Перейти к содержанию

Осокорь

Материал из Викицитатника
Ствол осокоря зимой (Австрия)
Не следует путать с осокой, болотной травой.

Осоко́рь или То́поль чёрный, реже осо́корь (лат. Pópulus nígra) — один из распространённых видов тополей, принадлежащий к семейству Ивовые. Быстрорастущее неприхотливое дерево, легко укореняющееся вегетативным образом. Медоносное, дубильное, эфиромасличное, красильное, лекарственное, древесинное, декоративное растение, широко культивируется в городском озеленении.

Тополь чёрный — дерево первой величины, достигающее 30—35 метров высоты и 1-2 метра в диаметре ствола. Общий ареал вида обширный: Европа, Сибирь (до Байкала), Средняя и Малая Азия, Восточный Казахстан, Западный Китай, Иран, Северная Африка. Культурные формы широко распространены в странах умеренного пояса. В период плодоношения женские деревья отличаются обильным пухообразованием, что сильно снижает их культурную ценность.

Слово осокорь — древнеславянское, в древнихъ рукописях всякий сок часто встречается в форме «осока». Скорее всего, и осокрь восходит к тому же корню. И осока, и осокорь — растения влаголюбивые, встречающиеся в топких местах, по берегам рек и на мочажинах.

Осокорь в кратких цитатах

[править]
  •  

— А что мне отец, товарищи и отчизна! — сказал Андрий, встряхнув быстро головою и выпрямив весь прямой, как надречная осокорь, стан свой.[1]

  Николай Гоголь, «Тарас Бульба» (глава шестая), 1841
  •  

...осокорь достигает исполинской вышины; он величав, строен и многолиствен; его бледно-зеленые листья похожи на листья осины и так же легко колеблются на длинных стебельках своих при малейшем, незаметном движении воздуха.[2]

  Сергей Аксаков, «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии», 1852
  •  

Сначала дорога шла лесистой уремой; огромные дубы, вязы и осокори поражали меня своею громадностью, и я беспрестанно вскрикивал: «Ах, какое дерево! Как оно называется?»[3]

  Сергей Аксаков, «Детские годы Багрова-внука, служащие продолжением семейной хроники», 1858
  •  

Десяток гигантских черных тополей будто бы крышей закрывал место, где мы снова остановились. Лазаретные повозки расположились в несколько рядов.[4]

  Всеволод Гаршин, «Аясларское дело», 1877
  •  

...на высокомъ берегу Прорана, торжественно и мощно стоятъ великаны осокори и вѣчно звенятъ высоко въ небѣ не видными снизу верхушками своими… Шумъ ихъ сливается съ музыкой волнъ буйнаго Прорана и кажется дивною пѣсней дремучаго лѣса.[5]

  Степан Петров-Скиталец, «Кандалы», 1904
  •  

— А осокори? Куда дѣлись эти колоссальные, поэтическіе осокори?..
— А мы ихъ подѣлили! — спокойно отвѣчалъ Челякъ. Вскорѣ мы вышли на обрывистый высокій берегъ. Внизу блестѣлъ Проранъ.[5]

  Степан Петров-Скиталец, «Кандалы», 1904
  •  

У воды за тёмную тяжелую корягу привязана Савельева душегубка. Небольшое узкое днище ея выдолблено изъ осокоря, а по бокамъ двѣ доски — вотъ и вся лодка.

  Степан Кондурушкин, «Перед праздником», 1913
  •  

На самомъ краю обрыва прицѣпился осокорь; держится только половиной корней. Остальные корни висятъ въ воздухѣ, отъ лёгкаго вѣтра шевелятся, какъ щупальцы спрута и, кажется, со страхомъ ищутъ, за что бы уцѣпиться.

