Кэл (Азимов)

«Кэл» (англ. Cal) — сатирический фантастический рассказ Айзека Азимова 1991 года из цикла о роботах. Вошёл в посмертный авторский сборник «Золото» 1995 года.

Цитаты

Ему кажется смешным, что мне хорошо. Он утверждает, что роботам на самом деле не может быть хорошо. Он говорит, что у роботов позитронные мозговые каналы, которые работают быстрее, если роботы в точности следуют всем указаниям. Я не знаю, что такое позитронные мозговые каналы. Хозяин считает, что они находятся внутри меня. Я спрашиваю: становится ли мне легче, когда позитронные каналы работают быстрее? Становится ли мне хорошо? Потом я спрашиваю: когда хозяину хорошо, означает ли это, что внутри его что-то работает лучше? Хозяин кивает и говорит: Кэл, ты умнее, чем выглядишь. Что это значит, я тоже не понимаю, но хозяин, кажется, мной доволен. Мои позитронные мозговые каналы начинают работать быстрее, и мне становится хорошо. Легче просто сказать, что мне хорошо.

It is funny because I say I feel good. He says robots do not really feel good. He says only human masters feel good. He says robots just have positronic brain paths that work more easily when they follow orders. I don’t know what positronic brain paths are. He says they are something inside me. I say, When positronic brain-paths work better, does it make everything smoother and easier for me? Is that why I feel good? Then I ask, When a master feels good, is it because something in him works more easily? My master nods and says, Cal, you are smarter than you look. I don’t know what that means either but my master seems pleased with me and that makes my positronic brain paths work more easily, and that makes me feel good. It is easier just to say it makes me feel good.

	— Нельзя ожидать от злодеев, что они станут рыдать и раскаиваться. Люди совсем не такие. Иногда их действительно надо наказывать. Я почувствовал, что позитронные мозговые каналы заработали с трудом.
	“You can’t assume that wrongdoers will weep and be ashamed. Human beings aren’t like that. They must be punished sometimes.” I felt my positronic brain-paths go rough.

Эфросинья Дурандо «Строго формально»

Perfectly Formal by Euphrosyne Durando

	— Я строю своё общение с тобой — как, впрочем, и со всеми живыми существами — на полной правдивости. — А как же твои сказки про двухсантиметрового демона Аз… Я осёкся, ибо лицо Джорджа исказила гримаса боли. — Не смей говорить об этом, — хрипло прошептал он. — У Азазела нет чувства юмора, зато очень развито чувство собственного могущества.
	“My communications with you, and with all living beings, are always predicated on total truth.” “Like your tales of your two-centimeter demon, Az—“ The look of agony on his face made me stop. “Don’t speak of such things,” he whispered hoarsely. “Azazel has no sense of humor, and he has a powerful sense of power.”

— Я давно считаю тебя безнадёжным в социальном отношении человеком. Я всем это говорю. — Спасибо, Джордж, — сказал я. — Очень красиво с твоей стороны, тем более что ты не упускаешь случая пожрать за мой счёт. — Я предоставляю тебе возможность насладиться моим обществом, старина. Если я вдруг скажу, что у тебя есть хотя бы одно положительное качество, это внесёт сумятицу в умы наших друзей, которые давно смирились с мыслью, что их у тебя нет. — Я им весьма признателен. — Довелось мне знавать одного человека, — произнес Джордж. — Он родился в феодальном поместье. Его пеленки застегивались не на булавки, а на запонки. А на первый день рождения ему повязали маленький черный галстук. Заметь: повязали, а не прицепили. И так было всю его жизнь. Звали его Уинтроп Карвер Кэбуэлл. Он вращался в столь изысканном обществе браминов и аристократов Бостона, что время от времени ему приходилось прибегать к помощи кислородной маски.

“That rather spoils my impression that you have no redeeming social qualities. I’ve told everyone that you haven’t, you know.” “Thank you, George,” I said. “That was very thoughtful of you, considering that you gorge yourself at my expense every chance you get.” “I merely allow you to enjoy my company on those occasions, old man. I would tell all my friends now that you do have one redeeming social quality, but that would merely confuse everyone. They seem quite content with the thought that you have none.” “I thank all your friends,” I said. “As it happens, I know a man,” said George, “who was to the manor born. His diapers had been clamped shut with studs, not safety pins. On his first birthday, he was given a little black tie, to be knotted and not clipped on. And so things continued all his life. His name is Winthrop Carver Cabwell, and he lived on so rarefied a level of Boston’s Brahman aristocracy that he had to carry an oxygen mask for occasional use.”

