Цитаты об Эдгаре По

Визитная карточка Эдгара По

Э́дгар А́ллан По (англ. Edgar Allan Poe; 1809 — 1849) — стал одним из первых американских писателей и поэтов, оказавших значительное влияние на мировую литературу. Его слава на родине, в США значительно уступала европейской. Создатель жанров детектива, психологической прозы, Эдгар По предвосхитил появление научной фантастики и, как следствие, оказал влияние на большое количество писателей и поэтов, в первую очередь — европейских. Творчество Эдгара По высоко оценивали Жюль Верн, Артур Конан Дойл, Говард Филлипс Лавкрафт, признавая за ним роль первопроходца в жанрах, которые они впоследствии популяризовали. Особое внимание его творчеству уделяли символисты, почерпнувшие из его поэзии и прозы многие идеи собственной эстетики. Как следствие, литература и упоминания Эдгара По в прозе и поэзии, начиная с середины XIX века, насчитывают сотни известных имён.

— В эту статью добавляются цитаты о личности Эдгара Аллана По и его творчестве.

Цитаты в прозе

	К ночи крайняя чуткость моих нервов сказалась в другом, пустом и забавном явлении. Глупая повесть Эдгара По «House of Usher» нагнала на меня великий ужас, такой ужас, какого я давно не испытывал. Надо однако признаться, что талант этого писателя, при всей его узкости и уродливости, ― громаден.
	— Александр Дружинин, Дневник, 1845

Говорят, что в последние два года жизни он часто посещал Ричмонд, где сильно предавался пьянству и тем самым служил предметом соблазна для других. Если верить подобным жалобам, то можно придти к заключению, что все писатели Соединенных Штатов образцы трезвости и воздержания. Странно, что потом утверждают, будто при последнем его посещении города Ричмонда, оставаясь в этом городе слишком два месяца, он отличался изысканностию в одежде, изящностию манер, и вёл себя как истинный гений. Всё это ясно обнаруживает, что источники, из которых мы почерпаем наши сведения, недостаточны, и не объясняют причин этих странных превращений. Может быть, мы найдём ответ на эти неразрешимые вопросы в том удивительном материнском покровительстве, которое хранило этого грустного поэта, и, так сказать, своими человеколюбивыми мерами побеждало духа зла, который возник от его собственной крови и от предшествовавших страданий.

— Шарль Бодлер, «Эдгар По», 1852

Помещая свои критики в журнале (Messager), он жестоко нападал на посредственность; критика его отличалась неумолимой строгостью, как критика человека, который стоял выше всех, не принадлежал ни к каким литературным партиям и судил произведения единственно в отношении их к идее. Наконец, приблизилось то время, когда он получил отвращение ко всему житейскому и стал находить утешение в одной метафизике. Это обстоятельство послужило к несчастью поэта: одни его возненавидели за превосходство его ума, другие, бывшие друзьями, стыдились его поведения: злоба зашипела со всех сторон; все его порицали. В Париже, в Германии, он все-таки нашёл бы себе друзей, которые его оценили бы и старались бы ему помочь; в Америке ему предстояло, с величайшими усилиями, добывать себе насущный кусок. Вот каким образом объясняются причины его излишнего пристрастия к опьянению и к перемене мест. Жизнь представлялась ему, как пустынная степь, и он переходил из одного оазиса в другой, как кочующий Араб.

— Шарль Бодлер, «Эдгар По», 1852

Мы не станем излагать жизни Поэ, потому что жизнь эта — чисто литературная. Поэ или работал, как у нас на Руси никто из литераторов не работает, или пьянствовал: не видать даже, чтоб он любил когда-нибудь, — по крайней мере, любовь не играет никакой важной роли в его жизни, не отражается сколько в его произведениях. Одну только привязанность знала эта мрачная и самоуглубленная душа: дружеское отношение с тёщей, которая не покидала его даже по смерти его жены и следовала за ним повсюду… Поэ умер в Бальтиморе 7 октября 1849 года, тридцати семи лет, в больнице, куда отнесла его полиция, найдя мёртво-пьяным на улице.

