У этого термина существуют и другие значения, см. Дождь (значения).
Дождли́вая ночь — сырое и ненастное тёмное время суток, одна из форм дождливости, когда постоянно идёт дождь, о котором можно сказать, что это определённо — ночной дождь. Как правило, такая погода производит эмоционально сниженное и даже подавляющее впечатление, от элегического до тоскливого, в зависимости от настроения героя или температуры воздуха. Идущий в темноте дождь обостряет слух и заставляет вслушиваться в шум капель. Ночные дожди нередко заканчиваются с наступлением светлого времени суток, что даёт определённую надежду на хороший день без дождей.
...самыми пустыми были дождливые ночи, когда льет и льет, а все на дне, и сутулый фонарь-лаборант рассматривает у себя под светом размытые классики.[2]
— Ольга Славникова, «Стрекоза, увеличенная до размеров собаки», 1999
Выйди дождливой ночью на берег моря, повернись к воде спиной и стой, не оглядываясь до тех пор, пока чайка не коснется крылом твоего плеча.[3]
Дождливая ночь в научно-популярной прозе и публицистике[править]
С тех пор слова сии столь глубоко запечатлелись в моем сердце, что я и ныне, как живого, представляю себе этого сановника, высокого и статного мужчину, серьезно и важно предостерегающего меня против вольномыслия! Нечего и говорить, в каком я вышел от князя настроении; дождливая и довольно темная ночь показалась мне светлее радостного утра, а Невский проспект, через который пришлось мне проходить, ― эдемом, в коем все приглашало меня к наслаждению. И действительно, я зашел в кофейную Амбиеля (в доме армянской церкви) и на двугривенный приобрел сладких пирожков (тогда двугривенный стоил в Петербурге восемьдесят копеек на ассигнации, в Москве же ценность его доходила до рубля) и разделил их с доброю своею подругой.[5]
На шестой день после той ветреной и дождливой ночи Иуду Гросмана свалил сыпняк. В возвращении к жизни есть что-то детское: радость по этому поводу, представляющая собою не что иное, как душевное облегчение, освобождение души от тяжкого предсмертного гнета, имеет ребячливый характер. Такое возвращение из пограничной со смертью, почти уже вневременной области, где свет не отделен от тьмы, добро от зла, а сон от яви, и есть, по существу, новое рождение.[6]
— Давид Маркиш, «Стать Лютовым. Вольные фантазии из жизни писателя Исаака Бабеля», 2001
Дождливая ночь в мемуарах и дневниковой прозе[править]
Командир полка, в котором служил Тимашев, добрейший и любезнейший из людей, любимый всеми без исключения, генерал-майор Мансуров, прославившийся потом с Суворовым на Альпийских горах при переправе через Чертов мост, сам недавно женившийся по любви, знал приключения своего капитана, сочувствовал им и принял влюбленных под свое покровительство. В одну сумрачную и дождливую ночь Сальме ушла из родительского дома; в ближней роще дожидался ее Тимашев с верховыми лошадьми; надобно было проскакать около ста верст до Уфы. Сальме была искусная наездница, через каждые десять или пятнадцать верст стояли заранее приготовленные переменные кони, охраняемые солдатами, очень любившими своего доброго капитана, и беглецы полетели «на крыльях любви», как непременно сказал бы поэт того времени.[8]
С утра ― снег огромными хлопьями, потом солнце проталкивается сквозь облака, тает, с крыш вода, под ногами лужи, проталины, ручьи. Потом резкий холодный ветер, гололедица, сосульки. Потом теплый, ленивый и уже почти душистый ветерок, и вновь снег хлопьями, а затем дождит. И так ― целыми днями и ночами.[9]
Изредка с улицы слышались быстрые деловые шаги, тонкий свист, а иной раз даже близкий выстрел и женский истерический хохот. Он долетал из-за кирпичных стен. Казалось, что этот рыдающий хохот был глубоко замурован в стенах. Особенно неприятно было в дождливые ночи. В железном желобе жидко дребезжала вода. Кровать скрипела от малейшего движения, и какой-то зверь всю, ночь спокойно жевал за обоями гнилое, трухлявое дерево.[10]
Слева вдали сияло зарево Джибути, справа ― фонари города Обок. Они виднелись ближе, чем полагалось, ― зюйд-ост, пусть и слабый, явно прижимал нас к противоположной обочине. Неуютно было в этой дождливой ночи, среди проблесков, мерцаний и перемигиваний, между многих огней, на пороге чужого дома. Скользнули мимо тенями эсминцы, один, второй, третий, не обратив на штатскую букашку ни малейшего внимания.[11]
Дождливая ночь в беллетристике и художественной литературе[править]
