Конка

Конка на Невском (1906)

Ко́нка (сокращённое от конно-железная городская дорога) — исторический вид общественного транспорта, широко применявшийся до перевода железной дороги на паровую, тепловую, электрическую или канатную тягу. Наиболее распространённой областью применения конки был городской транспорт; таким образом, конка была предшественником электрического трамвая.

Конка представляла собой открытый или чаще закрытый экипаж, иногда двухэтажный с открытым верхом (империал). Вагон по рельсовым путям тянула пара лошадей, управляемая кучером. В местах, где линии конки пересекали крутые подъёмы, экипажи поджидали форейторы (обычно мальчики-подростки), которые подпрягали ещё 1—2 пары лошадей и помогали преодолеть трудное место, затем на ровном участке выпрягали дополнительных лошадей. Первые в мире городские конки появились в Балтиморе (США, 1828 год).

Конка в коротких цитатах

	Мне, как лицу высокопоставленному, не подобает ездить на конке, но на этот раз я был в большой шубе и мог спрятаться в куний воротник.
	— Антон Чехов, «Двое в одном», 1883

	Правила эти суть следующие. Не конка для публики, а публика для конки. При входе кондуктора в вагон публика должна приятно улыбаться.
	— Антон Чехов, «Идеальный экзамен : Краткий ответ на все длинные вопросы», 1884

	...мимо несколько раз пронеслась «паровая конка», пуская клубы дыма...
	— Дмитрий Мамин-Сибиряк, «В ученье», 1897

	О конки! вы — вольные чёлны Шумящих и строгих столиц.
	— Валерий Брюсов, «Огни электрических конок…», 1900

	Сердце сжимается больно. Конка протяжно звенит.
	— Андрей Белый, «Свидание» (из сборника «Прежде и теперь»), 1902

	Ползет уныло конка, Скрипит дверной крючок. Храпит у двери звонко Ослабший старичок.
	— Сергей Городецкий, «На Смоленское» (из сборника «Улица»), 18 мая 1906

	...скажем, проводят рельсы, берут вагон, прицепят коней. Если подобный факт облечь в звуковой костюм, получится слово «конка». Жизнь работает.
	— Владимир Маяковский, «Война и язык», 1914

	...когда мы будем большими и богатыми, мы будем ездить только на конке. Мы будем, будем, будем счастливыми!
	— Надежда Тэффи, «Счастливая», 1916

	Сейчас, например, очень трудно представить себе Баку с допотопной конкой, в которую иной раз впрягались сами пассажиры, чтобы помочь лошади втащить вагон в горку...
	— Анастас Микоян, «Так было», 1974

	Разговаривать внутри вагона было совершенно невозможно от этого ужасного грохотания. На конках ездил преимущественно народ скромный: мелкие чиновники, служащие, рабочие, прислуга.
	— Дмитрий Засосов, Владимир Пызин. «Из жизни Петербурга 1890-1910-х годов», 1976

Конка в публицистике и документальной прозе

Возьмите какой-нибудь факт! Ну, скажем, проводят рельсы, берут вагон, прицепят коней. Если подобный факт облечь в звуковой костюм, получится слово «конка». Жизнь работает. Коней заменят электричеством, а люди, не умеющие придумать нового названия, еще долго говорят «электрическая конка». На словесной одежде «электрический» слово «конка» — это две ненужные пуговицы. Вы скажете, что так теперь уже никто не говорит.

— Владимир Маяковский, «Война и язык», 1914

На углу Тверской и Страстной площади… остановились как раз против освещенной овощной лавки Авдеева, славившейся на всю Москву огурцами в тыквах и солеными арбузами. Пока лошадь отдыхала, мы купили арбуз, завязанный в толстую серую бумагу, которая сейчас же стала промокать, как только Чехов взял арбуз в руки. Мы поползли по Страстной площади, визжа полозьями по рельсам конки и скрежеща по камням. Чехов ругался — мокрые руки замерзли. Я взял у него арбуз. Действительно, держать его в руках было невозможно, а положить некуда. Наконец я не выдержал и сказал, что брошу арбуз. ― Зачем бросать? Вот городовой стоит, отдай ему, он съест.