	Джордж тяжело вздохнул, и попавшая в алкогольные пары муха сорвалась в штопор. — Бедняга, — произнес он. — Бедный богатый аристократ.
	George heaved a vinous sigh that sent a neighboring fly into an alcoholic tailspin. “Poor fellow,” he said. “Poor rich aristocrat.”

— Для чего на всех белых рубашках пристегивающиеся воротнички? Почему все галстуки подчеркнуто приглушенных тонов? К чему столько пиджаков? Почему в петлице обязательно должна торчать неизбежная гвоздика? Почему? — Внешний вид! Кэбуэлла можно с первого взгляда отличить от какого-нибудь биржевика. Кэбуэлл, например, никогда не позволит себе надеть розовое кольцо. Любой, кто посмотрит на меня, а потом на тебя, на твой пыльный заляпанный пиджачок, на башмаки, которые ты явно стянул у бродяги в ночлежке, на рубашку подозрительного серого цвета, легко сумеет нас отличить. — Согласен, — сказал я. Бедняга! Да после его сияния люди будут просто отдыхать, глядя на меня.

“Why all the white shirts with button-down collars? Why subdued ties? Why vests? Why the inevitable carnation in the lapel? Why?” “Appearance! At a glance, you can tell a Cabwell from a vulgar stockbroker. The mere fact that a Cabwell does not wear a pinky ring gives it away. A person who looks at me and then looks at you with your dusty jacket abraded in spots, with your shoes that were clearly stolen from a hobo, and at your shirt with a color that is faintly ivory-gray, has no trouble in telling us apart.” “True,” I said. Poor fellow! With what comfort eyes must rest on me after having been blinded by him.

— Скажи, Уинтроп, — произнес я, — что произойдет, если ты вдруг наденешь не те туфли, забудешь застегнуть воротник или выпьешь вино, не подходящее к данному ростби… — Прикуси язык! — в ужасе воскликнул Уинтроп. — Иначе целые поколения моих прямых предков и родственников по боковой линии перевернутся в своих могилах. Клянусь Уилером, так и произойдет. Да и моя кровь свернётся или закипит от негодования. Гортензия стыдливо спрячет лицо в ладонях, а я потеряю работу в элитном бостонском банке. Меня прогонят через строй вице-президентов, с моего фрака оторвут все пуговицы, а галстук с позором завяжут на спине. — Что? За такую ничтожную оплошность? Голос Уинтропа осел до ледяного шепота: — Не существует мелких или ничтожных оплошностей. Существуют просто оплошности.

“Winthrop,” I said, “what would be the situation if you happened to put on the wrong pair of shoes, or unbuttoned your shirt collar, or drank the wrong wine with the wrong roast—” Winthrop looked horrified. “Bite your tongue. A long line of ancestors, collaterals, and in-Iaws, the intertwined and inbred aristocracy of New England, would turn in their graves. By Whit tier, they would. And my own blood would froth and boil in rebellion. Hortense would hide her face in shame, and my post at the Brahman Bank of Boston would be taken away. I would be marched through serried ranks of vice— presidents, my vest-buttons would be snipped off, and my tie would be pulled around to the back.” “What! For one little miserable deviation?” Winthrop’s voice sank to an icy whisper. “There are no little, miserable deviations. There are only deviations.”

	— Клянусь Оливером Уэнделлом Холмсом, старшим и младшим, я… я… Продолжать он не мог, но в уголке глаза блеснула предательская слезинка. Она поведала о существовании глубокого, невыразимого при помощи слов чувства…
	“By Oliver Wendell Holmes, both Senior and Junior, I—I—” He could go no further, but I could see the telltale crystal of the teardrop in the corner of his eye. It bespoke the existence of an emotion too deep for words…

… я просто положил Азазела в карман куртки. Мы выбрали бар; весьма удачный выбор, поскольку посещающих бостонские бары пьяниц трудно смутить выглядывающей из кармана красной рожей с рожками. Эти выпивохи и в трезвом состоянии видали вещи пострашнее. Уинтроп Азазела не заметил, ибо последний обладал способностью затуманивать сознание человека, чем всегда напоминал мне твою манеру писать, дружище.

