Перейти к содержанию

Ночная фиалка (Блок)

Материал из Викицитатника
Цветок ночной фиалки (орхидеи)

« Ночна́я фиа́лка » (с подзаголовком «Сон», 1906) — большое программное стихотворение Александра Блока, написанное между 18 ноября 1905 и 6 мая 1906 года. Типично символистское и многозначительное по духу и содержанию, стихотворение иногда определяется как поэма,[1] однако, при публикации автор ей такого определения не давал.

Стихотворение начинается с фразы: «Миновали случайные дни / И равнодушные ночи», и вся первая часть посвящена уходу автора из пустого города в таинственный лес собственного сна. Основной символический образ стихотворения — ночная фиалка, фантастический цветок, плод воображения (сна) автора. Хотя в этом растении угадываются отдельные черты двух реальных растений, с детства знакомых Александру Блоку — орхидеи (ночная фиалка) и вечерницы ночной фиалки.

Цитаты из стихотворения

[править]
  •  

Город покинув,
Я медленно шел по уклону
Малозастроенной улицы,
И, кажется, друг мой со мной.
Но если и шёл он,
То молчал всю дорогу.[2]

  Александр Блок, «Ночная фиалка», 18 ноября 1905 — 6 мая 1906
  •  

Опустилась дорога,
И не стало видно строений.
На болоте, от кочки до кочки,
Над стоячей и ржавой водой
Перекинуты мостики были,
И тропинка вилась
Сквозь лилово-зеленые сумерки
В сон, и в дрёму, и в лень...[2]

  Александр Блок, «Ночная фиалка», 18 ноября 1905 — 6 мая 1906
  •  

Или, может быть, ты, кто читаешь
Эти строки, с любовью иль злобой, —
Может видеть лилово-зелёный
Безмятежный и чистый цветок,
Что зовется Ночною Фиалкой.
Так я знал про себя,
Проходя по болоту,
И увидел сквозь сетку дождя
Небольшую избушку.[2]

  Александр Блок, «Ночная фиалка», 18 ноября 1905 — 6 мая 1906
  •  

Молчаливо сидела за пряжей,
Опустив над работой пробор,
Некрасивая девушка
С неприметным лицом.
Я не знаю, была ли она
Молода иль стара,
И какого цвета волосы были,
И какие черты и глаза.[2]

  Александр Блок, «Ночная фиалка», 18 ноября 1905 — 6 мая 1906
  •  

И запомнилось мне,
Что в избе этой низкой
Веял сладкий дурман,
Оттого, что болотная дрёма
За плечами моими текла,
Оттого, что пронизан был воздух
Зацветаньем Фиалки Ночной...[2]

  Александр Блок, «Ночная фиалка», 18 ноября 1905 — 6 мая 1906
  •  

И сижу на болоте.
Над болотом цветет,
Не старея, не зная измены,
Мой лиловый цветок,
Что зову я — Ночною Фиалкой.
За болотом остался мой город,
Тот же вечер и та же заря.[2]

  Александр Блок, «Ночная фиалка», 18 ноября 1905 — 6 мая 1906
  •  

Но Ночная Фиалка цветет,
И лиловый цветок её светел.
И в зеленой ласкающей мгле
Слышу волн круговое движенье,
И больших кораблей приближенье,
Будто вести о новой земле.
Так заветная прялка прядет
Сон живой и мгновенный,
Что нечаянно Радость придет
И пребудет она совершенной..[2]

  Александр Блок, «Ночная фиалка», 18 ноября 1905 — 6 мая 1906

О стихотворении коротко

[править]
  •  

Оторвав от звезды долгий взор свой, всадник видит молочный туман с фиолетовым просветом. Точно гигантский небывалый цветок — Ночная Фиалка — смотрит в очи ему гигантским круглым взором невесты. И красота в этом взоре, и отчаянье, и счастье, какого никто на земле не знал, ибо узнавший это счастье будет вечно кружить и кружить по болотам от кочки до кочки, в фиолетовом тумане, под большой зеленой звездой.

