У этого термина существуют и другие значения, см. Мимоза (значения).
Мимо́за (лат.Mimosa) — род цветковых растений семейства Бобовые (лат.Fabaceae). Ранее эти растения вяделяли в отдельное, ныне расформированное семейство Мимозовые (лат.Mimosaceae). Род составляют травы, кустарники или средней величины деревья с двоякоперистыми листьями родом преимущественно из Южной Америки и в Австралии. Самый известный вид рода — Мимоза стыдливая (лат.Mimosa pudica).
Между тем, в русской бытовой и разговорной речи мимозами долгие годы называли некоторые виды акации — другого рода подсемейства Мимозовые, чаще всего — Акацию серебристую (лат.Acacia dealbata). Этот вид широко распространён на Черноморском побережье Кавказа, цветущие ветки именно этого растения в советские времена были традиционным подарком на 8 марта. Из контекста некоторых художественных текстов бывает непросто понять, какое именно растение автор имеет в виду под «мимозой».
...пробовали жечь кусты, но сочная мимоза не поддается огню, и таким образом эти кусты и рощи, краса страны, составляют гибель и разорение для колонистов.[2]
Когда дерево коротко для делания пик, наставляют другим таким же, и обыкновенно в замок, посредством связывания снурками, свитыми из коры дерева, называемого англичанами верёвочное дерево (Stric wood), которого в лесах повсюду много, кору распластывают наподобие лыка. Для большей крепости, пики сии мажут смолою из разных дерев, более же употребляют смолу из мимозы (Mimosa); к острому концу иногда прикрепляют острую зазубренную кость, дабы наносила более вреда. <...>
Лучше всего поспевает пшеница; а для овса и ячменя климат слишком жарок. Начиная с сей полосы, плодоносность умножается, лес и самые деревья необыкновенного рода, как-то: синей смолы (Blue-gum, Stringybark, Mimosa) и пр.[1]
В Розете основан также казенный кожевенный завод, который ныне содержится откупщиком Французом; этот последний получает от паши сырые шкуры, отбираемые безмездно в казну со всех резаных в городах животных, и потом по условленной цене возвращает дублёные кожи. Для дубления Египтяне употребляют семена из стручков нильских акаций (сунт, Mimosa nilotica, L.), о чем уже упоминает Плиний. Дерево, вполне развитое, дает ежегодно около полу-ардеба семян, стоящих до 2,5 рублей серебром.[8]
— Артемий Рафалович, «Путешествие по Нижнему Египту и внутренним областям Дельты», 1850
После войны 1834 года семь тысяч человек были совершенно разорены, разрушено и сожжено было 455 Ферм, похищено 111418 быков и 156878 овец! Среди Альбани тысячью изгибами протекает Рыбная Река, в берегах, густо поросших мимозою (Mimosa horrida), которая растет так плотно и часто, что в ней прорубают просеки для прогона стад на пастбища и водопой. При вторжении в колонию, Кафры скрываются в этих непроходимых кустах, и нет никаких средств выжить их оттуда; пробовали жечь кусты, но сочная мимоза не поддается огню, и таким образом эти кусты и рощи, краса страны, составляют гибель и разорение для колонистов. Прорубать в них поляны и широкие просеки, как у нас делают в Чечне, колонисты не имеют средств и достаточной силы.[2]
Лес как обыкновенно все экваториальные леса состоит из разных деревьев: тут растут и пальметты, и драцены, и каучуковые деревья, и сикоморы, и тамариксы, и мимозы, — одни приземистые и толстые, другие стройные, стремящиеся к небу. Порою нельзя отличить, какие листья принадлежат какому дереву, — всё это смешивается друг с другом и с листьями лиан, толкает одно другое, заглушает, соперничает, чтобы свободнее пробраться к свету.