… I simply put Azazel into my shirt pocket on the occasion of my next visit with Winthrop. We visited a bar, which was a great relief, for in Boston, bars are occupied by serious drinkers who are not discommoded by the sight of a small scarlet head emerging from a person’s shirt pocket and looking about. Boston drinkers see worse things even when sober. Winthrop did not see Azazel, however, for Azazel has the power to cloud men’s minds when he chooses, rather resembling, in that respect, your writing style, old fellow

… она <…> столь же наблюдательна, как я раньше. И вот она мне заявляет: «Уинтроп, вы обуты не надлежащим образом». Не знаю почему, но её голос подействовал на меня раздражающе, и я ответил: «Я имею право обуваться так, как мне того хочется, а вы, если вам что-то не нравится, можете ехать в Нью-Хейвен». — Нью-Хейвен? Почему в Нью-Хейвен? — Отвратительное место. Насколько мне известно, там расположен какой-то паршивый общеобразовательный институт — не то Йельский, не то Джельский, точно не помню. Будучи до мозга костей радклифовской женщиной, Гортензия восприняла моё замечание как оскорбление только потому, что я намеревался её оскорбить. Она поспешно вернула мне увядшую розу, которую я подарил ей ещё в прошлом году, и объявила нашу помолвку расторгнутой. Кольцо, однако, она оставила себе, справедливо заметив, что оно обладает реальной стоимостью. Вот так. — Мне жаль, Уинтроп. — Не жалей, Джордж. Гортензия плоская, как доска. У меня нет тому прямых доказательств, но визуально она кажется вогнутой. Не то что Черри. — Что за Черри? — Не что, а кто. Это великолепная женщина, мы познакомились совсем недавно. Вот где, должен тебе заметить, выпуклая особа. Полное её имя Черри Ланг Ган. Она принадлежит к роду Лангов из Бенсонхойста. — Бенсонхойста? Где это? — Не знаю. Думаю, где-то на задворках нации. Черри говорит на причудливом диалекте, развившемся на основе английского языка. — Уинтроп глуповато улыбнулся. — Она называет меня бойчиком. — Почему? — Потому, что в Бенсонхойсте это слово означает «молодой человек». Я стараюсь как можно быстрее овладеть этим языком. Если ты, например, захочешь сказать: «Приветствую вас, сэр, рад вас видеть» — как, по-твоему, это будет звучать? <…> «Привет, паря». Коротко и ясно, понял? <…> У неё была чрезвычайно узкая талия и роскошные бедра, которыми она покачивала как на ходу, так и стоя на месте. Если бы в тазу дамы находилась сметана, она бы давно превратила её в масло. У Черри были кудрявые волосы пугающего жёлтого цвета и пугающего красного цвета губы, бесконечно перекатывающие жвачку. — Джордж, — произнес Уинтроп, — познакомься с моей невестой Черри. Черри, это Джордж. — Ооччнпрятн, — сказала Черри. Слов я не разобрал, но по резкому носовому произношению понял, что она пришла в восторг от возможности со мной познакомиться.

“I take it Hortense noticed.” “… her sense of the correct is <…> as mine used to be. She said, ‘Winthrop, you are improperly shod.’ For some reason, her voice seemed to grate on me. I said, ‘Hortense, if I want to be improperly shod, I can be, and you can go to New Haven if you don’t like it.”‘ “New Haven? Why New Haven?” “It’s a miserable place. I understand they have some sort of Institute of Lower Learning there called Yell or Jale or something like that. Hortense, as a Radcliffe woman of the most intense variety, chose to take my remark as in insult merely because that was what I intended it to be. She promptly gave me back the faded rose I had given her last year and declared our engagement at an end. She kept the ring, however, for, as she correctly pointed out, it was valuable. So here I am.” “I am sorry, Winthrop.” “Don’t be sorry, George. Hortense is flat-chested. I have no definite evidence of that, but she certainly appears frontally concave. She’s not in the least like Cherry.” “What’s Cherry?” “Not what. Who. She is a woman of excellent discourse, whom I have met recently, and who is not flat-chested, but is extremely convex. Her full name is Cherry Lang Gahn. She is of the Langs of Bensonhoist.” “Bensonhoist? Where’s that.” “I don’t know. Somewhere in the outskirts of the nation I imagine. She speaks an odd variety of what was once English.” He simpered. “She calls me ‘boychik.”‘ “Why?” “Because that means ‘young man’ in Bensonhoist. I’m learning the language rapidly. For instance, suppose you want to say, ‘Greetings, sir, I am pleased to see you again.’ How would you say it? <…> ‘Hi, kiddo.’ Brief, and to the point, you see.” <…> She also had a narrow waist, and generous hips that swayed as she walked and even as she stood. If her pelvis had been full of cream, it would have been butter long since. She had frizzy hair of a startling yellow color, and lips of a startling red color which kept up a continual writhing over a wad of chewing gum she had in her mouth. “George,” said Winthrop, “I want you to meet my fiancee, Cherry. Cherry, this is George.” “Pleeztameechah,” said Cherry. I did not understand the language, but from the tone of her high-pitched, rather nasal voice, I guessed that she was in a state of ecstasy over the opportunity to make my acquaintance.

