Бе́жецк (до 1766 года — Городе́цк) — город на северо-востоке Тверской области России, административный центр Бежецкого района. Город находится на западном склоне возвышенности Бежецкий верх. С юга на север через город протекает река Молога, принимая в городской черте один из своих притоков — реку Остречину. В черте города также протекает третья река — Похвала.
Название «Бежецк» происходит, вероятно, от «бежь» — беженцы, беглецы. Согласно преданию, селение Бежичи было основано беженцами из Новгорода. Бежецк — один из самых холодных городов Тверской области.
Бежецк был когда-то центральным местом Новгородской пятины того же имени и упоминается уже в уставе 1137 года о денежных взносах в пользу новгородских епископов.[2]
Мощёных улиц в городе было всего две, но летом мы по возможности их избегали и старались ехать окраинными улицами, где наши окованные железом колеса не производили оглушительного стука по булыжной мостовой.[5]
— Алексей Татищев, «Земли и люди: В гуще переселенческого движения», 1928
Мы отправились в путь светлым пасхальным утром, и от Москвы до Бежецка не встретили ни одного трезвого человека.[6]
Печальное уныние царствовало в областях великокняжеских ― думая воспользоваться оным, Михаил Тверской хотел завоевать Кострому; однако ж взял одну Мологу, обратив в пепел Углич и Бежецк.[7]
— Николай Карамзин, «История государства Российского» (том пятый), 1819
Михаил же оставался неприятелем великого князя: воеводы московские, убив в Бежецке наместника Михаилова, опустошили границы тверские.[7]
— Николай Карамзин, «История государства Российского» (том пятый), 1819
...верховье Мсты съ своимъ волокомъ не было границею Новогородскихъ владѣній. Лучше мы забудемъ это, а вспомнимъ то, что Торжекъ, Бѣжецкъ и Волокъламскій принадлежали Новугороду, далеко за Мстою. И слѣд.<овательно,> Мста была не на границѣ, а въ серединѣ Новогородскихъ владѣній съ этой стороны.[8]
В Бежецк, на одну из станций Рыбинско-Бологовской железной дороги, Великий Князь прибыл 2 июня в начале 10-го часа утра. Приняв на станции начальствующих лиц московского военного округа, <...> Его Высочество направился вдоль расцвеченных флагами и гирляндами, обрамленных народом улиц в собор и принял на пути выстроенный подле отведенного ему дома почетный караул от местной команды. Мы проехали мимо старейшей церкви города, Введенской, с ее небольшими синими куполами и отдельно стоящею шатровою колокольней.[2]
Бежецк был когда-то центральным местом Новгородской пятины того же имени и упоминается уже в уставе 1137 года о денежных взносах в пользу новгородских епископов. Характерно, что перечисления всяких взносов, даней, пошлин, всевозможные виды фиска доставляют у нас историческим исследованиям значительную долю опоры; исчезли люди, города, области, а скромная цифирь той или другой повинности неуклонно говорит исследователю о том, что было. В помянутом уставе, между прочим, сказано: «А се бежитьской ряд: в Бежичех с гривен и 8 кун, в Городецке полпяты гривны» и т. д. Бежецк, Бежичи находился прежде на другом месте, на 11-й версте ниже по течению Мологи, там, где теперь село Бежицы. Построен он новгородцами, бежавшими «от гибели и нестроения» из своего города. Легендарные сведенья восходят до X века и даже далее, ко временам Гостомысла. В 1245 году в Бежецкой пятине имел место несчастный бой с литвой, но подоспевшая от Новгорода помощь восстановила дело и отняла всех взятых в плен в Бежецке. После 1273 года, вследствие разгрома старого города тверским князем Святославом Ярославичем, новгородцы стали возобновлять его на новом, нынешнем месте, вверх по течению; отсюда летописное название ― Бежецкий Верх.[2]
Великий князь Василий Дмитриевич отнял Бежецк в 1396 году от Новгорода, но потом возвратил его, потому что в новгородской договорной грамоте с князем Тверским, 1426 года, говорится, что тверская граница проходит мимо Бежецкого Верха. Бежецкой Верх был разорен Василием Косым, когда он в 1435 году шел из Костромы в обход на Москву. Бежецкий Верх был границей новгородских владений и в 1436 году и в следующие два года дважды ограблен князем Тверским в наезде его на Торжок. В 1449 году Бежецкий Верх был уступлен Василием Тёмным князю Можайскому после примирения с ним, а в духовном завещании 1461 года Василий Темный передал его уже как свою собственность в наследство Иоанну III. Но упрямые новгородцы все-таки считали его своим и указывали на это, договариваясь с Казимиром Польским, принявшим любезное посредничество для уложения распри Новгорода с Москвой.[2]
После подчинения Новгорода Иоанном III не могло быть более и речи о принадлежности Бежецка той или другой стороне. Он сохранил предел пятины до Петра I. Иоанн III построил в Бежецке укрепление ― новый город, острог и посад; еще до того времени существовал тут монастырь Введенский, упраздненный в 1764 году; вместе с ним упразднен был и женский Крестовоздвиженский, просуществовавший только 80 лет.[2]