— Владимир Гиляровский, «Жизнерадостные люди», 1934

Конки, точнее, конно-железные дороги были очень распространенным видом перевозки людей. К началу XX века в столице насчитывалось около тридцати линий конок, три проходили по центру ― они шли по Невскому, по Садовой и от Адмиралтейской площади до Николаевского моста. Все они принадлежали городу, а остальные ― Обществу конно-железных дорог. До окраин, однако, и те не доходили. Вагоны были двух типов: одноэтажные и двухэтажные. Одноэтажный вагон везла одна лошадь и, надо сказать, на подъемах мостов ― с большим напряжением, а двухэтажный вагон с высоким империалом везли две лошади. Спереди и сзади вагонов были открытые площадки, а в двухэтажных вагонах с этих площадок наверх, на империал, вели винтовые металлические лестницы. Империал был открытый, проезд там стоил дешевле ― две копейки за станцию вместо трех и даже пяти копеек внизу. <...> На крутых подъемах к мостам, например к плашкоутному мосту у Зимнего дворца, прицеплялись дополнительно две лошади со своим кучером. Вожатые свистели и орали на лошадей, стегая их кнутами. Публика, стоящая на площадке вагона, тоже принимала участие в этом понукании. При спуске с моста в торможении участвовал и кондуктор на задней площадке. После спуска вагон останавливали, отцепляли дополнительных лошадей, которые оставались ждать встречную конку. Работа кондуктора была также трудна; ему приходилась без счету подниматься на империал, чтобы продать там билеты тем, кто их не взял при проходе мимо него по нижней площадке. Вечером внутри вагона зажигался керосиновый фонарь, тускло освещавший внутренность вагона. На крыше передней площадки зажигался фонарь побольше, но толку от него было мало ― свет едва освещал крупы лошадей. Рельсовый путь для конок был весьма несовершенен, рельсы были без желобков для реборд колес. Междупутье было замощено булыжником вровень с головкой рельса, и реборды колес часто катились прямо по булыжникам, весь вагон содрогался и дребезжал всеми своими расхлябанными частями. Разговаривать внутри вагона было совершенно невозможно от этого ужасного грохотания. На конках ездил преимущественно народ скромный: мелкие чиновники, служащие, рабочие, прислуга. Солдатам позволялось ездить только на открытых площадках.<

— Дмитрий Засосов, Владимир Пызин. «Из жизни Петербурга 1890-1910-х годов», 1976

Конка в мемуарах, письмах и дневниковой прозе

Мы находились на Пречистенке. Скоро подошла конка, на которую намеревался сесть Л. Н. ― Вот поднимусь в горку ― там и сяду! Казалось, он жалел лошадей, не желая садиться ранее, чем они поднимутся в гору. Когда конка была близка, мы расстались. Я смотрел с удивлением и радостью, как Л. Н. проворно, «по-молодому», на полном ходу вскочил на подножку вагона, несмотря на то что в руках его была корзиночка с только что купленными куриными яйцами, а в кармане находилась бутылка с виноградным соком. На площадке вагона была масса народу, так что Л. Н. долго пришлось стоять на подножке, пока пассажиры не потеснились и не дали ему места.

— Николай Никольский, «Прогулка с Л. Н. Толстым», 1900

У манежа я дождался «конки», шедшей на Лубянскую площадь, и поднялся на империал ― на верхнее сидение без крыши. Мы проезжали вдоль стены Китай-города, когда раздался оглушительный треск и гул. Я был настолько озабочен тем, чтобы благополучно довезти и разгрузить свои медные богатства, что даже не задумался о том, что бы это могло быть. Мне и в голову не пришло, что то был взрыв бомбы, которую у здания судебных установлений в Кремле бросил Каляев в карету великого князя Сергея.

— Марк Вишняк, «Дань прошлому», 1953

В один из таких бурных дней я чуть не погиб вместе с братом Михаилом. Способов добраться из города на Кушелевку было несколько: простейший ― на извозчике, но это было дорого, а у нас в почете была экономия, два же других способа заключались в пользовании «конкой». К сожалению, та конка, что подходила к самому Кушелевскому парку, тащилась с удручающей медлительностью, так что на сравнительно короткий путь от Финляндского вокзала до нас уходил целый час ― час, во время которого приходилось дышать смраднейшим воздухом, терпеть раздражающее дребезжание стекол и душу раздирающий лязг колес; приходилось и застревать по десяти и по пятнадцати минут на разъездах! Другая же конка, отходившая от Михайловской площади доезжала всего только до Смольного, и оттуда приходилось переправляться через Неву на ялике. Последний путь был уже потому приятнее, что новые, только что из Германии полученные вагоны на этом маршруте были чистенькие и даже отличались известным изяществом ― так, над каждым окном было вставлено по живописной картинке, и разглядывание этих пейзажиков и натюрмортиков развлекало меня во время пути, длившегося около получаса. Если же я ехал с папой, то мы взбирались с ним на империал и тут открывались довольно интересные виды. Особенно я любил переезд через Фонтанку, с видом на Инженерный Замок, а также проезд мимо церкви св. Симеония и тот вид, который открывался на «готическую» Евангелическую больницу и на возвышавшуюся над прудом «круглую» Греческую церковь. А затем было так занятно очутиться под стеной Смольного монастыря, миновать его курьезные башенки и за последним поворотом увидать Неву.