— Аполлон Григорьев, «Эдгард Оллен-Поэ — его жизнь и сочинения, статья г. Шарля Бодлера», 1852

Так же точно он описал в одной американской газете полёт шара, перелетевшего из Европы через океан в Америку: Это описание было сделано так подробно, так точно, наполнено такими неожиданными, случайными фактами, имело такой вид действительности, что все этому путешествию поверили, разумеется, только на несколько часов; тогда же по справкам оказалось, что никакого путешествия не было и что рассказ Эдгара Поэ — газетная утка. Такая же сила воображения, или, точнее, соображения, выказывается в рассказах о потерянном письме, об убийстве, сделанном в Париже орангутангом, в рассказе о найденном кладе и проч.

— Ф.М.Достоевский, «Три рассказа Эдгара Поэ», 1861

Довольный успехом, Поэ снова предался пьянству, опять встречаем его скитающимся по Виргинии, из города в город, и везде открывающего публичные чтения. Наконец, он является в Ричмонде. Его встречают с энтузиазмом, приветствуя в нём честь вскормившего его города. В самом деле, в это время опять можно было им гордиться: он остепенился, оправился, облагородился. Некоторые говорят, что в это время он записался даже в члены общества трезвости. Около этого же времени, кажется, он стал думать о вступлении во вторичный брак, тем больше, что нашлась другая отважная женщина, решившаяся за него выйти. К счастью, она во время спохватилась. Один из приятелей, встретив однажды жениха, счёл обязанностью поздравить его с удачным выбором невесты. Какая-то грусть отразилась на лице поэта при этих словах; быть может, в уме его мелькнуло воспоминание о несчастной, слишком рано погибшей и слишком скоро забытой Виргинии. «Оставь поздравления, — сказал он, — пока не убедишься, что я уже женился». Сказав это, он зашёл в первый попавшийся кабак, напился тут до безобразия, а оттуда прямо явился своей невесте, которая, разумеется, тут же простилась с ним навсегда. Покончив, таким образом, с будущим своим домашним счастием, он открыл чтения «О поэтическом начале», в которых старался развить эстетическую теорию, очень далекую от правды.

— Евгений Лопушинский, «Эдгар Поэ (Американский поэт)», 1861

Есть на земле роскошный, навевающий мистический ужас, цветок, с одуряющим запахом, уродливый и до безумия, до содрогания красивый — порождение тайных сил тропической природы. Цветок этот — орхидея. Так красивы в свёем мистико-безумном содрогании и орхидеи мировой литературы — произведения Эдгара Поэ. С чуткой и неясной душой, глубокий и безумный в своей глубине, поэт, доверчивый к ласке, как ребёнок, фантазёр, ещё в юношестве мечтающий о героических подвигах — Эдгар Поэ подарил человечеству чудные творения свои, полные тайной тревоги, безумия и ужаса.

— Пётр Кузько, «Поэт безумия и ужаса — Эдгар Поэ», 1909

	Наняли в лечебнице комнату, стали собирать вещи. Вдруг слышат ― кричит прислуга истошным голосом. Кинулись к ней, глядят, а у неё в руках барышнина карточка. Описывать карточку я не стану, хоть мне её показывали; ещё, пожалуй, подумают, что я подражаю Эдгару По. Скажу одно: мать пролежала два дня в истерике, отец подал в отставку, кухарка сделалась за повара и потребовала прибавки жалованья…
	— Тэффи, ««Всеобщая история, обработанная Сатириконом: Греция»» 1909

Мы не подозреваем, по краю каких пропастей мы ходим каждую секунду, и по каким проходим пышным сокровищницам, не видя их. Мы совсем не подозреваем, как мы мало видим, слышим и чувствуем. Мы не видим даже существ, которые именуем инфузориями, и считаем как бы несуществующими в силу их малости, — между тем, увиденные, они являются нам огромными, и кто хоть раз подсмотрел, какие у этих существ сознательные, какие человеческие движения, тот не забудет этого никогда. Мы не слышим прорастания трав. Деревенский колдун и краснокожий индиец слышит этот звук. Изысканный провидец, Эдгар По, слышал не только это, но и передвижение света, которое люди только видят.