Через сто лет за дело взялся великий швейцарский ботаник Огюстен Пирам Декандоль. Днём и ночью шесть ярких фонарей освещали мимозу, но та продолжала складывать листья на ночь и расправлять их с утра. Когда же Декандоль стал освещать листья только по ночам, мимоза перешла на новый ритм ― днём спала, а ночью бодрствовала. Потом, правда, она вернулась к прежним привычкам. Вывод однозначный: суточный ритм растений есть некое внутреннее свойство, присущее им вне зависимости от светового дня. Но прошло ещё долгое столетие, пока не было доказано, что «внутренний хронометр» имеется и у животных, в том числе у человека.[7]
— Ольга Белоконева, «Триллионы беззвучных часов», 2009
Здесь же росли многие диковинные экземпляры, вроде эбенового дерева с чёрным стволом, крепким, как железо; кусты хищной мимозы, у которой листья и цветы при одном прикосновении к ним мелкого насекомого быстро сжимаются и высасывают из него соки;[9]драцены, из стеблей которых вытекает густой, красный, как кровь, ядовитый сок.[10]
― Колхида, ― слышался голос профессора, ― конечно, это Колхида древних и так понятно, почему греки устроили здесь свои виллы для отдыха. Увидите, Марья Львовна, ― волшебный край. Там всегда что-либо цветёт… Теперь? Теперь мимоза. Азалия начинает цвести.[4]
— Пётр Краснов, «От двуглавого орла к красному знамени» (Книга 1), 1922
Три недели прожили в Батуме... Кругом шумел девственный лес. Орехи и ольхи одевались легким зеленым пухом, птицы пели и перекликались, густые папоротники лезли отовсюду нежными молодыми листами. Внизу громадный банан из увядшего побуревшего ствола выпускал молодой, ярко-зеленый лист. Бамбуки тонкими палками выступали из влажной земли, и, казалось, было видно, как они росли. Мимозы были, как золотом, покрыты пушистыми шариками цветов, которые нежными кистями свешивались из-за перистой зелени и красных стволов.[4]
— Пётр Краснов, «От Двуглавого Орла к красному знамени», 1922
Улица была все такая же влажная, неоживленная; чадом, волнующим татарскую мою память, несло из голых окон бледных домов; небольшая компания комаров занималась штопанием воздуха над мимозой, которая цвела, спустя рукава до самой земли; двое рабочих в широких шляпах закусывали сыром с чесноком, прислонившись к афишной доске, на которую были наклеены гусар, укротитель в усах и оранжевый тигр на белой подкладке, причем в стремлении сделать его как можно свирепее художник зашел так далеко, что вернулся с другой стороны, придав его морде кое-что человеческое.[12]
Короче становятся дни. Переставили часы, чтобы обманом продлить свет, ― и, вот, уже стали голыми деревья, темную кисею ветвей накинули на бурлящую на ветру свинцовую Сену… Нижние набережные, приволье рыбаков удильщиков, залиты водою, крутится снег в воздухе, падает на черный гудрон мостовых. На день, на два белым заячьим мехом оденется Париж… И опять солнечные дни, голубое небо, южное тепло, на улицах продают букеты лиловых фиалок, и золотой дождь мимоз падает из корзин цветочниц…[13]
Я проснулся и долго лежал, не открывая глаз, ощущая у себя на лице чьи-то теплые ладони. От них пахло цветущей мимозой. Это был, конечно, утренний бриз. Он заполнил каюту, лениво бродил по ней и прикасался ко всему, что попадалось ему на пути, в том числе и к моим щекам.[15]
― Вы понюхайте мешок, ― сказал он капитану.
― А что? Пахнет?
― Еще как!
― Верно, ― сказал Болдырев, понюхав. ― Запах есть. Только не пойму, чем пахнет. Не укроп ли?
Старшина Тараканов тоже протянул к мешку нос и несколько раз понюхал.
― Запах есть, ― сказал он, ― только тонкий запах. Я его не пойму. Это, наверно, мимозы.
