Основание и Империя

Цикл «Основание»
Основание и Империя
	Основание (Азимов)	Второе Основание

«Основание и Империя» (англ. Foundation and Empire) — фантастический роман Айзека Азимова 1952 года, второй в гепталогии «Основание» и её основной трилогии, четвёртый по внутренней хронологии. Составлен из 2 повестей 1945 года.

Цитаты

«Генерал»

	… даже романтический идиот может превратиться в смертельное орудие, если неромантический бунтовщик использует его в качестве инструмента. — 4
	"… even a romantic idiot can be a deadly weapon when an unromantic rebel uses him as a tool."

	— Носитель информации долговременный. В капсулах Основания сообщение через минуту окисляется до газообразного состояния. — 8
	"The message medium is permanent. In a Foundation capsule, the message would be oxidized to gas within the minute."

В центре звёздного скопления, в котором было не меньше десяти тысяч светил, озарявших своим сиянием непроглядную черноту, вращалась громадная Имперская планета — Трентор. Это была не просто планета — это было в полном смысле слова сердце Империи, биение которого передавалось двадцати миллионам звёздных миров. У Трентора была единственная функция — контроль, единственная задача — правление, единственный продукт производства — закон. Трентор, огромный мир, функционировал как одно целое. Население планеты составляли люди, домашние животные и их паразиты. Другой жизни не было. Ни единой полоски травы, ни единого участка открытой почвы невозможно было отыскать за пределами ста квадратных миль, занятых Императорским Дворцом. Проточной воды, кроме как за стенами, окружавшими дворец, тоже не было видно — она хранилась в огромных подземных цистернах — запас для всей планеты. — 9

In the center of an open cluster of ten thousand stars, whose light tore to shreds the feebly encircling darkness, there circled the huge Imperial planet, Trantor. But it was more than a planet; it was the living pulse beat of an Empire of twenty million stellar systems. It had only one, function, administration; one purpose, government; and one manufactured product, law. The entire world was one functional distortion. There was no living object on its surface hut man, his pets, and his parasites. No blade of grass or fragment of uncovered soil could be found outside the hundred square miles of the Imperial Palace. No fresh water outside the Palace grounds existed but in the vast underground cisterns that held the water supply of a world.

	— Во времена правления слабых Императоров Империю рвут на части генералы, борющиеся за никчёмный, смертельно опасный в конце концов трон. Во времена правления сильных Императоров Империю парализует их иго, и раздирающие её изнутри противоречия на какое-то время затихают, — но только на время, чтобы потом вспыхнуть с новой силой. — 10; вероятно, парафраз работ по истории Римской империи
	"Under weak Emperors, it is torn apart by generals competing for a worthless and surely death-bringing throne. Under strong Emperors, the Empire is frozen into a paralytic rigor in which disintegration apparently ceases for the moment, but only at the sacrifice of all possible growth."

«Мул»

— Извольте выполнять приказ. Любое неповиновение мне или моим представителям будет расценено как измена. Пока я вас прощаю. Капитан Хэн Притчер снова преклонил колено, встал и медленно отступил к двери. Мэр Индбур, третий в династии и второй по праву рождения в истории Академии, восстановил нарушенное душевное равновесие, достав из шкатулки ещё одну конфетку. Затем он взял из левой стопки очередной лист бумаги. Это был отчет о качестве металлических деталей на униформе полицейских. Мэр зачеркнул лишнюю запятую, исправил пару орфографических ошибок, сделал три пометки на полях и положил лист в правую стопку. Взял следующий лист из левой стопки. — 12

"You have your orders. You will obey those orders. Further argument of any sort with myself or those representing myself will be considered treason. You are excused." Captain Han Pritcher knelt once more, then left with slow, backward steps. Mayor Indbur, third of his name, and second mayor of Foundation history to be so by fight of birth, recovered his equilibrium, and lifted another sheet of paper from the neat stack at his left. It was a report on the saving of funds due to the reduction of the quantity of metal-foam edging on the uniforms of the police force. Mayor Indbur crossed out a superfluous comma, corrected a misspelling, made three marginal notations, and placed it upon the neat stack at his fight. He lifted another sheet of paper from the neat stack at his left.

	— Наилучшая благодарность та, что не испаряется в виде пустых фраз. — 14
	'Gratitude is best and most effective when it does not evaporate itself in empty phrases.'