— Константин Бальмонт, «Светозвук в природе и световая симфония Скрябина», 1917

Жизнь в богатстве кончилась для Эдгара, когда ему не было и полных 17 лет. В университете он пробыл всего год. Осенью 1826 г. произошёл разрыв между Дж. Аллэном и его приёмным сыном. Кто был «виноват», теперь выяснить трудно. Есть свидетельства, неблагоприятные для Эдгара; рассказывают, что он подделал векселя с подписью Дж. Аллэна, что однажды, пьяный, наговорил ему грубостей, замахнулся на него палкой, и т.п. С другой стороны неоткуда узнать, что терпел гениальный юноша от разбогатевшего покровителя (Дж. Аллэн получил неожиданное наследство, превратившее его уже в миллионера), вполне чуждого вопросам искусства и поэзии. Повидимому, искренно любила Эдгара только г-жа Аллэн <мать Эдгара>, а её муж давно уже был недоволен слишком эксцентричным приёмышем. Поводом к ссоре послужило то, что Аллэн отказался заплатить «карточные долги» Эдгара. Юноша считал их «долгами чести» и не видел иного исхода для спасения этой «чести», как покинуть богатый дом, где воспитывался. <…> По собственному распоряжению Эдгара По, редактором посмертного издания его сочинений был избран Р. Гризвольд. Это роковым образом предопределило посмертную судьбу поэта на долгие десятилетия. В память ближайших поколений, благодаря заботам Гризвольда, Эдгар По вошёл как полу-сумасшедший пьяница, автор занимательных, но диких и извращённых произведений. Медленно, очень медленно стараниям истинных ценителей творчества Эдгара По удавалось изменять такое предвзятое мнение. Только в конце XIX и в начале XX века была восстановлена, в документально-обоснованных биографиях, подлинная судьба поэта, составлено действительно полное собрание его сочинений и дана возможность читателям правильно судить о величайшем из поэтов новой Америки.

— Валерий Брюсов, «Эдгар По» (Биографический очерк), 1924

Репетировать, казалось бы, было нечего ― из года в год Пяст читал почти одно и то же. Под конец ― красный, взволнованный до предела, он всегда читал неизменные стихи «Об Эдгаре»… Не помню, как они начинались, не помню их содержания ― они были очень путанны и довольно длинны. Как какое-то заклинание в веренице самых разнообразных слов и образов, время от времени повторялось имя Эдгара По, вне видимой связи с содержанием. Начало аудитория слушала молча. Потом, при имени По, начинали посмеиваться. Когда доходило до строфы, которую запомнил и я: И порчею чуть тронутые зубы ― Но порча их сладка ― И незакрывающиеся губы ― Верхняя коротка ― И сам Эдгар… ― весь зал хохотал. Закинув голову, не обращая ни на что внимания, Пяст дочитывал стихотворение, повышая и повышая голос ― до какого-то ритмического вопля.