  Александр Блок, «Безвременье (Блок)», 1906
  •  

Об этом лилово-зелёном тоне вспоминаю: приблизительно в девятьсот пятом, шестом году Александр Александрович по поводу своей «Ночной фиалки» сделал мне признание о том, что его поражает в этом цветке, в ночной фиалке — встреча именно с этим цветочным сочетанием.[1]

  Андрей Белый, Доклад на Открытом заседании Вольной Философской Ассоциации, 28 августа 1921 г.
  •  

Будем помнить, что цвета у поэта всегда не есть цвета просто, а символы каких-то глубин и целин. Сквозь лилово-зеленые сумерки идет лилово-зелёный цвет, которым светится ночная фиалка Блока.[1]

  Андрей Белый, Доклад на Открытом заседании Вольной Философской Ассоциации, 28 августа 1921 г.
  •  

...вот, Она превращается в ту девушку, вокруг которой сидят мертвые короли в поэме «Ночная фиалка». Эта девушка — королевна страны воспоминаний: стало быть в памяти только, в воспоминании живёт «Прекрасная Дама». Это раздвоение образа «Прекрасной Дамы» соответствует раздвоению самого поэта...[1]

  Андрей Белый, Доклад на Открытом заседании Вольной Философской Ассоциации, 28 августа 1921 г.
  •  

«Цветок пахнет душно: лиловый такой и ночной». И он спрашивал: что значит вот этот лиловый оттенок среди прочих, — с отливами в аметисты и в пурпур; но синеватый, тяжёлый оттенок связался мне с Врубелем...[3]

  Андрей Белый, «Между двух революций», 1934
  •  

...поэт в поясненье своих ощущений прочёл мне наброски поэмы «Ночная фиалка»: о том, как она разливает свой сладкий дурман; удручил образ сонного и обросшего мохом рыцаря, перед которым ставила кружку пива девица со старообразным и некрасивым лицом...[3]

  Андрей Белый, «Между двух революций», 1934
  •  

...люди, сидящие у себя на балконах, в плетёных качалках, напоминают мне короля из «Ночной фиалки» Блока, смотрящего тысячу лет в одну и ту же точку горизонта.[4]

  Нина Берберова, «Курсив мой» (Автобиография), 1966
  •  

Ночная фиалка наполнила душу поэта (вспомним также, что у Блока есть поэма «Ночная фиалка») невыразимым чувством таинственности и погрузила ее в состояние благоговейной сосредоточенности.[5]:25

  Владимир Солоухин, «О траве», 1972
  •  

...перечитывая эти стихи, которые знаю наизусть, чувствую, чего не чувствовал тогда: присущую Блоку «пошлинку». Её нет или, может быть, она преодолена в его «взлётах», но она присуща всему, что не «взлёт». Все эти «королевы ночных фиалок»...[6]

  Протопресвитер Александр Шмеман, Дневники, 3 марта 1976
  •  

...судьбе будет угодно там же, на даче в Боблове, как вспомнит потом мать Любы, чтобы трёхлетний еще поэт, возвращаясь вместе с дедом с прогулки, подарил будущей жене букет собранных им ночных фиалок.[7]

  Вячеслав Недошивин, «Прогулки по Серебряному веку» («Санкт-Петербург»), 2012
  •  

У Блока есть стихотворение “Ночная Фиалка” с подзаголовком-пометой: “сон”. Вечер; он бредет по городу, за город и по болоту, входит в избу, там что-то случается со временем — оно вязнет, с памятью — она расширяется, а за прялкой сидит “Королевна забытой страны, // Что зовётся Ночною Фиалкой”.[8]

  Татьяна Толстая, «Зверотур», 2012
  •  

...что это за цветок и почему Ночная Фиалка?
Это растение — скорее всего, вечерница, Hesperis matronalis; с виду оно похоже на то, что мы в Питере называем флоксами. (Хотя флоксы, как пишут грамотные люди, относятся к семейству синюховых, а вечерница — из семейства крестоцветных.)[8]

  Татьяна Толстая, «Зверотур», 2012
  •  

...сон этот очень блоковский, очень серебряновековый: вечер, болото, королевна, лилово-зелёный цвет, вневременье и к концу сна — ожидание Нечаянной Радости.[8]

  Татьяна Толстая, «Зверотур», 2012
  •  

...Блок видит во сне, конечно, мучительно-неотвязную свою любовь — Любу, Любовь Дмитриевну Менделееву, но только эта любка двулистная лиловой не бывает, цветы у неё мелкие и белые...[8]