  Степан Кондурушкин, «Перед праздником», 1913
  •  

Каждый день, на рассвете, Николай шел купаться в томилинский, дымящийся паром пруд; быстро раздевался и плыл в студёной воде, фыркая и оглядываясь на огромные осокори по берегу; они казались вдвое выше в этот час.[6]

  Алексей Толстой, «Наташа», 1914
  •  

Долину Фудзина можно назвать луговой. Старый дуб, ветвистая липа и узловатый осокорь растут по ней одиночными деревьями.[7]

  Владимир Арсеньев, «По Уссурийскому краю», 1917
  •  

Вскоре берег был достигнут; Геракл увидел рощу из ракит и черных тополей, в которых реяли, тревожно носясь туда и сюда, призраки людей, многие с зияющими ранами в груди. Харон молча указал каждой её место в лодке.[8]

  Фаддей Зелинский, «Сказочная древность», 1921
  •  

Это был осокорь с большим наплывом с северной стороны метрах в десяти над землей. Сверху в наплыве было естественное углубление <...>. В этом углублении и выросла стройная елочка в метр величиною.[9]

  Владимир Арсеньев, «В горах Сихотэ-Алиня», 1937
  •  

Осокорь зажжённый
Погасил свой пыл.[10]

  Михаил Зенкевич, «В половодье», 4 августа 1944
  •  

...тополь, о котором я пишу, ― это Populus nigra, или чёрный тополь, иначе, по-нашему, ― осокорь. Это самое большое дерево наших мест. Оно достигает тридцати метров высоты, возвышаясь над соседними лесами, а в толщину имеет, достигнув полного расцвета, то есть примерно восьмидесяти лет, несколько обхватов.[11]

  Василий Шульгин, «Последний очевидец», 1971
  •  

Осокорь, осокорь, райское дерево
Чёрное в сердце ребро.[12]

  Олег Юрьев, «Осокорь» (из цикла «Стихи Елене Шварц»), 2009

Осокорь в научно-популярной прозе и публицистике

[править]
  •  

Все породы дерев смолистых, как-то: сосна, ель, пихта и проч., называются красным лесом, или краснолесьем. Отличительное их качество состоит в том, что вместо листьев они имеют иглы, которых зимою не теряют, а переменяют их исподволь, постепенно, весною и в начале лета; осенью же они становятся полнее, свежее и зеленее, следовательно встречают зиму во всей красе и силе. Лес, состоящий исключительно из одних сосен, называется бором. Все остальные породы дерев, теряющие свои листья осенью и возобновляющие их весною, как-то: дуб, вяз, осокорь, липа, берёза, осина, ольха и другие, называются чёрным лесом, или чернолесьем.[2]

  Сергей Аксаков, «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии», 1852
  •  

Уремы бывают различны: по большим рекам и Рекам средней величины, берега которых всегда песчаны, урема состоит предпочтительно из вяза, осокоря, ракиты или ветлы и изредка из дуба, достигающих огромного роста и объема; черемуха, рябина, орешник и крупный шиповник почти всегда им сопутствуют, разливая кругом во время весеннего цветения сильный ароматический запах. Вяз не так высок, но толстый, свилеватый пень его бывает в окружности до трех сажен; он живописно раскидист, и прекрасна неяркая, густая зелень овальных, как будто тисненых его листьев. Зато осокорь достигает исполинской вышины; он величав, строен и многолиствен; его бледно-зеленые листья похожи на листья осины и так же легко колеблются на длинных стебельках своих при малейшем, незаметном движении воздуха. Его толстая и в то же время легкая, мягкая, красная внутри кора идёт на разные мелочные поделки, всего более на наплавки к рыболовным сетям, неводам и удочкам.[2]

  Сергей Аксаков, «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии», 1852
  •  

Поплавок обыкновенно осокоревый, а магазинные пробочные и из иглы дикобраза, также перяные, не в ходу, отчасти потому, что дороги, а отчасти потому, что они и не имеют очевидных преимуществ перед первыми. Близорукие, однако, иногда красят верхушку поплавка белилами.[13]