— Александр Бенуа, «Жизнь художника», 1954

Внешне город поразил меня своей хаотичной застройкой и запущенностью. Современный Баку ― это большой индустриальный и портовый город. Таким величественным и благоустроенным, каким этот город стал за годы Советской власти, тогда, в 1917-1918 гг., он не мог грезиться нам даже в мечтах. Сейчас, например, очень трудно представить себе Баку с допотопной конкой, в которую иной раз впрягались сами пассажиры, чтобы помочь лошади втащить вагон в горку, или с перезвоном колокольцев, прикрепленных к шеям верблюдов, лениво шествующих небольшими караванами по тогдашним пустырям.

— Анастас Микоян, «Так было», 1974

Конка в беллетристике и художественной прозе

Не верьте этим иудам, хамелеонам! В наше время легче потерять веру, чем старую перчатку, — и я потерял! Был вечер. Я ехал на конке. Мне, как лицу высокопоставленному, не подобает ездить на конке, но на этот раз я был в большой шубе и мог спрятаться в куний воротник. Да и дешевле, знаете… Несмотря на позднее и холодное время, вагон был битком набит. Меня никто не узнал. Куний воротник делал из меня incognito. Я ехал, дремал и рассматривал сих малых… «Нет, это не он! — думал я, глядя на одного маленького человечка в заячьей шубенке. — Это не он! Нет, это он! Он!» Думал я, верил и не верил своим глазам…

— Антон Чехов, «Двое в одном», 1883

Конно-железная, или попросту называемая конно-лошадиная дорога состоит из нутра, верхотуры и конно-железных правил. Нутро стоит пять копеек, верхотура три копейки, конно-железные же правила ничего. Первое дано человечеству для удобнейшего созерцания кондукторских нравов, вторая — для засматривания по утрам в декольтированные окна вторых этажей, третьи же для их исполнения. Правила эти суть следующие. Не конка для публики, а публика для конки. При входе кондуктора в вагон публика должна приятно улыбаться. Движение вперед, движение назад и абсолютный покой суть синонимы. Скорость равна отрицательной величине, изредка нулю и по большим праздникам двум вершкам в час. За схождение вагона с рельсов пассажир ничего не платит.

— Антон Чехов, «Идеальный экзамен : Краткий ответ на все длинные вопросы», 1884

Наступал уже дождливый осенний вечер, когда Сережка с матерью подходил в первый раз к фабрике. От вокзала за Невскую заставу они шли пешком. Мать едва тащилась, потому что страдала одышкой. Кроме того, ее давила дорожная котомка, сделанная из простого мешка. На улице уже зажигались фонари, мимо несколько раз пронеслась «паровая конка», пуская клубы дыма; фабрики смотрели на улицу сотнями ярко освещенных окон… Это было фабричное предместье Петербурга, вытянувшееся вверх по Неве на десять верст.

— Дмитрий Мамин-Сибиряк, «В ученье», 1897

Письмоводитель слегка приподнялся на стуле. — Я уже имел обстоятельство доложить вам на предмет агента. — Нич-чего не понимаю! Говорите проще. — Агент Фиалкин изъявляет непременное желание поступить в провокаторы. Он вторую зиму дежурит у Михайловской конки. Тихий человек. Только амбициозен сверх штата. Я, говорит, гублю молодость и лучшие силы свои истрачиваю на конку. Отметил медленность своего движения по конке и невозможность применения выдающихся сил, предполагая их существование…

— Тэффи, «Корсиканец», 1910

И тут я вспоминаю мое сегодняшнее дневное впечатление, такое яркое, такое красивое, что забываю сразу и темный дом, и тускло-тоскливую улицу. — Лена! — говорю я громко и весело. — Лена! Я сегодня видела конку! Я не могу рассказать ей все о том безмерно радостном впечатлении, какое произвела на меня конка. Лошади были белые и бежали скоро-скоро; сам вагон был красный или желтый, красивый, народа в нем сидело много, все чужие, так что могли друг с другом познакомиться и даже поиграть в какую-нибудь тихую игру. А сзади, на подножке стоял кондуктор, весь в золоте, — а, может быть, и не весь, а только немножко, на пуговицах, — и трубил в золотую трубу: — Ррам-рра-ра! Само солнце звенело в этой трубе и вылетало из нее златозвонкими брызгами. Как расскажешь это все! Можно сказать только: — Лена! Я видела конку! Да и не надо ничего больше. По моему голосу, по моему лицу она поняла всю беспредельную красоту этого видения. И неужели каждый может вскочить в эту колесницу радости и понестись под звоны солнечной трубы? — Ррам-рра-ра! Нет, не всякий. Фрейлейн говорит, что нужно за это платить. Оттого нас там и не возят. Нас запирают в скучную, затхлую карету с дребезжащим окном, пахнущую сафьяном и пачулями, и не позволяют даже прижимать нос к стеклу. Но когда мы будем большими и богатыми, мы будем ездить только на конке. Мы будем, будем, будем счастливыми!

