяной растительностью, в которой сразу заметно большое разнообразие сравнительно с луговой флорой среднего и нижнего течения этой реки. Словно стена, стоят здесь густейшие травянистые заросли, к которым иногда примешиваются кустарники, и делают эти места почти непроходимыми. Из разных видов травянистых растений на таких лугах в начале июля преобладают следующие виды: василистник (Thalictrum aquilegifolium), достигающий саженной высоты; чернобыльник и местами тростник ― тот и другой гораздо выше роста человека; чемерица (Veratrum nigrum), которая теперь уже отцветает; валериана и вероника (Veronica longifolia), растущие в перегонку с василистником...[10]
Видовое название этого колокольчика показывает, что цветы его крупной величины; потом я заметил тимьян с уже поблекшими жёсткими фиолетовыми цветами; крупную веронику, имеющую бархатисто-опушённые стебли и короткие остроконечные зубчатые листья. Каков цветок у неё ― сказать не могу. Судя по увядшим венчикам, мне показалось, что у неё были не белые, а синие цветы. Затем борец ― пышное высокое растение с мелким пушком в верхней части стебля и бархатистыми большими листьями; засохшие цветы его, расположенные крупной кистью, вероятно, были тёмно-голубые.[2]
Подлесок здешней тайги состоял из сорбарии. Она только что начинала цвести. В тех местах, куда проникали солнечные лучи, произрастала сибирская вероника с шестью сидячими (розеткой) продолговато-ланцетовидными листьями и бледно-фиолетово-синими цветами, вроде остроконечных султанчиков. Я торопился и замечал только то, что случайно мне бросалось в глаза.[11]
След в след ступая, мол, принимаешь на себя и гнести чужие, и нерадости. А то и ношу болезни непроходимой примешь. Вот деревенская ведунья и углядывала следы. Уж ей-то было ведомо: наступит человек боле носком или пяткой, глубоко ли уйдет в снеговую замять его след? Обережная трава твоя ― вероника ― андреева трава, терпка, горька. В венок свитая, приворотная, от лукавого она. И крутит эта трава, и водит околицами, бледно-голубоватая, с лиловыми горлицами. То она, что крест, держит любимого след, то насылает приворотки на его заботы. То валит отгородки, за которые уводит желанный свое сердце. По старому поверью, коль к милому собралась идти любви пытать, веронику андрееву надо при себе держать. Веронику ― змеиную головку. И положить меж собой и возлюбленным змеиную травку. И она ужалит его. И забудет он все свое нажитое, прочное. И будет желать он тебя и ждать.[12]
Не блажи, вода-матушка, не тужи, наполнись терпением, теплом, светом. У вероники андреевой ― у травы семя, что живучее сердце. Так вот в третью миску с водой щепоть семян-сердец надо бросить. А потом глядеть, как быстро потонет семя. И останется ли хоть одно сердце на поверхности: будет ли вода его крутить или в покое оставит? Потом в льняную тряпицу воду слить и в той тряпице семена в печь, в огонь бросить. Говорят, когда метель и стужа, и зябко тебе в свой день, одно семя да западет в сердце того, чье имя ты назовешь в горестный миг. Гляди в огонь. В нем будет поначалу сердце расти, полниться жизнью, трепетать.[12]
Интересно, а какая же судьба ждет меристему главного побега в дальнейшем? Оказывается, отложив сколько-то цветков меристема «выдыхается», новые цветки становятся все мельче. (Иногда в верхней части можно найти недоразвитые или уродливые цветки). В конце концов меристема главного побега гибнет. Но может быть и по-другому. Например, у вероники дубравной после отрезка побега с цветками иногда можно увидеть еще небольшой «кусочек» побега с листьями без цветков.[7]
— Владимир Чуб, «Что изучает наука ботаника?», 1998
Точно так же, как и чашелистики, лепестки могут срастаться на разную длину. У вероники лепестки кажутся свободными, но это не введет в заблуждение настоящего ботаника. Аккуратно потяните за один лепесток ― и вы вытащите сразу целый венчик! Таким образом, лепестки срослись только у основания. У колокольчиков срастание лепестков гораздо заметнее, а вот у одуванчика они срослись почти полностью. <...>
Специализированные листья, отличающиеся по размерам, форме или цвету от обычных, в пазухах которых сидят цветки, называются брактеями. Однако, иногда листья в соцветии очень похожи на обычные листья (некоторые вероники).[7]
— Владимир Чуб, «Что изучает наука ботаника?», 1998
Там в каждой чашечке скрывалась маленькая, как песчинка, капля холодной влаги, пряной на вкус. Густая акация с отливающими серебром лепестками. Дикий боярышник ― его запах был тем крепче, чем каменистее была почва, на которой он рос. Нежная синяя вероника, бегония и множество разноцветных анемон.[13]
А что говорят цветы? На межах и в клочках некоей голубеют пирамидки вероники, цветет плакун-трава. Почему ей такое имя дали? Ярко-красные горделивые кисти, и вот поди же ― плакун.[3]
«Из тюбиков, оставленных на траве, стали выползать, растекаться размягченные краски. Трава засияла, промытая, обновленная, как после дождя. Пятна солнечной пижмы, небесные цветы вероники проявились среди зелени. Нарастала дивная лёгкость, тело теряло вес, не тяготило, обособлялось, всплывало… Воздух становился текучим, все незаметно сдвигалось с места…»[4]
— Марк Харитонов, Стенография конца века. Из дневниковых записей, 1982
Вот дорога моя. Она тянется вверх по угору, откуда стекает в балку полуденный жар. Он зыбится золотистым маревом. Собираю букет на прощанье: синий шпорник, голубая нежная вероника, алые мальвы, медовое облачко дрёмы, зонтики тысячелистника. Дома всякий раз старые люди мои ― тётушка, мать ― радуются таким букетам, вспоминают, вспоминают, как сено косили в Грушевой, в другой ли балке. Вспоминают, вздыхают, говорят: «Может быть, последний раз видим эти цветы…»[14]
— Я боюсь, что опять будет мальчишка, — сказала она капризно. — Мне довольно и двух. Мне хочется девочку, непременно девочку.