  Леонид Сабанеев (старший), «Охотничий календарь», 1885
  •  

Рядом с пещерой находилась роща черных тополей; здесь, очевидно, было местопребывание чудовищных птиц. Геракл с Иолаем с утра засели на противоположном берегу, держа свои луки наготове; но птицы не показывались.[8]

  Фаддей Зелинский, «Сказочная древность», 1921
  •  

...по другую сторону ― не менее экзотический дендропарк, заложенный в 30-е годы, когда новой красной Москве хотели дать новую флору и увлекались «интродуцентами» (внедрёнными растениями), из которых особенно преуспел канадский тополь бальзамический. Наши тополя ― белый и черный (осокорь) ― были потеснены в правах, что досадно.[14]

  Василий Голованов, «Медитация в Лосином острове», 1997

Осокорь в мемуарах, письмах и дневниковой прозе

[править]
  •  

Сначала дорога шла лесистой уремой;[15] огромные дубы, вязы и осокори[16] поражали меня своею громадностью, и я беспрестанно вскрикивал: «Ах, какое дерево! Как оно называется?» Отец удовлетворял моему любопытству; дорога была песчана, мы ехали шагом, люди шли пешком; они срывали мне листья и ветки с разных деревьев и подавали в карету, и я с большим удовольствием рассматривал и замечал их особенности.[3]

  Сергей Аксаков, «Детские годы Багрова-внука, служащие продолжением семейной хроники», 1858
  •  

Но вот мы наконец на берегу Демы, у самого перевоза; карета своротила в сторону, остановилась под тенью исполинского осокоря, дверцы отворились, и первый выскочил я — и так проворно, что забыл свои удочки в ящике. <...> Подойдя к карете, я увидел, что все было устроено: мать расположилась в тени кудрявого осокоря, погребец был раскрыт и самовар закипал.[3]

  Сергей Аксаков, «Детские годы Багрова-внука, служащие продолжением семейной хроники», 1858
  •  

Рододендроны (Rhododendron dahuricum L.) были теперь в полном цвету, и от этого скалы, на которых они росли, казались пурпурно-фиолетовыми. Долину Фудзина можно назвать луговой. Старый дуб, ветвистая липа и узловатый осокорь растут по ней одиночными деревьями. Невысокие горы по сторонам покрыты смешанным лесом с преобладанием пихты и ели.[7]

  Владимир Арсеньев, «По Уссурийскому краю», 1917
  •  

Наконец-то я увидел то замечательное дерево, о котором так много говорили удэхейцы. Это был осокорь с большим наплывом с северной стороны метрах в десяти над землей. Сверху в наплыве было естественное углубление, заполненное разным мусором и перегнившей листвою. Случайно в него попало семя, высыпавшееся из еловой шишки. В этом углублении и выросла стройная елочка в метр величиною.[9]

  Владимир Арсеньев, «В горах Сихотэ-Алиня», 1937
  •  

Как тополь киевских высот, Она стройна… Тополь, о котором говорит Пушкин, это Populus fastigiataтополь пирамидальный. А тополь, о котором я пишу, ― это Populus nigra, или чёрный тополь, иначе, по-нашему, ― осокорь. Это самое большое дерево наших мест. Оно достигает тридцати метров высоты, возвышаясь над соседними лесами, а в толщину имеет, достигнув полного расцвета, то есть примерно восьмидесяти лет, несколько обхватов. Но это не тот тополь. Мне вспоминается одна аллея, имевшая километр длины, а может быть, и больше, в окрестностях города Здолбунова у нас на Волыни. Они стояли там сотнями, великолепные, почти не имевшие потерь, все налицо, посаженные вдоль проезжей дороги. Красота! Прекрасное дерево! Он стоял в ряду аллей, но стоял одиноко. Почему так? Затесавшись в каштановую аллею, деревья которой он превышал раза в три, этот тополь возвышался на видном месте. Тут дорога шла круто вверх, и с вершины его видно было на много верст кругом.[11]