— Надежда Тэффи, «Счастливая», 1916

Таня медленно, сосредоточенно наклонила голову. Она совершенно не знала, куда шла. Об этом она и не думала. Лакированные каблучки звонко стучали по пустой панели. Трое мастеровых, жмурясь на солнце, высматривали конку. Таня подошла и стала ждать вагона. Мастеровые прервали разговор и глядели на Таню. Конка, бренча, подкатила и стала — летний открытый вагон с поперечными лавками. Проехав мастеровых, конка стала перед Таней, будто подали карету. Таня прямо поднялась на ступеньку к той лавке, что пришлась против нее, ступила, не ища места, не глядя по сторонам. И студент, что сидел с краю, рывком отъехал вбок, как будто занял ее место и спешит отдать. Конка тронулась. Заспанные люди, плотно запахнувшись, везли еще ночную теплоту и покорно болтались на лавках, мягко толкались на поворотах; теперь они тупо моргали веками на красивую, строгую барышню. Другие и вовсе проснулись и сели вполоборота, чтоб лучше видеть. Санька Тиктин только раз глянул на свою соседку и потом только краем глаза чувствовал ее профиль. А Таня напряженно глядела перед собой на мостовую в зябком прозрачном осеннем солнце. Санькино плечо прижалось к ее руке, — он берег это прикосновение, чувствовал его, как теплое пятно на своей руке. Конку встряхивало, они сталкивались плотней, отскакивали, но Санька снова восстанавливал это прикосновение. <...> Вагон был уже полупустой, и конка бойко катила под гору по запустелой улице, хлябко, вразброд рякали подковами кони. «Теперь сойдет, сойдет наверно», — решил Санька, и сам не заметил, как сильней прижался к соседке. Таня чуть шевельнулась — это первый раз; Санька отдернулся, и стало холодно, как на сквозном ветру. А Таня выпростала руку и поправила сзади волосы под шляпкой. «Как хорошо, как просто!» — думал Санька, и ему так понравился этот поднятый локоть, этот привычный женский жест, будто она первая его сделала. Санька задыхался. Конка заскрипела тормозами, кучер обернулся. Таня поднялась. Санька не знал, что делал. Он не дышал. Он протиснулся мимо Таниных колен, волчком слетел на землю и подал Тане руку.

— Борис Житков, «Виктор Вавич» (книга первая), 1934

Конка в стихах

	Огни электрических конок Браздят потемневший туман, И зов колокольчиков звонок… Пускается в путь караван. Там, в душную втиснут каюту, Застывший, сроднившийся вдруг, (Друзья и враги на минуту!) — Прохожих изменчивый круг. Беседы и облик безмолвный, Ряды сопоставленных лиц… О конки! вы — вольные чёлны Шумящих и строгих столиц.
	— Валерий Брюсов, «Огни электрических конок…», 1900

	Вечер. Бреду одиноко. Тускло горят фонари. Там… над домами… далеко узкая лента зари. Сердце сжимается больно. Конка протяжно звенит. Там… вдалеке… колокольня образом темным торчит.
	— Андрей Белый, «Свидание» (из сборника «Прежде и теперь»), 1902

	В дупле трясучей конки Старушки, старички, Старинные иконки, Вчерашние сморчки. Задумались, мечтают О сказках прожитых. Любовно вспоминают Покойников родных. Ползет уныло конка, Скрипит дверной крючок. Храпит у двери звонко Ослабший старичок.
	— Сергей Городецкий, «На Смоленское» (из сборника «Улица»), 18 мая 1906

	Сыро, блещет иней тонкий, точно рыбья чешуя. Дальний звонкий топот конки средь тумана слышу я. На колесах блещут спицы, блещет дождь на драпе плеч. С имперьяла колесницы двух модисток слышу речь: У франтих жакет на вате, краска на каемке век ― а сегодня в каземате удавился человек…
	— Анна Присманова, «Конка» (из сборника «Вера»), 1952

	Здесь когда-то грачи на берёзах горланили звонко, Грязноватою пеной бежала на берег волна И в Галерную гавань ползла дребезжащая конка По Большому проспекту вдоль серых лачуг в три окна.
	— Всеволод Рождественский, «Новый порт», 1961

	А в Москве ― допотопный трамвай, Где прицепом старинная конка. А над Екатерининским ― грай. Все впечаталось в память ребёнка.
	— Давид Самойлов, «Выезд », 1966

См. также

• Дилижанс
• Омнибус
• Автобус
• Троллейбус
• Автомобиль
• Электромобиль
• Трамвай
• Электрокар
• Электричка
• Электрический самокат