Прислу́га, домашняя прислуга, слуги (а также дворня, дворовые, прислужники, служители, служки, челядинцы, челядь) — наиболее общее понятие, характеризующее тех, кто так или иначе прислуживает хозяину, выполняет различные работы по дому и, чаще всего, живёт в доме своего работодателя. В крупных домовладениях может быть очень большое количество слуг, которые выполняют различные виды работ, подчиняясь друг другу и образуя разветвлённую внутреннюю иерархию.
...кухарки, экономки и другая женская прислуга католических ксёндзов, которые церковными законами были обречена на безбрачие, с давних пор служили одиозными фигурами скабрезных анекдотов.
— Ярослав Гашек, «Похождения бравого солдата Швейка...», 1923
— С прислугой осторожно! — предупреждал доктор Сомов, покачивая головой...
Прислуга ― это враг в доме. Я стала обходиться без прислуги с тех пор, как моя кухарка сделала мне замечание. Она посмела сказать, что если я не буду к возвращению мужа с работы красиво причесываться, он оставит меня. Это наглецы, соглядатаи в семье![8]
У русского интеллигента всегда грязь ― ему прислуга нужна, а сам он за собой прибирать не умеет.[10]
— Лев Данилкин, Ленин: «Пантократор солнечных пылинок», 2017
Прислуга в публицистике и документальной литературе[править]
Старайся же под влиянием гнева не оскорбить своих гостей, несмотря на свой пышный приём, и лучше принимай их просто, но доставь им удовольствие своим ласковым обхождением. За обедом обращай внимание, чтобы прислуги было меньше, чем гостей — глупо было бы, если бы за немногими гостями ухаживало много прислуги.
Именно «малиновый Бабушкин» привел эти авгиевы конюшни в порядок ― и отчеканил максиму, которая запомнилась Крупской: «У русского интеллигента всегда грязь ― ему прислуга нужна, а сам он за собой прибирать не умеет».[10]
— Лев Данилкин, Ленин: «Пантократор солнечных пылинок», 2017
Прислуга в мемуарах, письмах и дневниковой прозе[править]
Упавшим тарантасом мне расшибло ногу. Еще хорошо, что лежу я в порядочном доме, где есть уход и прислуга. А кабы на постоялом дворе! За доктором посылаем в другой уезд, пиявки чуть не по рублю серебром штука, а их надо мне очень много.[11]
Меня и сестрицу Марфиньку она просто поедом ела! Да и брату Петру от неё доставалось! Бывало, как рассердится она на кого-нибудь из прислуги, сейчас прибежит к нему в кабинет и требует, чтобы он собственноручно наказал провинившегося. Он, по доброте своей, не хочет, пробует ее урезонить; куда тебе! От его резонов она только пуще рассвирепеет; на него самого накинется, начнет его всякими скверными словами ругать. И байбак-то он, и на мужчину совсем не похож!.. Со стороны слушать совестно.[12]
В парадных подъездах, украшенных зеркалами, были просторные лестницы, кабины лифтов были отделаны дорогим деревом ― как вагоны международного класса в прежних пассажирских поездах. Для хозяйственных нужд и для прислуги предназначались более скромные «чёрные» лестницы.[9]
Прислуга в беллетристике и художественной прозе[править]
По-видимому, умы этих людей так поглощены напряжёнными размышлениями, что они не способны ни говорить, ни слушать речи собеседников, пока их внимание не привлечено каким-нибудь внешним воздействием на органы речи и слуха; вот почему люди достаточные держат всегда в числе прислуги одного так называемого хлопальщика (по-туземному «клайменоле») и без него никогда не выходят из дому и не делают визитов. Обязанность такого слуги заключается в том, что при встрече двух, трёх или большего числа лиц он должен слегка хлопать по губам того, кому следует говорить, и по правому уху того или тех, к кому говорящий обращается. Этот хлопальщик равным образом должен неизменно сопровождать своего господина на его прогулках и в случае надобности легонько хлопать его по глазам, так как тот всегда бывает настолько погружен в размышления, что на каждом шагу подвергается опасности упасть в яму или стукнуться головой о столб, а на улицах — спихнуть других или самому быть спихнутым в канаву.