После дождливой ночи настал прекрасный, теплый день, какие у нас бывают иногда в сентябре под названием бабьего лета. Поля были усеяны рабочими, которые самым усердным образом торопились засевать их, пользуясь красным денечком. Вид человеческого трудолюбия и живительный воздух рассеяли несколько молчаливую тоску путешественника. Он внимательнее стал смотреть на красивое местоположение, на перелески, озера, холмы, он чувствовал, что человек никогда не может быть равнодушен к красотам природы.[12]
— Рафаил Зотов, «Два брата, или Москва в 1812 году» (часть I), 1850
Я, облеченный в новую фрачную пару, стою позади Оленьки и держу над нею венец. Я бледен и не совсем здоров… Голова трещит от вчерашней попойки и прогулки по озеру, и я то и дело поглядываю, не дрожит ли моя рука, держащая венец… На душе моей скверно и жутко, как в лесу в дождливую осеннюю ночь. Мне досадно, противно, жалко… За сердце скребут кошки, напоминающие несколько угрызения совести…[13]
В конце сентября, в октябре дожди лили с утра до ночи. Линтваревы уехали. Сад их почернел, стал как будто ниже и меньше. Деревня приняла темный, жалкий вид. Холодный ветер затягивал окрестности туманной сеткой дождя. В училище запахло кислой печной сыростью, стало холодно, темно и неуютно. Турбин вставал еще при огне, в ту неприязненную пору, когда, после мрачной дождливой ночи, над грязными полями, над колеями дорог, полными водою, недовольно начинал дымиться бледный рассвет.[14]
Андрей Николаевич снял с подоконника горшок с засохшей геранью и стал смотреть на улицу. Всю ночь и утро сеял частый осенний дождь, и деревянные домики, насквозь промокшие, стояли серыми и печальными. Одинокие деревья гнулись от ветра, и их почерневшие листья то льнули друг к другу, шепча и жалуясь, то, разметавшись в разные стороны, тоскливо трепетали и бились на тонких ветвях. Наискосок, в потемневшем кривом домике отвязалась ставня и с тупым упорством захлопывала половинку окна, таща за собой мокрую веревку, и снова со стуком ударялась о гнилые бревна.
Предстоящий сегодня ночной переход заранее возбуждает Яхонтова своей необычностью. Идти бог знает куда, по незнакомым местам, глухой, дождливой ночью, ничего не видя ни впереди, ни рядом; идти таким образом не одному, а вместе с тысячью других людей, представляется ему чем-то серьезным, немного таинственным, даже жутким и в то же время привлекательным.[15]
Действительно, вначале Алексей Спиридонович был безутешен. В дождливую ночь, обманув бдительность привратника кладбища, он приполз на могилу Наташи и, уткнувшись лицом в землю, лежал, пока его не заметили и не увезли.
...он струится сверху вниз, стекает небесной водой с подбородков каменных героев, безмолвных и неподвижных путешественников сквозь долгие годы войны, восстаний, задыхающегося мирного быта еще сытых городов, он тихонько шумит и капает, он течет в тысяче различных направлений; потом с наступлением мутного европейского вечера, затянутого туманным и сумрачным небом, он темно сверкает в свете фонарей; и в стихающем к ночи движении городов, людей, автомобилей он звучит особенно грустно и неповторимо ― все с той же непередаваемой влажной печалью. В такие вечера города грустны, музыка, внутренняя музыка жизни безмолвна, каждый фонарь похож на маяк внезапно возникшего и беспредельного черно-синего моря с каменным тяжелым дном; и издалека в нем движутся, расплываясь сквозь туман и дождь, чудовищные, мутные фигуры прохожих, и ночью уже, в глубокие часы медленно-медленно приближающегося утра, начинает казаться, что тысячи лет тяжело и влажно проплывают мимо окна и что никогда не кончится ― как никогда не прекращалась ― эта бесконечная ночь, пронизанная миллиардами сверкающих и холодных капель.[16]
… я лежал в палатке разведчиков и не мог заснуть: мучили черные мысли. Ночь была ужасно холодная, темная, ветреная, дождливая. Полотно палатки трещало и надувалось. Тот единственный человеческий страх, даже ужас, который я обычно испытывал в бою, тотчас же проходил, как только опасность исчезала.[17]
Отдавая последние силы, солнце разогнало тучи, зажгло всеми оттенками рыжины леса, за одну дождливую ночь ставшие осенними, подсветило металлически синее небо.[18]
Однажды целую осень она сидела на диете, не ела почти ничего, только обводила ложкой по краю тарелки, будто всего лишь прибирала блюдо, ― и вовсе не ради фигуры, как полагала взбешенная остывшими художествами Софья Андреевна, а чтобы только перемочь в себе растущую и подымающую сердце нутряную жизнь. Было почти невыносимо, как эта жизнь рвалась наружу, в мир, будто нарочно составленный из зовущих, сосущих пустот, и не хотелось даже глядеть на разные, обычно занимательные вещи, ― а самыми пустыми были дождливые ночи, когда льет и льет, а все на дне, и сутулый фонарь-лаборант рассматривает у себя под светом размытые классики.[2]