  Василий Шульгин, «Последний очевидец», 1971
  •  

По пути: солнечно, тепло. Лёгкие размытые тучки в вышине. Исчерна-багровые, отягченные серёжками купы тополя черного. Серебристый тополь тоже зацветает.[17]

  Евгений Мравинский, Записки на память: Дневники, 1976
  •  

Солнце. Холодно. Цветёт чёрный тополь (черно-багровые кроны) и серебристый (бежевый на фоне синевы), зацветает клён. На мочежинкахкалужница.[17]

  Евгений Мравинский, Записки на память: Дневники, 1980

Осокорь в беллетристике и художественной литературе

[править]
  •  

Раз мне показалось, что я вижу Изикэй, всю в белом, будто поджидавшую меня. Я окликнул — ответа не было, подошел ближе — это была берёза. Наконец я подошел к знакомой осокори; только река, в этом месте довольно глубокая, отделяла меня от неё. Через воду лежало бревно; я перешел по нём и очутился на месте. Это был, как я сказал уже, небольшой островок. Берега его густо обросли ветлою; в середине образовалась маленькая поляна, на которой одиноко стояла высокая осокорь, голая внизу и широко раскинувшая ветви у вершины.
Я подошел к дереву; из-под ног у меня вдруг выскочил заяц, может быть, тоже пришедший на какое-нибудь свидание, и, признаюсь, испугал меня нечаянностью...[18]

  Михаил Авдеев, «Горы» (рассказ), 1851
  •  

Мы спустились в лощину, где тек маленький ручеек. Десяток гигантских черных тополей будто бы крышей закрывал место, где мы снова остановились. Лазаретные повозки расположились в несколько рядов. Доктора, фельдшера и санитары суетились и приготовлялись к перевязке.[4]

  Всеволод Гаршин, «Аясларское дело», 1877
  •  

...ручей, круто повернув назад, почти от самой Волги, приближался к своему истоку; вернувшись к нему издали, он был, казалось, уже так близко к цели своего возвращения, к своей колыбели, — но могучая осокорь, словно вспенив жирную, твердую почву своими корнями и подняв ее, направляла возвращавшегося сына земли назад, вспять, в странствие, к Волге...[19]

  Константин Случевский, «Профессор бессмертия», 1891
  •  

Подъ горой, за селомъ, въ зеленыхъ мшистыхъ берегахъ, обрамленныхъ густымъ камышемъ, лежитъ зеркально-глубокое озеро, и вода въ немъ прозрачна до самаго дна, и купаются въ ней широкіе плавучіе листья, что растутъ въ водѣ на длинныхъ, тонкихъ стебляхъ. За озеромъ вьется узкій, глубокій ручей, весь обросшій зеленой задумчивой осокой и плавучей водяной травой. Надъ нимъ шумитъ дремучій дубовый лѣсъ и уходитъ онъ до горизонта, вплоть до старыхъ осокорей, что возвышаются надъ всѣмъ лѣсомъ, что вцѣпились исполинскими корнями въ глинистый высокій берегъ Прорана. Отдѣлился онъ отъ Волги и каждый годъ ищетъ себѣ новую дорогу. А весной, соединяясь, они разливаются, какъ море, затопляютъ лѣсъ и подходятъ къ жилищамъ людей.
Но сбываетъ вода — и дремучій лѣсъ рядится въ новые наряды: поляны заростаютъ высокою, сочною травой, и ландыши поятъ воздухъ сладкимъ ароматомъ, и весь длинный солнечный день невидимка-кукушка оглашаетъ зеленый лѣсъ мѣрнымъ своимъ кукованьемъ.
За осокорями, на широкомъ Проранѣ, есть островъ Зуморъ, весь въ сочной, высокой травѣ, и пестрѣютъ на островѣ рубахи косцовъ, шуршатъ и звенятъ стальныя, блестящія косы, пѣсни женщинъ, сгребающихъ сѣно, далеко несутся по рѣкѣ, а Проранъ и Волга обнялись, разлились и уходятъ сверкающей равниной въ даль, къ чуть видной голубой Батрацкой горѣ, и только противъ Зумора, на высокомъ берегу Прорана, торжественно и мощно стоятъ великаны осокори и вѣчно звенятъ высоко въ небѣ не видными снизу верхушками своими… Шумъ ихъ сливается съ музыкой волнъ буйнаго Прорана и кажется дивною пѣсней дремучаго лѣса.[5]