— Георгий Ива́нов, «Петербургские зимы», 1928

Мистер Рай Руп безошибочно отнёс маленькую деревянную почерневшую от времени церковку в одной из отдалённых казачьих станиц к началу восемнадцатого века. Тонко и добродушно улыбаясь, он высказал предположение, что в этой маленькой древней еловой церкви, которая так и просится на сцену Художественного театра Станиславского, в этой самой изящной часовне с зелёными подушками мха на чёрной тёсовой крыше, быть может, некогда венчался легендарный русский революционный герой, яицкий казак Емельян Пугачёв. Он заметил, что этот дикий степной пейзаж как будто бы перенесён сюда прямо со страниц «Капитанской дочки», очаровательной повести Александра Пушкина; только не хватает снега, зимы, бурана и тройки. Он заметил, что некоторые поэмы Пушкина имеют нечто родственное новеллам Эдгара По. Это, конечно, несколько парадоксально, но вполне объяснимо. Он делал тонкий комплимент Налбандову. В своё время Эдгар По, будучи ещё юношей, посетил на корабле Петербург. Говорят, что в одном из кабачков он встретился с Пушкиным. Они беседовали всю ночь за бутылкой вина. И великий американский поэт подарил великому русскому поэту сюжет для его прелестной поэмы «Медный всадник».

— Валентин Катаев, «Время, вперёд!», 1932

Нотки презрения и недоумения звучат по адресу Мусоргского в «Летописи» Римского-Корсакова — считалось, что он ничего не умеет докончить и завершить, что он забулдыга (Эдгар По был тоже забулдыгой), да ещё одержимый манией величия. Одним словом, он был мытарем среди праведных и приличных фарисеев. <…> Его последние годы жизни — это настоящее человеческое «дно», на которое опустился, подобно Верлену, Бодлеру и Эдгару По, великий русский музыкант. Как и последний, он рано сгорает — в белой горячке, подобранный на улице, — одинокий, потерявший давно связь не только с музыкальными друзьями, но и вообще с тем обществом, к которому, в качестве блестящего гвардейского офицера, ранее сам принадлежал.:51-53

— Леонид Сабанеев, «О Мусоргском», 1939

Затряслись от аплодисментов подвески на люстрах. Бальмонт поднял руку. Все стихли. ― Я прочту вам «Во́рона» Эдгара По, ― сказал Бальмонт, ― Но перед этим я хочу рассказать, как судьба всё же бывает милостива к нам, поэтам. Когда Эдгар По умер и его хоронили в Балтиморе, родственники поэта положили на его могилу каменную плиту необыкновенной тяжести. Эти набожные квакеры, очевидно, боялись, чтобы мятежный дух поэта не вырвался из могильных оков и не начал снова смущать покой деловых американцев. И вот, когда плиту опускали на могилу Эдгара, она раскололась. Эта расколотая плита лежит над ним до сих пор, и в трещинах её каждую весну распускается троицын цвет. Этим именем, между прочим, Эдгар По звал свою рано умершую прелестную жену Вирджинию.