— Так, может быть, и будет девочка.
— Маленькую, прелестную, с чёрными, или с синими, или с серыми глазами. Пусть даже с зелёными. Конечно, лучше всего с зелёными. Под стать саду, и лугу, и лесу. И я назову ее непременно Вероникой.
— Вероникой? Красивое имя, что и говорить. Только не знаю, есть ли в православных наших святцах. А почему не просто Верочкой, Верой?
— Нет, нет, ты ничего не понимаешь. При чем тут святцы. И все эти святцы и попы очень противные, я их терпеть не могу. Вероника — цветок, и я люблю его. Лепесточки у него нежные, а цветочки у него маленькие, чуть-чуть голубенькие, а внутри беленькие. Только тронешь цветочек, он и рассыплется, такой нежный. Нельзя трогать веронику. Потому и цветочки эти смотрят как детские глаза. Говорят: «Не трогай». И ты ещё не знаешь, мой миленький, что у неё много названий. Ее зовут еще змеиная головка, и зорник, и змейка, и змеиная трава.
Она скоро заснула крепким, здоровым сном. Ей снился большой куст вероники. Он цвел в саду недалеко от огромных столетних лип, и бесчисленные голубенькие цветочки, с белым светом там, внутри, расцветали и осыпались. Она хотела подойти к цветам, но дикие пчелы так угрожающе жужжали, что она не могла. Вдруг поднялся ветер, деревья зашумели, множество голубеньких маленьких лепестков, закрутившись, поднялось в воздух, и это были те маленькие голубые бабочки, которые водятся на проезжих дорогах и любят грязные колеи и лужицы. Когда же она оглянулась к кусту вероники, там не было больше вероники, а был большой цепкий куст чертополоха с лиловыми цветами. Все смешалось, и она потонула в большом зеленом потоке, который протекал между деревьев, по деревьям, над древесными вершинами, и казалось, что есть только он и нет больше неба и земли.
Когда дилижанс равнялся с калиткой, то в него летели скромные дары: крошечные букетики лютиков, вероники, иван-да-марьи, жёлтых одуванчиков, жёлтой акации, а иногда даже фиалок, набранных в соседнем ботаническом саду с опасностью быть пойманным и оставленным без третьего блюда.[15]
Лишь обладая поистине нездоровой фантазией, можно было высадить на клумбах ревень заодно с вероникой, календулой и полынью… <...>
― Ведь кажинная травиночка, сама заваляща, от чего-нибудь да излечит. Без надобности ничего не растет на земле. Вот и старайся понять, что на какую лихоманку подействует, срок верный определить да правильно высушить.
― И ты все это знаешь, Степановна?
― Баба Груня, так та знала, а я, может, и забыла чего. Рази упомнишь? Веронику взять, таку синеньку, так ее лучше всего вечером, часов в шесть, собирать, а то до дому не донесешь ― облетит.[5]
Луга давно не кошены, вот и царствует здесь, кипит неуемно морковник, лазурник, тмин, и куколь листья в ладонь расправил, володушка желтится цветом, крученым семенем, густо засеянным в цветок, похваляется, вях ядовитый комками выпирает, тырник, нищий по стеблю, котовник и змееголовник мягки цветом, что кошачьи хвосты, окопник, похожий на медуницу, но листом и цветом жестче и беднее, как и положено окопному существу, само собой, много дикой мальвы и зверобоя, который себя задавить дудочнику не дает, вероника, льнянка, паслён, поэтичный шалфей лепят на себя семя, прячутся под аэропланными размашистыми листьями борщовников, которые, отцветая, так сорят жестким семенем, так стреляют, что кажется, дробь по луговому приволью хлещет.[16]
_(22194734848).jpg)