  Степан Петров-Скиталец, «Кандалы», 1904
  •  

— Постой, да вѣдь за Прораномъ песчаная коса?
— Это было прежде! Теперь и Проранъ перешелъ на другое мѣсто: гдѣ былъ Проранъ — теперича лѣсъ, а гдѣ былъ Зуморъ, да осокори, да Шиповая поляна — тутъ нынче Проранъ!
— А осокори? Куда дѣлись эти колоссальные, поэтическіе осокори?..
— А мы ихъ подѣлили! — спокойно отвѣчалъ Челякъ. Вскорѣ мы вышли на обрывистый высокій берегъ. Внизу блестѣлъ Проранъ.[5]

  Степан Петров-Скиталец, «Кандалы», 1904
  •  

Проѣхали мимо освѣщенной солнцемъ, мѣдно-красной стѣны глинистаго берега. По ней ползаютъ, безшумно плещутся матовые отсвѣты воды. Въ одномъ мѣстѣ отъ стѣны отвалилась большая глыба глины, качнулась, точно падающая колонна. Длинные корни осокорей и ветелъ привязали ее къ обрыву цѣлой сѣтью канатовъ, верёвокъ и верёвочекъ. Но проѣзжать подъ ней всё-таки жутко: вотъ-вотъ упадетъ. Савка даже голову нагнулъ. На самомъ краю обрыва прицѣпился осокорь; держится только половиной корней. Остальные корни висятъ въ воздухѣ, отъ легкаго вѣтра шевелятся, какъ щупальцы спрута и, кажется, со страхомъ ищутъ, за что бы уцѣпиться. Стволъ покачнулся. Скоро свалится внизъ и воткнется въ глинистый песокъ острой сломанной верхушкой.

  Степан Кондурушкин, «Перед праздником», 1913
  •  

Каждый день, на рассвете, Николай шел купаться в томилинский, дымящийся паром пруд; быстро раздевался и плыл в студёной воде, фыркая и оглядываясь на огромные осокори по берегу; они казались вдвое выше в этот час. Свистали птицы, вдалеке мычало стадо. И в тумане, за вершинами осокорей, проступали водянисто-коралловые полосы зари.[6]

  Алексей Толстой, «Наташа», 1914
  •  

Под вечер Наташе надоело лежать и плакать. Растрепались волосы, смялись подушка и платье. В голове было пусто. Она подошла к окну. Над парком зажигались звёзды, еще не яркие, зеленоватые; из-за чёрных осокорей поднималась луна, как стеклянный шар, налитый огнём. Скоро свет от нее протянется по пруду, сейчас не видному за ветвями. <...>
А дождь уже сплошной завесой лил за распахнутой наружной дверью. В свете частых молний возникали корявые осокори, части помутневшего пруда, вершины двух сосен близ террасы, и все было задернуто серой завесой дождевых струй.[6]

  Алексей Толстой, «Наташа», 1914
  •  

Было совсем темно, и «Ермак», едва шевеля плицами колес, тихонько подбирался к тому месту, где поперёк стояли мины. Ждан и Пармен Иванович говорили почти шёпотом.
— Проскочим? — спрашивал Ждан с тревогой.
— Не беспокойтесь, я вижу, — отвечал лоцман и подозвал Максима: — Видишь вот тот ярок, а там вон был осокорь срублен? Возьми глазом наискось — тут и быть красному бакену.[20]