— Константин Паустовский, «Книга о жизни. Далёкие годы», 1946

Он <Теодор Гофман>, может быть, первый изобразил двойников, ужас этой ситуации ― до Эдгара По. Тот отверг влияние на него Гофмана, сказав, что не из немецкой романтики, а из собственной души рождается тот ужас, который он видит… Может быть, разница между ними именно в том, что Эдгар По трезв, а Гофман пьян. Гофман разноцветен, калейдоскопичен, Эдгар ― в двух-трёх красках, в одной рамке. Оба великолепны, неповторимы, божественны. Эдгар! Эдгар! Я видел издание на английском языке с неизвестными мне его портретами. Один из них ошеломляет. Он в шляпе, в плаще, сидит, именно присев, а не позируя. Может быть даже, это дагерротип… Лицо обращено на меня ― на меня обращён этот взгляд, как бы съежившийся от грусти видеть меня. Какое горе в этом взгляде! Вглядываешься в эти глаза, вглядываешься: что за особенность у них? Ещё я не постигал этой особенности, но от страха дрожь проходит по спине. Что за особенность, а? Что за особенность? А, мухи! Мухи роятся в этих глазах! Боже мой, что же, он мёртвый? Нет, сверкают эти очи… Почему же мухи? И вот я понимаю: он не мёртвый, нет, он несчастный ― о, может ли он, подумает ли он, что нужно прогнать мух? Там же одна из глав названа, как перевели мне, вопросом, который он некогда лично обратил к врачу: «А почему я, собственно, сумасшедший, доктор?» Я не знаю языка. Вот бы прочесть эту главу! Человек, показывавший мне эту книгу, уже тоже умер. Это был одинокий, хмурый по виду, но вдруг расцветавший общительностью человек, поэт высокой квалификации, один из русских символистов, оторванный историческими обстоятельствами от родной ему России и ставший в Москве, сделавшей его литератором, экстерриториальным. Помню стол, заставленный дорогими яствами, вином, и руки хозяина, уже старые, но по-мужицки красные, в которых книга в кожаном переплёте и для меня, невежды, за семью печатями. Был ли он сумасшедшим, Эдгар? Из произведений виден как раз прежде всего ум. <…> Я знаю два определения неизменности Вселенной ― художественных, доступных любому воображению: одно принадлежит Паскалю, другое ― Эдгару По. Паскаль сказал, что Вселенная ― это такой круг, центр которого везде, а окружность нигде. Как это гениально! Стало быть, все вместе ― Земля, Солнце, Сириус и те планеты, которых мы не видим, и всё гигантское пространство между телами ― сливаются в одну точку, в которую нужно вонзить ножку циркуля, чтобы описать этот круг. Но ведь мы не видим бесконечных пространств за теми, которых тоже не видим, и ещё, и ещё, мы не видим ― и всё это сливается в одну вырастающую бесконечно точку для вырастающего бесконечно циркуля… И всё он не приходит в действие, этот циркуль, потому что точка всё растёт и сам он растёт, и окружность, таким образом, не описывается! Её нет! Эдгар По предлагает для представления о беспредельности Вселенной вообразить себе молнию, летящую по одному из тех математически крошечных отрезков прямой, из которых составляют окружность Вселенной ― подобно тому, как из отрезков прямой составлена и любая окружность. ― Эта молния, летящая со скоростью молнии по отрезку прямой, будет лететь по прямой, ― говорит Эдгар По, ― будет лететь по прямой вечно! Великий математик, видим мы, был поэтом; великий поэт ― математиком!

— Юрий Олеша, «Книга прощания», 1930-1959

	Зачатки антропологической ориентации в мистической литературе можно найти в произведениях Эдгара Алана По, скрытые в многочисленных его рассказах за чудовищным или таинственным фасадом — насмешкой, воплощённой порой весьма коварно, присутствующей, например, в лекциях о каком-нибудь магнетизме животных. Это лекции столь торжественные, столь напыщенные, столь заумные, украдкой приправленные иронией, потому что опираются на легкую шутку, а не на научные позиции. Однако эти примеси сегодня нам трудно обнаружить, потому что продолжатели дела По этот шанс для облагораживания жанра совсем упустили. Является ли данное утверждение достаточно бесспорным? Говорят, что По (как когда-то аналогично Уэллс на параллельной дороге) — стоял на распутье, которое сам создал. Он мог стать родоначальником литературы необыкновенного, на которую человека преследует вечный голод, или литературы необыкновенного как лёгкого развлечения. Как попадание в зависимость от наркотика или как заменитель наркотика. Этот выбор пути, не сделанный в то время, осуществился неблагоприятным образом для жанра, для культуры и, наконец, для самого прародителя.
	Pierwociny orientacji antropologicznej w niesamowitym temacie są do odnalezienia w pismach Edgara Allana Poe jako skryta w licznych jego opowieściach o monstrualnej bądź tajemniczej fasadzie — drwina, umiejscowiona nieraz nader perfidnie, bo uczestnicząca na przykład w wykładach o jakimś magnetyzmie zwierzęcym. Są to wykłady tak namaszczone, tak koturnowe, tak uczone, że chyłkiem zaprawione ironią, gdyż ocierają się już o persyflaż, a nie autentyk naukowej postawy. Jednakowoż przymieszki te trudno nam dzisiaj odkryć dlatego, że kontynuatorzy dzieła Poego ową szansę uszlachcenia gatunku ze wszystkim zaprzepaścili. Czy rzecz jest dostatecznie wyraźna? Powiadani, że Poe (analogicznie jak kiedyś na innej, równoległej, drodze — Wells) — stał na rozstaju, który sam był utworzył. Że mogło od niego pójść albo piśmiennictwo niesamowitości tropionej jako wieczny głód człowieka, albo niesamowitości jako łechczywej rozrywki. Jako wniknięcie w uległość narkotykowi lub jako namiastka narkotyku. Ten wybór drogi, nieokreślony w jego czasach, ziścił się sposobem niekorzystnym dla gatunku, dla kultury i dla samego wreszcie prekursora.
	— Станислав Лем, Послесловие к «Необыкновенным рассказам» С. Грабиньского, 1975