  Татьяна Толстая, «Зверотур», 2012

О стихотворении в публицистике и документальной литературе

[править]
Цветок другой ночной фиалки
  •  

Вот русская действительность — всюду, куда ни оглянешься, — даль, синева и щемящая тоска неисполнимых желаний. Когда же наступит вечер и туманы оденут окрестность, — даль станет еще прекраснее и еще недостижимее. Думается, все, чему в этой дали суждено было сбыться, — уже сбылось. Не к чему стремиться, потому что все уже достигнуто; на всем лежит печать свершений. Крест поставлен и на душе, которая, вечно стремясь, каждый миг знает пределы свои.
Это бесцельное стремление всадника на усталом коне, заблудившегося ночью среди болот. Баюкает мерная поступь коня, и конь свершает круги; и, неизменно возвращаясь на то же и то же место, всадник не знает об этом, потому что нет сил различить однообразную поверхность болота. И пока ночь мирно свивает и развивает концы своих волос-вервий, — мерно качается и кружится всадник. Глаза его, закинутые вверх, видят на своде небесном одну только большую зелёную звезду. И звезда движется вместе с конем. Оторвав от звезды долгий взор свой, всадник видит молочный туман с фиолетовым просветом. Точно гигантский небывалый цветок — Ночная Фиалка — смотрит в очи ему гигантским круглым взором невесты. И красота в этом взоре, и отчаянье, и счастье, какого никто на земле не знал, ибо узнавший это счастье будет вечно кружить и кружить по болотам от кочки до кочки, в фиолетовом тумане...

  Александр Блок, «Безвременье (Блок)», 1906
  •  

Будем помнить, что цвета у поэта всегда не есть цвета просто, а символы каких-то глубин и целин. Сквозь лилово-зеленые сумерки идет лилово-зелёный цвет, которым светится ночная фиалка Блока. Вместо голубого цветка Новалиса, вместо посвящения в таинства Изиды — что мы видим? Покров сорван, неофит падает мертвым. Вот, что делалось с тем, кто срывал покрывало с Изиды. И мы видим; вот, Она превращается в ту девушку, вокруг которой сидят мертвые короли в поэме «Ночная фиалка». Эта девушка — королевна страны воспоминаний: стало быть в памяти только, в воспоминании живёт «Прекрасная Дама».[1]

  Андрей Белый, Доклад на Открытом заседании Вольной Философской Ассоциации, 28 августа 1921 г.
  •  

...раздвоение образа «Прекрасной Дамы» соответствует раздвоению самого поэта: «но в туманном вечере нас двое, я вдвоем с другим в ночи». С кем же? — с самим собою. Или: «я, как месяц двурогий, только жалкий день серебрю, что приснился в долгой дороге всем бессильным встретить зарю». Это — органическое переживание, естественное на пути развития внутреннего самосознания. Вот именно это ощущение: «я жалкий день серебрю» — остается после былых богатств; разбитое корыто, сказка о рыбаке и рыбке, точная формула переживаний. Но вместе с тем «Прекрасная Дама» изменяет свой облик во внутреннем мире, она продолжает это изменение, делаясь «Незнакомкой», раздваиваясь между «Незнакомкой» и «звездой»; — потом звезда сверху падает — в Проститутку...[1]

  Андрей Белый, Доклад на Открытом заседании Вольной Философской Ассоциации, 28 августа 1921 г.
  •  

Ночная фиалка наполнила душу поэта (вспомним также, что у Блока есть поэма «Ночная фиалка») невыразимым чувством таинственности и погрузила ее в состояние благоговейной сосредоточенности. От нее зародилось обостренное, проникнутое романтикой восприятие природы, которое сделалось отличительной чертой лирики одного из великих русских поэтов. И все это наделал скромный лесной цветок, называемый в обиходе ночной фиалкой, а более научно — любкой двулистной. В народе же в разных местах ее ещё называют любка, ночница, люби меня не покинь…[5]:25

  Владимир Солоухин, «О траве», 1972
  •  

Так, «некоторые гомеровские сравнения показывают, что животный эпос уже закрепил за образами орла, льва, змеи... определённые мифологические характеристики»; усложняясь, структура природа — человек обнаруживается и в современном искусстве (Дж. Апдайк «Кентавр», А. Блок «Ночная фиалка», Р. Киплинг «Маугли», Ч. Айтматов «Белый пароход»).[9]

