Оли́вковая ветвь (ветка оливкового дерева) — происходящий из ранней эллинской культуры символ мира и победы, тесно связанный с мифами и обычаями древней Греции. Как общепринятое понятие в течение трёх тысячелетий устойчиво встречалось в большинстве культур Средиземноморья. В современной цивилизации превратилось в устойчивое словесное сочетание, означающее стремление к миру.
В Древней Греции, чтобы показать свои намерения, оливковую ветвь, хикетерию (ἱκετηρία) держали просители при приближении к представителям власти или в храмах при обращении к богам. В раннем христианском искусстве оливковая ветвь появляется с голубем (как символом Святого Духа).
Под ногами орла карта Азии, на бронзовом листе; в клюве оливковая ветвь ― эмблема мирных завоеваний науки.[1]
— Мария Лялина, «Путешествия H. М. Пржевальского в восточной и центральной Азии», 1891
Многие человеческие существа так устроены — что если б они были Ноем в ковчеге, они бы застрелили голубя, принесшего оливковую ветвь, едва он показался над водой!
На орхестру тотчас же выступил красивый отрок, который на золотом блюде нёс венок из оливковой ветви. Он преклонил колени перед цезарем, тот принял венок и сам увенчал себя им перед ревущим театром.[3]
Выбора не оставалось ― сняли ту самую виллу «Il Sоritо», <...> в ней было очень мало мебели, и она была холодна. Мы переехали в неё 16 ноября и жестоко мёрзли всю зиму, топя немногочисленные камины сырыми оливковыми ветвями.[5]
В том же году Высочайше одобрен был проект памятника, представленный товарищем и другом Пржевальского, Бильдерлингом. Памятник изображает скалу, сложенную из больших глыб местного камня, на гидравлическом цементе. На вершине скалы большой бронзовый орел ― символ ума, силы и бесстрашия. Под ногами орла карта Азии, на бронзовом листе; в клюве оливковая ветвь ― эмблема мирных завоеваний науки.[1]
— Мария Лялина, «Путешествия H. М. Пржевальского в восточной и центральной Азии», 1891
Ему чудесным образом поможет воинственный народ бельгийской Франции (la France-Belgique), который соединится с народом Парижа, чтобы положить конец смуте, успокоить солдат и покрыть всё оливковыми ветвями.[10]
Сегодня я пришёл, держа оливковую ветвь в одной руке и автомат борца за свободу — в другой. Не дайте оливковой ветви выпасть из моей руки. Я повторяю, не дайте оливковой ветви выпасть из моей руки.
— Ясир Арафат, из выступления на Генеральной Ассамблее ООН, 1974
Андраши решительно отвергает наши примирительные предложения, находя их не только недостаточными, но даже еще более для Австрии невыгодными, чем самые условия Сан-Стефанского договора. Таким образом, всё более и более исчезает надежда на сближение с Австрией. Можно ли ожидать чего-либо более благоприятного из Лондона? Завтра вечером ожидают сюда графа Шувалова; не думаю, чтобы он привёз нам оливковую ветвь. Государь, к удивлению, сохраняет полное спокойствие.[11]
О Павле было сказано, что он нанес первый удар чудовищу крепостного права. О Николае I, что он хотел уничтожить крепостное право. Об Александре III, что он держал оливковую ветвь мира и высоко поднял международный престиж России.[2]
Выбора не оставалось ― сняли ту самую виллу «Il Sоritо», которой суждено было стать последним прибежищем Горького в Италии. Находилась она не в самом Сорренто, а в полутора километрах от него, на Соррентинском мысу, саро di Sоrrеnto. Нарядная с виду и красиво расположенная, с чудесным видом на залив, на Неаполь, Везувий, Кастелламаре, внутри она имела важные недостатки: в ней было очень мало мебели, и она была холодна. Мы переехали в неё 16 ноября и жестоко мёрзли всю зиму, топя немногочисленные камины сырыми оливковыми ветвями.[5]
Как не позавидовать нашему праотцу Ною! Всего один потоп выпал на долю ему. И какой прочный, уютный, теплый ковчег был у него и какое богатое продовольствие: целых семь пар чистых и две пары нечистых, а всё-таки очень съедобных тварей. И вестник мира, благоденствия, голубь с оливковой ветвью в клюве, не обманул его, ― не то что нынешние голуби («товарища» Пикассо). И отлично сошла его высадка на Арарате, и прекрасно закусил он, и выпил, и заснул сном праведника, пригретый ясным солнцем, на первозданно чистом воздухе новой вселенской весны, в мире, лишенном всей допотопной скверны, ― не то что наш мир, возвратившийся к допотопному![7]
— Иван Бунин, «Из воспоминаний. Автобиографические заметки», 1948
В понятие разрядки не надо вкладывать «классового» содержания. Другое дело ― «мирное сосуществование». В общем «оливковая ветвь» перед инаугурацией Картера, как и задумал Брежнев, состоялась. И очень хорошо, что так. Массированная кампания о «советской угрозе» сразу как-то потеряла жало.[12]
В 1925 году, в Сорренто, тихим вечером, когда в комнате горел камин из оливковых ветвей, а в окне был виден Неаполитанский залив и Везувий, и над Везувием ― розовое облако и дымок, сидя в мягких креслах и куря папиросы, Горький, Мура и Ходасевич вполголоса говорили об уже далеко отошедшем (семилетнем!) прошлом...[13]
Река Истра ― красивая, вся в деревьях по берегам, как в аллее. И село ухоженное, рядом животноводческий комплекс. Когда возвращался обратно, мужики шли домой на обед. Ни одного среди них трезвого не было. И главное, что опять потрясло: возле церкви памятник войне ― стандартная фигура женщины с оливковой(?) ветвью в руках, поодаль стенка, на ней фамилии погибших. Посчитал, плача (тем более, что никого рядом, народная тропа по сугробу не протоптана!) 150 человек. Это ― из одной деревни![12]
Родина ― это для нас отвлеченное понятие, остающееся без применения в жизни; большею частью наша сфера ― домашний кров, тесный семейный круг. Там мы имеем вес и значение; там мы являемся или добрыми гениями, с оливковою ветвью в руках и с кротостью в душе, которую мы обильно проливаем на все и на всех, или демонами, раздувающими около себя раздор и беспорядок.[14]
Перед нами переполненный зрителями амфитеатр; «Облака» Аристофана отравляют толпу ядом остроумного издевательства. Со сцены осмеивают — и с нравственной, и с физической стороны — замечательнейшего мужа Афин, спасшего народ от тридцати тиранов, спасшего в пылу битвы Алкивиада и Ксенофонта, осмеивают Сократа, воспарившего духом выше богов древности. Сам он тоже в числе зрителей. И вот, он встаёт с своего места и выпрямляется во весь рост, — пусть видят хохочущие Афиняне, похожа ли на него карикатура. Твёрдо, несокрушимо стои́т он, возвышаясь надо всеми.