― Ничего тонкого, ― сказал Вася. ― Запах мёда. <...>
Ошибается тот, кто думает, будто мимоза ― низкорослый цветок. Мимоза ― это дерево ростом с березу. Самое удивительное, что название «мимоза» ― неправильное. Это дерево с желтыми цветочками называется «акация серебристая».[5]
В метро было светло и ярко, и все женщины несли веточки мимозы. Она представила себе корзину с богатыми бархатными цикламенами, с блестящими плотными листьями и впервые в жизни испытала гордость богатства и презрение к бедности ― к жиденьким жёлтым шарикам с противным запахом. И ещё было невыразимое чувство соучастия в прекрасной гармонии мира, которой она послужила: Евгении Алексеевне шли цикламены точно так же, как вся её красивая одежда, как гранитные шары у её подъезда, как усатый красавец, который встречал её теперь в метро чуть ли не каждый день.[16]
Садик был хорошо ухожен. То ли полукусты, то ли полудеревья олеандра с его вечнозелеными, словно жестяными листьями, кроваво-алые, неестественно крупные и совсем не пахучие розы на очень высоких и как бы восковых стеблях, лиловые и белые гроздья нежных глициний, жадно приникшие к расселинам, к тайникам влаги в каменных стенах старинного дома, ― они-то, глицинии, знают, как беззащитна эта предутренняя благодать, какой зной ждет их впереди, с восходом жгучего солнца; лихорадочно-желтые приторно-душные метелки на кустах мимозы, несколько высоких и мощных финиковых пальм, со стволами, покрытыми словно окаменевшей роговицей, ― все здесь было контрастное, яркое, пышное, жесткое даже на вид, как будто бы не живое, а искусственное, рассчитанное Создателем на театральный эффект.[17]
Между тем, вокруг и сверху нас оказывается тысяча южных растений, экзотических для любого глаза, кроме разве что моего. Здесь и африканские агавы с длинными шипами на концах громадных сизых листьев, и высокие американские кактусы, вроде телеграфных столбов, и толстые лианы-древогубцы, и нежные перистые мимозы, и бог весть ещё что впридачу.[18]:282
Каперс знаменит был в наших походах наравне с лакрицей, которую звали мы «сладкий корень» и чьё сочное корневище способно пригасить жажду, с цветастыми небесными дельфиниумами, съедобными мимозками, чьи зёрна маслянисты, чуть горчат, но рождают призрак сытости.[19]
Мимоза невинной сияла красой,
Питал её ветер сребристой росой,
И к солнцу она обращала листы,
Чтоб ночью опять погрузиться в мечты. <...> И только Мимоза, Мимоза одна, Стоит одинока, безмолвна, грустна; Пусть глубже, чем все, она любит в тиши Порывом невинной и чистой души, —
Увы, аромата она лишена!
И клонится нежной головкой она,
И жаждет, исполнена тайной мечты,
Того, чего нет у неё, красоты. <...> И было тоскливо на сердце Мимозы, И падали, падали светлые слёзы; Объятые гнётом смертельной тоски, Прижались друг к другу её лепестки.
И скоро все листья её облетели,
Внимая угрюмым напевам метели,
И сок в ней не мог уже искриться вновь,
А капал к камням, точно мёртвая кровь.
Цветут камелия и роза. Но их не видит мотылёк: Ты жизнь и смерть его, ты ― грёза Певца цветов, моя мимоза, Мой целомудренный цветок ―
Затем, что в звучном строе лета
Нет и не будет больше дня
Звучней и ярче для поэта,
Как тот, когда сложилась эта
Простая песнь: «Не тронь меня».[20]
В лесах алоэ и араукарий,
В густой листве бананов и мимоз ―
Следы развалин; к ним факир и парий
Порой идут, цепляясь в кущах роз.[21]
— Константин Случевский, «Последний завет» (из цикла «Баллады, фантазии и сказы»), 1895
Отцвели — о, давно! — отцвели орхидеи, мимозы,
Сновиденья нагретых и душных и влажных теплиц.