  Сергей Григорьев, «Красный бакен», 1923

Осокорь в поэзии

[править]
Серёжки с цветами (женскими)
  •  

Ой, не в колокол ударили,
Не валун с нагорья ринули,
Подломив ковыль с душицею,
На отшибе ранив осокорь, ―
Повели удала волостью,
За острожный тын, как ворога,
До него зенитной птахою
Долетает причит девичий...[21]

  Николай Клюев, «Досюльная», 1912
  •  

Осокорь зажжённый
Погасил свой пыл.
Юноша влюблённый
С девушкой уплыл.[10]

  Михаил Зенкевич, «В половодье», 4 августа 1944
  •  

Во мгле, на горе, в головне света серого
Дробно горит серебро
Осокорь, осокорь, райское дерево
Чёрное в сердце ребро.[12]

  Олег Юрьев, «Осокорь» (из цикла «Стихи Елене Шварц»), 2009

Источники

[править]
  1. Николай Гоголь, «Тарас Бульба». Большая хрестоматия. Русская литература XIX века. ИДДК. 2003 г.
  2. 1 2 3 Аксаков С.Т. «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии». Москва, «Правда», 1987 г.
  3. 1 2 3 Аксаков С.Т. «Семейная хроника. Детские годы Багрова-внука. Аленький цветочек». Москва, «Художественная литература», 1982 г.
  4. 1 2 В. М. Гаршин. Сочинения: Рассказы. Очерки. Статьи. Письма. М.: Сов. Россия, 1984 г.
  5. 1 2 3 4 С. Г. Петров-Скиталец. Повести и рассказы. Воспоминания. — М.: Издательство «Московский рабочий», 1960 г.
  6. 1 2 3 Алексей Николаевич Толстой, Собрание сочинений. — М.: Государственное издательство художественной литературы, 1958 г. — том 1.
  7. 1 2 В.К. Арсеньев. «По Уссурийскому краю». «Дерсу Узала». — М.: Правда, 1983 г.
  8. 1 2 Ф. Ф. Зелинский. Сказочная древность Эллады. Мифы Древней Греции. — М: Московский рабочий, 1993 г.
  9. 1 2 В.К. Арсеньев. «В горах Сихотэ-Алиня». — М.: Государственное издательство географической литературы, 1955 г.
  10. 1 2 Зенкевич М.А., «Сказочная эра». Москва, «Школа-пресс», 1994 г.
  11. 1 2 Василий Шульгин. «Последний очевидец. Мемуары. Очерки. Сны» — М.: Олма-пресс, 2002 г.
  12. 1 2 О. А. Юрьев. Стихи и другие стихотворения. — М.: Новое издательство, 2011 г.
  13. Л. П. Сабанеев. Охотничий календарь. — Москва, издание А. А. Карцева, 1903 г.
  14. Василий Голованов, «Медитация в Лосином острове». — М.: журнал «Столица», №11 от 07.01.1997 г.
  15. Урема (диалектное) — низина, речные пойменные берега, поречье, иногда заиленная прибережная мель в зоне отлива. В любом случае, подлесок или кустарник, растущий во влажной полузаболоченной местности.
  16. Осокорь — порода тополя, серебристый тополь, пирамидальный тополь. (прим. автора)
  17. 1 2 Евгений Мравинский, Записки на память: Дневники. 1918-1987. Сост., публ. и вступ. ст. А. М. Вавилиной-Мравинской. — Спб.: Искусство-СПБ, 2004 г.
  18. Авдеев М. В. Поездка на кумыс. Роман. Рассказы. Очерк. — Уфа: Башкирское книжное издательство, 1987. — (Серия «Золотые родники»)
  19. Сочинения К. К. Случевского в шести томах. — СПб., Издание А.Ф. Маркса, Типография А.Ф. Маркса, 1898 г.
  20. С. Т. Григорьев. Морской узелок: Рассказы. ― М.: Детская литература, 1985 г.
  21. Н. Клюев. «Сердце единорога». СПб.: РХГИ, 1999 г.

См. также

[править]