Я вот теперь за тобой ухаживаю, ― добавил он со смехом, ― и что ж ты думаешь, я тебя не ухожу что ли? Будь спокойна: ухожу тебя, разбойницу! Ухожу! ― и с этим Термосёсов приподнял обеими руками кверху Данкино лицо и присосался к ее устам как пиявка. Поцелую этому не предвиделось конца, а в комнату всякую минуту могла взойти прислуга…
Вместе с экономами, пограничными смотрителями и лесничими и другой тип мало-помалу исчезает с лица земли: это — старый слуга. Во время моего детства, помню я, у моего отца служил один из таких мамонтов. Звали его Николай Суховольский, так как он был шляхтичем из шляхетской деревни Сухой Воли, о которой он часто вспоминал в своих рассказах. Отец мой унаследовал его после покойника своего отца, у которого Николай во время Наполеоновских войн был ординарцем. Когда он поступил на службу к моему деду, Николай и сам хорошенько не помнил, а когда его спрашивали об этом, то обыкновенно нюхал табак и отвечал:
— Я был безусым, да и сам пан полковник, — упокой Господь его душу! — еще рубашку в зубах носил.
В доме моего отца он исполнял различные обязанности: был и буфетчиком, и лакеем, летом, в роли эконома, ходил на жнивьё, зимой — в ригу, хранил ключи от водочного склада, от погребов, от сараев, заводил часы, но больше всего ворчал. Ворчал он на моего отца, на мать (я боялся его как огня, хотя и любил его); в кухне затевал баталию с поваром, казачков таскал за уши по всему дому и никогда ничем не был доволен. Во время обеда он всегда стоял за креслом отца, и хотя сам не прислуживал, но присматривал за прислуживающим мальчиком и грыз его, не давая ни минуты отдыха.[13]
— Антон Чехов, «Список лиц, имеющих право на бесплатный проезд по русским железным дорогам», 1886
— Как вы попали сюда?
В переднюю папы, куда «римские княгини» попадают только по особому разрешению.
Ей по дороге отдали раз десять честь швейцарские гвардейцы, «кавалеры плаща и шпаги» отвешивали ей поклоны, «князья церкви» встали и поклонились при её появлении.
Ещё несколько минут, и она была бы принята в аудиенции папой.
Как это могло случиться?
Виновата ватиканская прислуга.
Трудно представить себе прислугу более распущенную, чем эта бесчисленная и ничего не делающая прислуга Ватикана.
Вы можете ходить сколько угодно и ни за что не добьётесь билета на папские торжества.
Только что появляются эти билеты с крупной надписью на каждом: «Gratis», — ватиканская прислуга расхватывает их все. Билеты, как театральные, продаются с надбавкою барышниками. Билетами торгуют в кабачках. Они продаются пачками.
Билетами на торжества торгуют швейцары больших отелей.
— Сто франков.
— Почему так дорого?
— Лучшие места.
— Да их где угодно сотнями!
— То худшие места. А это места почётные. Ватиканская прислуга доставляет их только в отели.
Швейцары в отелях идут дальше и предлагают вам:
— Не угодно ли вам видеть папу. Завтра приём поклонников.[3]
— Вам для прислуги? — спрашивает приказчик. И, получив утвердительный ответ, справляется о подробностях:
— Они кухарка? Для кухарок предпочтительнее всего коричневое бордо с желтой горошиной. Клетка для кухарки тоже хороша. Особливо с красным. Потому цвет лица у кухарок пылкий и требует оживления в кофтах.
— Для нянюшки? Для нянюшки солидное с мелким цветком, кардинал-эстрагон, лиловое с мильфлером… — Для горнишен весёленькое под шёлк, с ажурчиком под брокар…
...кухарки, экономки и другая женская прислуга католических ксёндзов, которые церковными законами были обречена на безбрачие, с давних пор служили одиозными фигурами скабрезных анекдотов. Для чешского читателя такого пояснения не требовалось. Он многозначительно улыбался при одном упоминании «фарских кухарок», т.е. кухарок ксёндзов. И вот три сестры набожного судьи, вероятно, искренне почитающего «служителей бога», прижили детей от ксендзов, а судье вдобавок приходится быть крёстным отцом, так как никто не хотел выполнять эту роль для внебрачных детей.
— Ярослав Гашек, «Похождения бравого солдата Швейка...» (книга четвёртая, глава I), 1923
...вбегала всегда взволнованная барышня Таня Куликова, сухонькая, со смешным носом, изъеденным оспой; она приносила книжки или тетрадки, исписанные лиловыми словами, наскакивала на всех и подавленно, вполголоса торопила:
― Ну, давайте читать, читать! Вера Петровна успокаивала ее:
― Напьемся чаю, отпустим прислугу и тогда…
— С прислугой осторожно! — предупреждал доктор Сомов, покачивая головой, а на темени её, в клочковатых волосах, светилась серая, круглая пустота.