И в пространстве, застывшем, как мертвенный цвет туберозы,
Чуть скользят очертанья поблёкших разлюбленных лиц.
Мимозой строгой она родилась. Безгласна к просьбам и ко всему. И вдруг так чудно переменилась И приоткрылась мне одному.
Она мимоза. Она прекрасна.
Мне жаль вас, птицы! И вас, лучи!
Вы ей ненужны. Мольбы ― напрасны.
О, ветер страстный, о, замолчи.[22]
Истомлённые мимозы Листья легкие склонили,
И шипит бамбук зеленый,
Кротко жалуясь на зной.
Наклонясь к кустам, рабочий
Из ведра струею хлещет:
Пьет земля, пьют жадно корни,
Влажной пылью дышит двор.[3]
«Мимоза вянет от мороза».
Но нет мороза. Ледоход.
Ночь, водянистая медуза,
В дождливой мозглости плывет. И, маленькая марсианка, Душа в земное бытие Глядит, и мокнет перепонка На ручке бледненькой ее. <...>
Не выходи за марсианина!
С ним не дели любовь и ― кров.
Звучи, мимоза, Мнемозина,
Как музыка других миров.[6]
↑ 12Ф.Ф. Беллинсгаузен. «Двукратные изыскания в Южном Ледовитом океане и плавание вокруг света в продолжение 1819, 20 и 21 годов, совершенные на шлюпах «Востоке» и «Мирном» под начальством капитана Беллинсгаузена командира шлюпа «Восток», шлюпом «Мирным» начальствовал лейтенант Лазарев» — Государственное издательство географической литературы. — Москва, 1949 г.
↑ 12А. Вышеславцев. С мыса Доброй Надежды. — СПб.: «Русский вестник», № 11, 1858 г.
↑ 1234Саша Чёрный. Собрание сочинений в пяти томах. Москва, «Эллис-Лак», 2007 г.
↑ 123Краснов П. Н., «От Двуглавого Орла к красному знамени»: В 2 книгах. — Книга 1. — М.: Айрис-пресс, 2005 г. (Белая Россия)
↑ 12Чиннов И.В. Собрание сочинений в двух томах, Том 1. Москва, «Согласие», 2002 г.
↑ 12Ольга Белоконева, Триллионы беззвучных часов. — М., «Наука и жизнь». № 5, 2009 г.
↑А. А. Рафалович. Путешествие по Нижнему Египту и внутренним областям Дельты А. Рафаловича. — СПб. 1850 г.
↑Куприн передаёт в тексте рассказа какие-то народные легенды или специально выдумывает небылицы. Ни один вид мимозы не бывает «хищным» растением, хотя некоторые виды (например, мимоза стыдливая) в самом деле закрывает листья при лёгком прикосновении к ним, однако не с целью «высосать соки из насекомого», но только защититься от него. Это описание скорее подходит для венериной мухоловки, однако про неё автор не пишет ни слова.
↑В своём рассказе «Столетник» Куприн случайно или намеренно смешивает вымысел с отрывочными сведениями, которые, видимо, путает. Кроме «перепутанной» мимозы и самого столетника, также и в описании драцены угадывается одновременно драцена киноварно-красная (сок у которой и в самом деле красный и густой как кровь, хотя и не ядовитый); молочай (с ядовитым соком, правда, белым) и какое-то неизвестное африканское животное.
↑А. И. Куприн. Полное собрание сочинений — СПб.: Т-во А. Ф. Маркс, 1912 г. Том шестой.
↑Набоков В.В. Собрание сочинений в 4 томах — М.: Правда, 1990 г. Том четвёртый
↑Краснов П.Н., «Ложь. — Париж: Издание В. Сияльского, 1939 г.
.svg){kind=logo}