  Евгений Яковлев, «Эстетика», 1999
  •  

Блок настолько увлечется сценой, так захочет стать артистом, что на вопрос модной анкеты: «Каким образом… желал бы умереть?» — тогда же ответит: «На сцене от разрыва сердца». Актером не станет, хотя в известном смысле и проживет, и умрёт на сцене. Актрисой окажется его жена… Наконец, судьбе будет угодно там же, на даче в Боблове, как вспомнит потом мать Любы, чтобы трёхлетний еще поэт, возвращаясь вместе с дедом с прогулки, подарил будущей жене букет собранных им ночных фиалок. Красиво, согласитесь, — первый букет будущей Прекрасной Даме.[7]

  Вячеслав Недошивин, «Прогулки по Серебряному веку» («Санкт-Петербург»), 2012
  •  

У Блока есть стихотворение “Ночная Фиалка” с подзаголовком-пометой: “сон”. Вечер; он бредет по городу, за город и по болоту, входит в избу, там что-то случается со временем — оно вязнет, с памятью — она расширяется, а за прялкой сидит “Королевна забытой страны, // Что зовётся Ночною Фиалкой”. Там, в этой избе, — как бы Вечность, ведь пряжа — символ времени. “Дальше, дальше — беззвучно прядет, // И прядет, и прядет королевна, // Опустив над работой пробор. // Сладким сном одурманила нас, // Опоила нас зельем болотным, // Окружила нас сказкой ночной, // А сама всё цветет и цветёт, // И болотами дышит Фиалка, // И беззвучная кружится прялка, // И прядет, и прядет, и прядет”. И опять: “…Над болотом цветёт, // Не старея, не зная измены, // Мой лиловый цветок, // Что зову я — Ночною Фиалкой”. И ещё раз, и ещё, по словесной спирали: “…лилово-зеленый // Безмятежный и чистый цветок, // Что зовётся Ночною Фиалкой”. Но что это за цветок и почему Ночная Фиалка?
Это растение — скорее всего, вечерница, Hesperis matronalis;[10] с виду оно похоже на то, что мы в Питере называем флоксами. (Хотя флоксы, как пишут грамотные люди, относятся к семейству синюховых, а вечерница — из семейства крестоцветных.) Я, может быть, ботаническая тупица, но Блок тупицей не был: его дед Бекетов был известным ботаником, и книжки дома водились, пока их по бессмысленной злобе не сожгли революционные мужики. И название “вечерница” поэту должно было быть известно. И слово “вечер” разлито по всему сну. И, конечно, сон этот очень блоковский, очень серебряновековый: вечер, болото, королевна, лилово-зелёный цвет, вневременье и к концу сна — ожидание Нечаянной Радости.[8]

  Татьяна Толстая, «Зверотур», 2012
  •  

Это всё, конечно, так, но есть и другое растение, тоже носящее имя Ночной Фиалки, а именно любка двулистная, Platanthera bifolia, семейство орхидных. О, какой у Блока опытный Сценарист, не хуже дедушки Бекетова! Блок видит во сне, конечно, мучительно-неотвязную свою любовь — Любу, Любовь Дмитриевну Менделееву, но только эта любка двулистная лиловой не бывает, цветы у неё мелкие и белые, совсем не таинственные, хотя как-то там она страшно полезна фармакологически. Это такая метёлка, несколько ободранная и невнятная; колером не вышла, нежным плаксам Серебряного века в свои венки ее не вплетать.[11] (Бывает она, правда, зеленоватой, но про такую наука грубо пишет: “Зеленоцветная любка аромата не издает. Скотом не поедается”.) А вечерница и впрямь безмятежная и чистая, бледно-лиловая, нежно-фиалковая — детский такой, трогательный зонтик. Что сам Блок об этом думал, что осознавал — спросить больше не у кого.[8]