Сочная, зёленая, ядовитая цикута! Тебе служить эмблемою Афин, а не оливковой ветви!
Многие человеческие существа так устроены — что если б они были Ноем в ковчеге, они бы застрелили голубя, принесшего оливковую ветвь, едва он показался над водой! Прости им Отче, ибо не ведают, что творят... Произнёс Иисус в молитве к Творцу.
― Да, да… ― раздалось со всех сторон. ― Божественный, пощади!..
Старец сделал знак. На орхестру тотчас же выступил красивый отрок, который на золотом блюде нёс венок из оливковой ветви. Он преклонил колени перед цезарем, тот принял венок и сам увенчал себя им перед ревущим театром.
― Раз победа моя так необыкновенна, ― слегка уже осипшим голосом проговорил Нерон к судьям и представителям города, ― то я предлагаю вам, о ахайцы, стереть всякую память тут о прежних победителях: чтобы навсегда запечатлеть в истории этот день, я предложил бы вам сбросить со своих пьедесталов всех прежних победителей Олимпии…[3]
Искусная вышивка заполняла весь фронт мешка. Коричневый лён бежал по пустыне, за ним едва поспевал голубенький ягнёнок, а розовый ангел с глазами из золотого бисера размахивал над ними не то оливковой ветвью, не то берёзовой розгой. Вышитый крестиком, рисунок имел все очарование кубизма.[8]
Над текстом, выложенным золотыми буквами, был картуш с золотым остробороденьким профилем и полукруглое слово «ЛЕНИН», обрамленное двумя оливковыми ветвями из фольги. Я часто проходил мимо этого места, но вокруг всегда были люди, а при них я не решался подойти ближе.[9]
Сомнения теперь сменило уверенье,
Оливковая ветвь приносит мир благой.
Благодаря росе, ниспавшей в это время,
Свежей моя любовь и смерть мне не страшна,
Я буду жить на зло в стихе, тогда как племя
Глупцов беспомощных похитить смерть должна,
И вечный мавзолей в стихах тобой внушенных
Переживет металл тиранов погребенных.
Знаете ль вы, отчего тот обычай ведётся,
Что у людей знаком мира считаются ветви оливы?
Если война над страною бичом пронесётся,
Сёла сожжёт и потопчет богатые нивы, —
Больше всех прочих деревьев, кустов и растений пахучих
Времени нужно оливе, чтоб рощею стать синекудрой!
Вот почему от еги́птян, и греков, и римлян могучих
Этот обычай ведётся старинный и мудрый...[15]
Внутри хозяин ― самовар
дает предутреннейший пар,
любимая статуя на диване ―
коллекция уюта. Голубок
клюет мои заломленные руки,
оливковая ветвь в окно стучит,
давая знак, что пляшет сельский вид,
и сам ковчег, и все друзья, и други.[4]
Но близится светлая эра
К навеки священным местам.
Где ты воспевала Гесера,
Все стали Гесерами там.
И ты перед миром предстала
С оливковой ветвью в руках ―
И новая правда звучала
На древних твоих языках.[6]
— Анна Ахматова, «Ты, Азия, родина родин!..», Ташкент, до 14 мая 1944
Джери: Прошу прощения. Денни Трипп: Что это? Джерри: Это фиговый листок. Мне его дали реквизиторы. Видите, у меня тоже есть чувство юмора. Денни Трипп: Нет, это у них есть чувство юмора — это ядовитый плющ. Это не настоящий ядовитый плющ, но мне кажется, что ты хотел принести оливковую ветвь.
↑ 12«Путешествия H. М. Пржевальского в восточной и центральной Азии». Обработаны по подлинным его сочинениям М. А. Лялиной. — СПб. 1891 г.
↑ 12Савин А. Н. Университетские дела: дневник 1908-1917 гг. — М., СПб.: центр гуманитарных инициатив, 2015 г.
↑ 12И. Ф. Наживин. Собрание сочинений: В 3 т. Том 2. Иудей. Глаголют стяги. — М.: Терра, 1995 г.
↑ 12А. Николев. Елисейские радости. — М.: ОГИ, 2001 г.
↑ 12Ходасевич В.Ф. «Колеблемый треножник: Избранное». Под общей редакцией Н.А.Богомолова. Сост. и подгот. текста В.Г. Перельмутера. — Москва, «Советский писатель», 1990 г.
↑ 12А.А. Ахматова. Собрание сочинений в 6 томах. — М.: Эллис Лак, 1998 г.
↑ 12Бунин И.А., «Гегель, фрак, метель». — М.: «Вагриус», 2008 г.