Вчера в Доме Искусств увидел Гумилёва с какой-то бледной и запуганной женщиной. Оказалось, что это его жена Анна Николаевна, урожд. Энгельгардт, дочь того забавного нововременского историка литературы, который прославился своими плагиатами. Гумилев обращается с ней деспотически. Молодую хорошенькую женщину отправил с ребенком в Бежецк ― в заточение, а сам здесь процветал и блаженствовал. Она там зачахла, поблекла, он выписал ее сюда и приказал ей отдать девочку в приют в Парголово.[9]
Бежецк был среднего размера уездным городом: в годы моего детства в нем было около 7000 человек жителей, но только в центре были каменные дома; дальние же улицы напоминали просто деревню. Значительно скрашивали город его 14 церквей, особенно группа их, высившаяся у крутого берега над впадающей у Бежецка в Мологу небольшой реки Остречины. Мощёных улиц в городе было всего две, но летом мы по возможности их избегали и старались ехать окраинными улицами, где наши окованные железом колеса не производили оглушительного стука по булыжной мостовой. В хорошую летнюю погоду от города до Беляниц считалось 18 верст (верста немного больше километра ― 1066 метров). Зимой, когда замерзали мелкие речки и можно было по снегу ехать везде прямиком, расстояние это сокращалось до 16 верст; напротив, поздней осенью и весной приходилось делать объезды и тогда до Бежецка считалось не менее 20 верст. Уже в трех верстах от города мы, детьми, с волнением показывали друг другу начинающее виднеться вдали темное пятно беляницкой усадьбы с возвышающимися над нею посеребренными куполами беляницкой церкви.[5]
— Алексей Татищев, «Земли и люди: В гуще переселенческого движения», 1928
Появились карелы в Бежецком уезде еще в XVI веке при Фёдоре Иоанновиче и, как ни странно, сохранили свой язык почти до последнего времени, когда он начал исчезать под влиянием открываемых везде русских школ. Помню, нам рассказывала соседка (внучка бывшего беляницкого управляющего), школьная учительница, что, когда она первое время преподавала в сельской школе в одной из глухих волостей нашего уезда, половина мальчиков не понимала вовсе по-русски. Василий школу кончил и финский язык позабыл, хотя отдельные слова с детства запомнил. Между прочим, оригинально, что в местности, где Василий родился, всего было три карельских деревни, то есть в общем не больше 150 дворов среди сплошь русских деревень, и тем не менее их жители ухитрились сохранить свой язык в течение более трех столетий.[5]
— Алексей Татищев, «Земли и люди: В гуще переселенческого движения», 1928
Вы знаете, многие осуждают Вас за Лёву, но тогда мне было так ясно, что Вы сделали мудро и, безусловно, лучшее из того, что могли выбрать (я говорю о Бежецке), и Лёва не был бы тем, что он есть, не будь у него бежецкого детства.[10]
Мы отправились в путь светлым пасхальным утром, и от Москвы до Бежецка не встретили ни одного трезвого человека. Шофёры, колхозники, лесники, какие-то военные люди ― все, кого мы расспрашивали о дороге, были мертвецки пьяны. В Бежецке, при самом въезде в город, охотников поджидала на водополье моторная лодка, рассчитанная на семь человек, а нас набралось вдвое больше. Все ринулись в лодку, едва ее не потопив прямо у причала, и моторист наотрез отказался везти нас.[6]
Мы поплыли вдоль растянувшегося по правому высокому берегу Бежецка. Мы долго плыли мимо этого убого, скучного до сердечного спазма городка, потом прошли под мостом, потеряли Бежецк из виду и обрели громадное пространство воды.[6]
Не откладывая дела в дальний ящик, князь заключил с Ошмянским безобразнейший и исполненный недомолвок контракт и затем уехал из Благовещенского. Но для столиц он чересчур одичал, а Кашин ― ненавидел, считая его прикосновенным к постигшей его катастрофе. Поэтому поселился в Бежецке. Там он выстроил дом, развел при нем сад и жил с дочерью, окруженный вымирающими стариками, да и сам постепенно дряхлея и впадая в ребячество. Посторонних людей он боялся и окончательно сделался отшельником.[1]
Около полдён мы были уже в Бежецке… Нас самих это изумило. Вот уже третий город Тверской губернии, в который бросает нас судьба. Зачем? Не хочет ли она дать нам почувствовать, что мы посланы в мир для того, чтоб издать статистическое описание городов Тверской губернии? Ведь существует же мнение, что всякий человек с тем родится, чтоб какую-нибудь задачу выполнить.[1]
↑ 12Н. М. Карамзин. «История государства Российского»: Том 5. — СПб.: Тип. Н.Греча, 1816—1829 гг.
↑Погодин М. П. Кіевлянинъ (на 1850 годъ). «Москвитянинъ», Учено-литературный журналъ на 1850 г. N 10 май. Москва въ университетской типографии
↑К.И. Чуковский. Собрание сочинений в 15 т. Т. 11: Дневник 1901-1921. Предисл. В. Каверина, Коммент. Е. Чуковской. — 2-е изд., электронное, испр. — М.: ТЕРРА-Книжный клуб, 2006. — М., «Терра»-Книжный клуб, 2006 г.
↑Н. Н. Пунин, Дневники. Письма. ― М.: АРТ, 2000 г.
Тверской области
Города России