  Татьяна Толстая, «Зверотур», 2012

О стихотворении в мемуарах, письмах и дневниковой прозе

[править]
  •  

Но ведь и в духовных путях, у ищущих стезей, путей духовного мира, ставится сперва процветание, произростание, расширение, а потом открывается увядание, смерть, — «тишина умирающих злаков, эти светлые в мире поля, сон заветных исполненных знаков» (да, да, сон знаков, и заветных, и исполненных) «что сегодня пройдет, как вчера, что полеты времен и желаний только всплески девических рук»... И сейчас же вся органология, все «sicherliche» в восприятии красок поэзии Блока меняется, исчезает заря и появляется лилово-зелёный тон.
Об этом лилово-зелёном тоне вспоминаю: приблизительно в девятьсот пятом, шестом году Александр Александрович по поводу своей «Ночной фиалки» сделал мне признание о том, что его поражает в этом цветке, в ночной фиалке — встреча именно с этим цветочным сочетанием.[1]

  Андрей Белый, Доклад на Открытом заседании Вольной Философской Ассоциации, 28 августа 1921 г.
  •  

...однажды особенно был он доверчив со мною; сидел в столовой — за чаем; повел в свою спальню, сказав, что ему нужно что-то поведать, отдельно, — без «Любы»; меня усадив на диван, он пытался мне выразить, что теперь он пришел к удивительному, очень важному внутреннему узнанью; узнанье связывалося с восприятием сильно пахнущего фиалкою темно-лилового цвета:
— Ты, знаешь, он — пахнет так душно: лиловый такой и ночной...
С этим цветом он связывал новую эру у знаний своих; в ту эпоху сложил я теорию восприятия цвета; А. А. понимал, что в теории выражал я свои восприятия мистической жизни; определить человека, событие в цвете, а цвет — в свете этой теории означало: произвести опыт в духе; мистический Опыт сложил: в отношенья друг к другу цветов; и А. А., наклоняя лицо надо мною с волненьем все пытался сказать, как он много узнал от вживания в едко-пахучий фиалковый, темно-лиловый оттенок; оттенок его как-то странно увел от прошедшего; и открылся ему такой темный, лиловый и новый, огромнейший мир. Что такое фиолетовый цвет? И — А. А. посмотрел на меня испытующе.[12]

  Андрей Белый, «Воспоминания о Блоке» (Глава пятая. 1905 год. Ночная фиалка), 1925
  •  

И опять — стало душно; А. А. воспринимал прежде чёрное, как страшное, смертное, чего он боялся; теперь в эту «смертную ночь» эстетически он опустил три священные краски (лазурь, пурпур, белость), смешав их со тьмою; и это смешенье — темно-лиловый оттенок, фиалковый, люциферический запах; так откровенностью со мною А. А. — был раздавлен; а он — не видел моих тайных мыслей: испуга за Блока, ведомого в «темно-лиловую» ночь из слепительной розово-золотой атмосферы; тут он прочитал мне «Ночную Фиалку» свою в неотделанном виде; он выразил в ней переживанье «лилового» цвета и новых узнаний, соединенных с «лиловым»:
...небо, устав прикрывать
Поступки и мысли сограждан моих,
Упало в болото.
Да, именно упадение «неба» в болото, покрывшее все, — знаменовал этот темный, фиалковый цвет.[12]

  Андрей Белый, «Воспоминания о Блоке» (Глава пятая. 1905 год. Ночная фиалка), 1925
  •  

Очень долго сидели с А. А. на диване в ту ночь; он — читал мне набросанную «Ночную Фиалку», взволнованно посвящая в свои восприятия лилового цвета; а мне было душно; срывалось с души:
Кто Ты, зельями ночными Опоившая меня?
Но спасать А. А. было мне трудно, почти невозможно: я помнил, что опыт спасенья А. А. со стороны С. М. Соловьева окончился строками той же поэмы, в которых, конечно же, отразилось всё Шахматово, — разрыв человеческих отношений. <...> Ибо что же приятней на свете, Чем утрата лучших друзей...[12]

  Андрей Белый, «Воспоминания о Блоке» (Глава пятая. 1905 год. Ночная фиалка), 1925
  •  