— Ольга Славникова, «Стрекоза, увеличенная до размеров собаки», 1999
Ночь выдалась подходящая: ветреная, дождливая. В шуме деревьев, в шелесте трав, в ропоте дождя на лугу трудно уловить шорох ползущих людей.[19]
Может, они убили и Нюрку, ужаснувшись, подумала учительница. Но за что? А за что ее волокут неизвестно куда сквозь дождливую ночь? Они шли извилистой дорожкой, петлявшей в темени хвойного леса. При хорошей погоде здесь было красиво. Летом учительница ходила сюда за ягодами ― вместе с Владиком и деревенскими бабами. Бабы старались казаться веселыми, даже пытались петь. Правда, не все, некоторые сразу начинали плакать. Тогда в их окрестностях было еще тихо, о партизанах не было слышно.[20]
Прежде поссорившись, разумеется, с малахольным мужем, которого и так-то давно ненавидит вся страна, потому что он не понимает, что для неё ― прежде всего профессиональный долг и профессиональная честь, а лишь потом материнство и котлеты ему вовремя разогреть. И вот дождливой ночью она бредёт по территории замороженной стройплощадки, поскальзывается и съезжает по грязи в глубокий котлован. Оперативная группа немедля спускается вслед за ней, спасать! Да![21]
— Татьяна Соломатина, «Девять месяцев», или «Комедия женских положений», 2010
Второй случай уж был куда более зазорным, поскольку совместно с Яхою тут уж выказал свою фантазию и Ган. В результате скучной дождливо-слякотной безклубной осенней ночью они решили устроить некое подобие Ночи Саней ― подёргать во всех учреждениях и у частных лиц все очищалки и стащить их всё туда же ― к порогу уважаемого «прикольного» учителя Рыдваньера. Усилий пришлось приложить немеряно![22]
Я шел во тьме дождливой ночи
И в старом доме, у окна,
Узнал задумчивые очи
Моей тоски. ― В слезах, одна
Она смотрела в даль сырую…
Я любовался без конца,
Как будто молодость былую
Узнал в чертах ее лица.
Она взглянула. Сердце сжалось, Огонь погас ― и рассвело.
Сырое утро застучалось
В ее забытое стекло.[24]
— Александр Блок, «Я шёл во тьме дождливой ночи...», 15 марта 1900
Ночью дождливою, ночью осеннею,
В хмурую, жуткую тьму,
Полем, проселком, глухою деревнею
Страшно идти одному.
Поле, как море, недвижно-застывшее,
Нет ему имени, прозвища нет.
Лужи заплывшие, ветлы поникшие
Кажут пути незнакомого след.
Выйдешь к селенью, так родственно-близкому,
Тихо, как в склепе забытом, окрест.
Изредка, звякая, по мосту низкому
Мерно проедет казачий разъезд.
За угол спрячешься тенью пугливою,
Слышишь, как мать за стеной говорит:
«Спи, мое дитятко, ночью дождливою
Только нечистая сила не спит.
По мосту едет толпою суровою,
Звякает, ропщет дозором во мгле,
Где она ступит, там каплей багровою, Кровью останется след на земле».[25]
— Николай Клюев, «Ночью дождливою, ночью осеннею...», 1907
Дождливый день ползет к ночи уныло
И шёпотом зовет несмело тьму.
Уже с утра пустое сердце ныло,
И тусклый сон мерещился уму. <...> И пусть же день свершает путь обычный, Дождливый путь к вечерней тьме ― и пусть Шаги его и шум одноязычный ―
Знакомая, своя, родная грусть.
Как старой сказки шепот, мне привычный,
Уж я давно всё знаю наизусть.[26]
— Юрий Верховский, «Люби всегда мечту: вон облако плывет...», 1908
Я пил янтарное пиво. В окошко стучалась слезливо Дождливая ночь и испуг.
Под лампою-молнией ― дым.
На лицах малиновый грим.
Как много людей вокруг![27]
Спина… среди туманности видна… Как чаша… что переполняют клочья… Как чаша, что шатается… до дна… Дождливой осушаемая ночью… <...>
Туманность… преисполнила спина…
И… целая… выныривает… в клочьях
И снова погружается… до дна…
Дождливой осушаемая ночью…[29]
— Борис Божнев, «Оратория для дождя, мужского голоса и тумана», 1948
Потому что Ру ― пидтух, обыкновенный воздухоплаватель, который плывет. Частично потухая.
В ту дождливую ночь причастие отправлял – он.
Ни пидтух,
ни Гаврилов.
Только – он.
Тогда, разбиваясь в крах,
Лу и становится ― им,
обязательно им.
Именно тогда те двое и вошли.
В подвал входят жандармы.[30]
Я в твоих руках усну и не проснусь Я помню как, я знаю наизусть И каждый раз, когда приходит ложь Я ухожу и превращаюсь в дождь.
Целая ночь. Ты спишь, то не спишь
И даже звёзды ни к чему, простите звёзды...
↑Юрий Сенкевич, «Путешествие длиною в жизнь». — М.: Вагриус, 1999 г.
↑Р. М. Зотов Два брата или Москва в 1812 году. — М.: 1851 г.
↑Чехов А. П. Сочинения в 18 томах, Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. — М.: Наука, 1974 год — том 3. (Рассказы. Юморески. «Драма на охоте»), 1884—1885. — стр.73
.svg){kind=logo}