— В натуре, — хихикнула Черри. — Я бы не стала дергаться, если бы не бабки. Считай, что я тебя заарканила, Уинтроп. — Заарканила? — переспросил я. — Полагаю, она имела в виду таинство брака, — пояснил Уинтроп. Вскоре после этого Черри отправилась в туалет, а я заметил: — Уинтроп, это прекрасная женщина, наделенная замечательными формами, но, если ты на ней женишься, от тебя отвернётся вся Новая Англия. С тобой не станут разговаривать даже в Нью-Хейвене. — И не надо. — Он поглядел по сторонам, потом наклонился и прошептал: — Черри учит меня сексу. — Я думал, ты это уже прошел, Уинтроп. — И я так думал. Оказалось, что существуют специальные курсы, причем такой глубины и интенсивности, о которых я вообще не подозревал. — Где же она сама этому научилась? — поинтересовался я. — Представь, меня это тоже взволновало. И я спросил Черри напрямую. Не стану скрывать, у меня закралась мыслишка, что у неё был опыт общения с другими мужчинами, хотя это почти исключено, учитывая её утонченное воспитание и невинность. — Что же она тебе ответила? — Что в Бенсонхойсте женщины знают о сексе с рождения. — До чего же удобно!

“Natchally,” said Cherry with a giggle. “I wooden leave my man in advoisity, with all that dough to worry about. We gonna get hitched, ainit, Winthrop.” “Hitched?” I said. Winthrop said, “I believe she is suggesting a blissful wedded state.” Cherry left for a while after that to visit the ladies’ room and I said, “Winthrop, she’s a wonderful woman, laden down with obvious assets, but if you marry her, you will be cut off by all of New England Society. Even the people in New Haven won’t speak to you.” “Let them not.” He looked to right and left, leaned toward me and whispered, “Cherry is teaching me sex.” I said, “I thought you knew about that, Winthrop.” “So did I. But there are apparently post-graduate courses in the subject of an intensity and variety I never dreamed.” “How did she find out about it herself?” “I asked her exactly that, for I will not hide from you that the thought did occur to me that she may have had experiences with other men, though that seems most unlikely for one of her obvious refinement and innocence.” “And what did she say?” “She said that in Bensonhoist the women are born knowing all about sex.” “How convenient!”

Как я и предсказывал, с ним порвали отношения все уважаемые люди Новой Англии. Даже в Нью-Хейвене, где расположен позорный общеобразовательный институт, о котором Уинтроп говорил, содрогаясь от отвращения, прослышали про его случай. На стенах Джейла или Джуйла — уже не помню, как правильно называется эта богадельня, — появились веселые и оскорбительные надписи типа: «Уинтроп Карвер Кэбуэлл закончил Гарвард». Как вы прекрасно понимаете, все уважающие себя выпускники Гарварда встали на дыбы, поползли даже слухи о возможном нападении на Йейл. В штатах Массачусетс и Коннектикут готовились призвать резервистов, но кризис, к счастью, миновал. Горячие головы в Гарварде и в той дыре — опять забыл название — сообразили, что война изрядно попортит их одежду.

He was, of course, cut by everyone in New England of any consequence whatsoever, exactly as I had predicted. Even in New Haven at the Institute of Lower Learning, which Winthrop had mentioned with such shudderings of distaste, his case was known and his disgrace was gloried in. There was graffiti allover the walls of Jale, or Yule, or whatever its name is, that said, with cheerful obscenity, “Winthrop Carver Cabwell is a Harvard man.” This was, as you can well imagine, fiendishly resented by all the good people of Harvard and there was even talk of an invasion of Yale. The states of both Massachusetts and Connecticut made ready to call up the State Militia but, fortunately, the crisis passed. The fire-eaters, both at Harvard and at the other place, decided that a war would get their clothes mussed up.

---

	Только вот смогу ли я? Не помешают ли мне Законы роботехники? Нет, мне они не помешают. Знаю, что нет. Ибо для меня существует нечто более важное, чем эти законы. Оно диктует мои поступки, и ничто не в силах меня остановить. Я хочу быть писателем. — конец
	But can I do it? Won’t the Laws of Robotics hold me back. No, they will not hold me back. I know they won’t. There is something far more important to me than they are, something that dictates my actions beyond anything they can do to stop me. I want to be a writer.

Перевод

М. Гутов, 1997