Раз только Блок в эти дни объяснился со мной, посвятивши в туманы «Нечаянной радости»; он взял меня за руку:
— «Мне, Боря, надо тебе показать кое-что без мамы и, пожалуй, без Любы». Из оранжевой столовой Кублицких увел в уединение сизого своего кабинета; меня усадил на диван и сел рядом, поставив рой сбивчивых образов; они-де касаются его жизненной сущности: и они-де связалися с пахнущею лиловой фиалкою; цвет ему заменил категорию; красное, желтое или лиловое — значили: идеализм, материализм, пессимизм; прикасаясь к руке, он приблизил свои голубые глаза, расширяясь доверием:
— «Цветок пахнет душно: лиловый такой и ночной».
И он спрашивал: что значит вот этот лиловый оттенок среди прочих, — с отливами в аметисты и в пурпур; но синеватый, тяжёлый оттенок связался мне с Врубелем: цветок, вырастая, вел Блока в лилово-зеленые сумерки ночи; поэт в поясненье своих ощущений прочёл мне наброски поэмы «Ночная фиалка»: о том, как она разливает свой сладкий дурман; удручил образ сонного и обросшего мохом рыцаря, перед которым ставила кружку пива девица со старообразным и некрасивым лицом; в генеалогии Блока она есть «Прекрасная Дама», перелицованная в служанку пивной...[3]

  Андрей Белый, «Между двух революций», 1934
  •  

Вермонт для меня слишком тих своими традициями, своим консерватизмом. В нем лет пятьдесят тому назад остановилось время, и люди, сидящие у себя на балконах, в плетеных качалках, напоминают мне короля из «Ночной фиалки» Блока, смотрящего тысячу лет в одну и ту же точку горизонта.[4]

  Нина Берберова, «Курсив мой» (Автобиография), 1966
  •  

...вглядываясь в эти фотографии, перечитывая эти стихи, которые знаю наизусть, чувствую, чего не чувствовал тогда: присущую Блоку «пошлинку». Её нет или, может быть, она преодолена в его «взлётах», но она присуща всему, что не «взлёт». Все эти «королевы ночных фиалок», увлечение декламацией (!), тон писем, дневников, статей — заставляют постоянно внутренне морщиться. Этой «пошлинки» абсолютно нет у Мандельштама, у Ахматовой. Но она есть у Пастернака и в ещё большей степени у Блока. И это, мне кажется, неслучайно.[6]

  Протопресвитер Александр Шмеман, Дневники, 3 марта 1976

Источники

[править]
  1. 1 2 3 4 5 6 7 Андрей Белый. Доклад на Открытом заседании Вольной Философской Ассоциации. 28 августа 1921 г. LXXXIII открытое заседание Вольной Философской Ассоциации 28 августа 1921. — Петербург, 1922 г.
  2. 1 2 3 4 5 6 7 А. Блок. Собрание сочинений в восьми томах. — М.: ГИХЛ, 1960-1963 гг.
  3. 1 2 3 Андрей Белый. «Между двух революций» (Серия литературных мемуаров). — Москва, «Художественная литература», 1990 г.
  4. 1 2 Берберова Н. «Курсив мой». Автобиография. — М., 1996 г.
  5. 1 2 Солоухин В. А.. О траве. В сборнике: Дары природы. В. А. Солоухин, Л. В. Гарибова, А. Д. Турова и др. сост. С. Л. Ошанин. — М.: Экономика, 1984 г. — 304 стр.
  6. 1 2 Протопресвитер Александр Шмеман, Дневники. 1973-1983 гг. — М.: Русский путь, 2005 г.
  7. 1 2 В. М. Недошивин. «Прогулки по Серебряному веку». — Санкт-Петербург, «АСТ», «Астрель» 2012 г.
  8. 1 2 3 4 5 6 Т. Н. Толстая. Зверотур. — М.: Иностранная литература, № 12, 2003 г.
  9. Е. Г. Яковлев, Эстетика. — М.: Гардарики, 2003 г.
  10. Александр Блок в «ночной фиалке» описывает фантастический «гибридный» цветок из сна, имеющий некоторые черты вечерницы (прежде всего, цвет лепестков), но по остальным признакам более похожий на любку. К примеру, настойчиво указанное автором место обитания — болото — совсем не подходит для вечерницы.
  11. Как видно по текстам того же Серебряного века, здесь Татьяна Толстая в своём критическом суждении о любке двулистной сильно ошибается.
  12. 1 2 3 Андрей Белый о Блоке : Воспоминания. Статьи. Дневники. Речи. (Вступ. статья, составление, подгот. текста и коммент. А. В. Лаврова). — Москва: Автограф, 1997 г. — 606 с.

См. также

[править]