Аннабел Ли? Не ослышались ли мы? Это было нашим паролем. Вы помните, конечно, читатель, это классическое стихотворение «безумного Эдгара». Оно было первым из англоязычных стихов, заученных мной наизусть. Думаю, что каждый из прикасавшихся к английскому пробовал его переводить. Но таинство его музыки неуловимо. Это было у моря. Берег вымело набело. Эти воды и годы прошли. Но жила-была девушка, не пойму, кем она была? Её звали Аннабел Ли, ― гласит приблизительный перевод. Вроде ничего особенного, но магическая власть есть в этом раскачивающемся ритме английского. Он завораживает. Это самое магнетичное из стихотворений. Оно волновало не одно поколение российских поэтов. «Это было у моря, где волна бирюзова», ― вторил его мелодии влюбчивый Северянин. Погребальную мелодию услышал в стихах С.Рахманинов, написав свои «Колокола» на текст Эдгара По в переводе Бальмонта. Может быть, это была ностальгическая музыка гибнущих цивилизаций, умирающей культуры гибнущего века? Даже у Блока в гениальном его «В ресторане» чудится этот отзвук: Никогда не забуду (он был или не был… ) (Аннабел Ли… Аннабел Ли) Золотого, как небо, аи… Но из глуби зеркал ты мне взоры бросала И, бросая, кричала: «Лови!..»

— Андрей Вознесенский, «На виртуальном ветру», 1998

Тем не менее есть просто удивительные примеры предсказаний, которые затем сбывались почти в точности и которые были опубликованы, как ни странно, задолго до того, как описанные в них события произошли в реальной действительности. Одно из таких пророчеств принадлежит знаменитому писателю Эдгару По. В 1838 году была издана его повесть под названием «Повесть о приключениях Артура Гордона Пима». В ней была описана жуткая, леденящая душу история о четырёх моряках, потерпевших кораблекрушение и умиравших от голода и жажды в открытом океане. И они наверняка погибли бы, если бы самый молодой из них по имени Ричард Паркер не предложил тянуть жребий, кому из четырёх пожертвовать собой ради спасения остальных. И жребий пал именно на юного Паркера. Убив его и утолив голод и жажду его плотью и кровью, остальные трое таким образом спаслись. Прошло меньше 50 лет, и история, описанная Эдгаром По, почти в точности повторилась. Из английского порта Саутгемптон в Австралию отплыла яхта «Миньонетт» с экипажем из четырёх человек. Одним из них был новичок, сбежавший от родителей семнадцатилетний ― не удивляйтесь ― Ричард Паркер. Яхта попала в сильнейший шторм и затонула, а четверо моряков оказались в спасательной шлюпке без еды и пресной воды. Они дрейфовали шестнадцать суток и совсем ослабели. Первым не выдержал Паркер и стал пить морскую воду. И как раз в это время капитан яхты Томас Дадли, понимая, что иного выхода нет, решился на крайнюю меру: он предложил бросить жребий ― кому пожертвовать собой ради спасения остальных. Но это не потребовалось, поскольку Паркер потерял сознание и жить ему оставалось недолго. Тогда капитан перерезал ему горло, и дальнейшие события развивались по сценарию Эдгара По. Прошло ещё два дня, и потерпевших кораблекрушение спасло случайно встретившееся судно.