В эту специфическую среду Вайс хотел проникнуть, но, понимая свое положение, люди этой среды держали себя с кастовой замкнутостью. И Вайс с усмешкой думал, что, если бы баронесса вдруг решила принять его как равного и представила своим знакомым, он знал бы, как держать себя с немецкой аристократией, ― книги, фильмы, тренировки служили для этого надежной основой. А о немецкой прислуге он был осведомлен гораздо меньше. Ему предстояло на практике изучить эту новую для него социальную прослойку. Попытки найти ключ к тайнам этой среды с помощью фрау Дитмар окончились безуспешно. Фрау Дитмар заявила с негодованием:
― Прислуга ― это враг в доме. Я стала обходиться без прислуги с тех пор, как моя кухарка сделала мне замечание. Она посмела сказать, что если я не буду к возвращению мужа с работы красиво причесываться, он оставит меня. Это наглецы, соглядатаи в семье! Жизненный опыт Вайса не давал ничего полезного в познании людей этого рода. И если у некоторых его знакомых и были домработницы, то они находились скорее в положении члена семьи, от которого зависят все остальные, пребывающие, кроме того, в непрестанном тревожном ожидании, что вот-вот домработница объявит: с такого-то дня она студентка, или продавщица, или уезжает на новостройку. Сотни машин съезжались каждую субботу вечером к продовольственному цейхгаузу за пайками, размеры и ассортимент которых соответствовали званию и должности того или иного лица. Пайки для своих хозяев получали кухарки, денщики, повара.[8]
У дверей стоит прислуга
Вся в убранстве из жемчу́га,
Так как жар вот и горит, По̀-гишпански говорит…
Между ними тут Емеля…
Тут прислуга подскочила
И царевича спросила,
Кто он родом и отколь,
Не саратовская ль голь,
И не с вражьего ль навета
Прикатил к ним до рассвета?[1]
Спешите вы к одру больного друга,
Его приют безмолвен и уныл.
Открыта дверь, чуть шепчется прислуга,
Душистый мускус воздух напоил.
Больной лежит и с хриплым шумом дышит,
Вы вздрогнули, ― ваш слух невольно слышит:
Кончается…[15]
Володя, Саша, Надя… без конца, ―
И в этом мертвом доме мы друг друга Любили мало; чтоб звонком отца
Не потревожить, так же как прислуга,
Мы приходили с чёрного крыльца.
А между тем, не ведая досуга, Здоровья не щадя, отец служил
И всё копил, он всё для нас копил.[2]
У ней ключи: всем верховодит,
Сама в шелках, атласах ходит,
Ну прямо райское житье.
Прислуге велено ее,
Вишь, звать «Аглаей Николавной».
Небось забыла, как недавно
Ходила девка босиком,
Владела дорогим добром:
Одной посконною рубашкой,
Да называлась просто Глашкой. <...>
Прислуга в коридоре
Давно уж выстроилась в ряд
И смотрит с жадностью им в руки.
Последний вздох! А через несколько минут
Они опять «к себе» идут ―
И изумлённая прислуга
Вручает им их прежний ключ…
Блаженства истинного луч,
Забвенье поцелуев жарких…[4]
Зал очнулся: шепот, крики, Обмороки дам. «Сумасшедший! Пьяный! Дикий!» ― «Осторожней ― в морду дам».
Но прислуга «господину»
Завязала рот
И снесла, измяв, как глину,
На пролётку у ворот…[6]
Она скрывала дрожь испуга,
Когда пальто свое сняла,
Когда в последний раз прислуга
Вошла зачем-то и ушла,
А он дрожал, нетерпеливо
Её кидался раздевать,
Взирая жадно и блудливо
На их широкую кровать.
И в спальне с едкими духами,
Где свечи проливали муть,
Он тискал потными руками
Её лицо, плечо и грудь.[16]
Я ― прислуга со всеми удобствами ― Получаю пятнадцать рублей, Не ворую, не пью и не злобствую И самой инженерши честней.
Дело в том, что жена инженерская
Норовит обсчитать муженька.
Я над нею труню (я ведь дерзкая!)
И словесно даю ей пинка.[7]
И во взор попа голубоватый, Верно, ужас заглянул уродом, Что супруги, наподобье статуй, Обмерши, застыли над комодом.
А когда прислуга притащила
С талиею низкою и узкой
Грузный звучный самовар, ― уныло
Пили долго-долго чай вприкуску.[17]
— Владимир Нарбут, «Подкатил к селу осенний праздник...», 1913
Квартира занята ―
Весь низ ― под ними.
Прислуга нанята:
― Теперь двоими
Не обойтись, пожалуй,
Да, ладно, впрочем…[18]
— Георгий Оболдуев, «Так лето протекло...» (из цикла «Я видел»), 1950
Старик был ядовитый
И ссорился с прислугой,
Жил всеми позабытый
И мучился недугом.[19]
↑В. И. Даль. Пословицы русского народа : Сборник пословиц, поговорок, речений, присловий, чистоговорок, прибауток, загадок, поверий и пр. в двух томах. 1862 г. — 1-е изд.
.jpg)