— Виктор Комаров, «Тайны пространства и времени», 1999

	Помнишь, мы говорили об Эдгаре По. У него есть такая мысль: «Бог сковал природу судьбой, но дал свободу человеческой воле». Несвободный человек ― это тот, кто находится в рабстве у предопределения. На Востоке говорят: мудрый управляет своей звездой, а невежда управляем ею.
	— Юрий Азаров, «Подозреваемый», 2002

Поэтические цитаты об Эдгаре По

Джон Сартейн.
Портрет Эдгара По

	Весь воплощённая полуночная чара, Как пир среди чумы, манящий с давних пор, Как странный вымысел безумного Эдгара, Для нас пропевшего навеки «Nevermore»...
	— Константин Бальмонт, «После бала», 1900

	В её зрачках непознанная чара, В них фосфор и круги нездешних сфер, Она пленила страшного Эдгара, Ей был пленён трагический Бодлер
	— Константин Бальмонт, «Мои звери», 1903

	Какую сказку сотворили б мы Из нашей страсти! новый сон Эдгара! Она зажглась бы, ― как над миром тьмы Торжественное зарево пожара!
	— Валерий Брюсов, «В ответ на одно признание» (Нине Петровской), 1910

	«Но в старости ― возврат и юности, и жара…» ― Так начал я… но он настойчиво прервал: «Она ― всё та ж: Линор безумного Эдгара. Возврата нет. ― Ещё? Теперь я всё сказал».
	— Александр Блок, «Осенний вечер был. Под звук дождя стеклянный...», 1912

	Безумец! думал плыть ты по Спокойной влаге, в сладкой дреме, Но, как герой Эдгара По, Закручен в бешеном Мальстрёме?
	— Валерий Брюсов, «Безумец! думал плыть ты по...», 1912

	В его глазах фиалкового цвета Дремал в земном небесно-зоркий дух. И так его был чуток острый слух, Что слышал он передвиженья света. Чу. Ночь идёт. Мы только видим это. Он ― слышал. И шуршанья норн-старух. И вздох цветка, что на луне потух. Он ведал всё, он ― меж людей комета.
	— Константин Бальмонт, «Эдгар По», 1917

	Вспомним с молитвой Эдгара, С молитвой безумий и зла! С дыханием бедноугара, Где честность неуязвима!! Поэт путешествий и мрака, Захватчик всех бедняков, Без полировки и лака Не исчезающий средь веков. Будем читать и славить Великого Эдгара По. Делать мы это в праве, Идя талантов тропой.
	— Давид Бурлюк, «Жена Эдгара», 1924

	А с поэзией лучше? У Эдгара По, Который, я подчеркиваю, Пушкину был сверстник. Стихи наплывают по каплям в перстни И россыпь акростихов гнездится между пор.
	— Илья Сельвинский, «Вдруг загудели сонные шпалы...» (Улялаевщина), 1924

	Не дождались гроба мы, Кончили поход… На казённой обуви Ромашка цветёт… Пресловутый ворон Подлетит в упор, Каркнет «nevermore» он По Эдгару По…
	— Всеволод Рождественский, «Разговор с комсомольцем Н. Дементьевым», 1927

	Он вышел вон, и он ― ушёл, И не вернётся. Теперь он по, а вы все ― под, Но вам ― зачтётся.
	— Михаил Савояров, «Не По Эдгару» (из сборника «Оды и породы»), 1934

См. также

• Эдгар Аллан По
• Поль Верлен
• Модест Мусоргский
• Леонид Андреев
• Сократ в художественной литературе