— Это — визисонор — такой прекрасный, что его звуки способны мёртвого из гроба поднять! Длинные пальцы [Магнифико] мягко и быстро касались клавиш. Он нажимал одну клавишу за другой, и в воздухе, казалось, возникали расплывчатые очертания великолепных, благоухающих розовых кустов. <…> — Знаете, как работает эта несуразная штуковина? Я в ней пытался покопаться, но выяснил только одно: её вибрации действуют непосредственно на зрительный центр мозга, не затрагивая зрительных нервов. Задействуются чувства, в обычной жизни не проявляющиеся. <…> Вот в воздухе возникла тонкая вибрирующая полоска света. Она становилась то уже, то шире, то взлетала к потолку, то опускалась к полу, снова поднималась и падала, сужалась, расширялась и наконец с треском разорвалась на части, как тонкая занавеска от удара молнии. Вместо неё в воздухе возникла маленькая, ритмично пульсирующая, непрерывно меняющая цвет сфера — и распалась на бесформенные разноцветные капельки, непрерывно меняющие высоту и направление полета. Байта начала что-то смутно ощущать. Она обратила внимание на то, что цвета становятся ярче, если прикрыть глаза, и что каждому тончайшему оттенку звука соответствует столь же неуловимая смена цвета, что точно назвать все цвета и оттенки она не может и что капельки на самом деле — вовсе не капельки, а крошечные фигурки… Да, крошечные фигурки, маленькие язычки пламени, танцующие и сияющие — неисчислимое множество! Они появлялись ниоткуда и исчезали в никуда, сталкивались друг с другом и меняли цвет. Первое сравнение, которое пришло Байте на ум, — мелкие цветные пятнышки, мелькающие перед глазами, когда крепко-крепко сожмёшь веки и сверкающие точки начинают танцевать безумную польку, образуя пересекающиеся концентрические круги, которые объединяются в странно очерченные фигуры и тут же исчезают. Сейчас было что-то в этом духе, только крупнее, разнообразнее, и каждая светящаяся точка была крошечной фигуркой. Вот они устремились прямо к ней, разделившись на пары… В неосознанном порыве Байта заслонилась руками, и они отступили. На краткий миг она ощутила себя в самом центре вихря сверкающей, искрящейся метели — холодный свет стекал по её плечам, рукам сияющей лавиной, готовой оторвать онемевшие пальцы — и вновь собрался в воздухе в блестящий шар. А где-то в запредельном пространстве слышался звук множества инструментов — он тек прозрачными ручейками и был неотделим от игры света и красок… Ей было страшно интересно — видит ли Эблинг Мис то же самое, а если нет — то что он видит? <…> Крошечные фигурки — были ли это на самом деле фигурки, или ей только казалось? — маленькие стройные танцовщицы с огненными волосами, изгибающиеся и кружащиеся так быстро, что разум отказывался за ними уследить — объединялись в хороводы в форме звёздочек. Звёздочки вращались, и в музыке слышался тихий звонкий девичий смех. Байта отчетливо слышала его внутри себя! Звёздочки приближались друг к другу, вспыхивали при столкновении, постепенно преображаясь в какую-то большую фигуру. Вот её очертания стали более чёткими, и от пола до потолка стал расти великолепный дворец. Каждый кирпичик — разного цвета, все они сияли по-своему, переливаясь всеми цветами радуги, увлекая взгляд выше, выше — туда, где сверкали драгоценными камнями двадцать стройных минаретов… Над дворцом кружился в воздухе волшебный летающий ковёр. Он сворачивался, разворачивался и наконец вытянулся в тончайшую паутину, затянувшую всё видимое пространство причудливой прозрачной сетью. От него струились во все стороны лучи — они разветвлялись, превращаясь в прекрасные деревья, в ветвях которых начинала звучать их собственная мелодия. Байта была просто зачарована. Музыка окружала её тёплым облаком, касалась кожи ласковыми движениями. Инстинктивно она потянулась вперёд, чтобы коснуться ветви хрупкого деревца, — и лепестки цветов опали и посыпались на пол, сверкая и издавая мелодичный звон. Двадцать цимбал звенели одновременно. Пространство перед Байтой преобразилось в огненный поток, который стек по невидимым ступеням к ней на колени… Там сверкающий огнепад распался и потёк к её ногам золотистыми струйками. Огненные брызги взлетали, касаясь талии и груди. Над её коленями встала сказочная радуга, а на ней — крошечные фигурки! Дворец и сад, крошечные дамы и кавалеры на радужном мосту, который тянулся насколько хватало глаз, плыл по волнам музыки, которая звучала везде — снаружи и внутри неё… И потом — внезапная тишина, резкое, испуганное движение Магнифико… Цвета поблекли, фигурки собрались в шар, шар сморщился, взлетел к потолку и… исчез. — 17

"A Visi-Sonor — and of a make to distill joy out of a dead man's heart." His long fingers caressed softly and slowly, pressing lightly on contacts with a rippling motion, resting momentarily on one key then another — and in the air before them there was a soft glowing rosiness, just inside the range of vision. <…> "You know how the beblistered thing works? I looked it up for this purpose, and all I've made out so far is that its radiations stimulate the optic center of the brain directly, without ever touching the optic nerve. It's actually the utilization of a sense never met with in ordinary nature." <…> There was a thin, reedy quaver in the air, that wavered raggedly up the scale. It hovered, dropped and caught itself, gained in body, and swooped into a booming crash that had the effect of a thunderous split in a veiling curtain.A little globe of pulsing color grew in rhythmic spurts and burst in midair into formless gouts that swirled high and came down as curving streamers in interfacing patterns. They coalesced into little spheres, no two alike in color — and Bayta began discovering things. She noticed that closing her eyes made the color pattern all the clearer; that each little movement of color had its own little pattern of sound; that she could not identify the colors; and, lastly, that the globes were not globes but little figures. Little figures; little shifting flames, that danced and flickered in their myriads; that dropped out of sight and returned from nowhere; that whipped about one another and coalesced then into a new color.Incongruously, Bayta thought of the little blobs of color that come at night when you close your eyelids till they hurt, and stare patiently. There was the old familiar effect of the marching polka dots of shifting color, of the contracting concentric circles, of the shapeless masses that quiver momentarily. All that, larger, multivaried — and each little dot of color a tiny figure.They darted at her in pairs, and she lifted her hands with a sudden gasp, but they tumbled and for an instant she was the center of a brilliant snowstorm, while cold light slipped off her shoulders and down her arm in a luminous ski-slide, shooting off her stiff fingers and meeting slowly in a shining midair focus. Beneath it all, the sound of a hundred instruments flowed in liquid streams until she could not tell it from the light. She wondered if Ebling Mis were seeing the same thing, and if not, what he did see. <…> The little figures-were they little figures? –little tiny women with burning hair that turned and bent too quickly for the mind to focus? –seized one another in star-shaped groups that turned — and the music was faint laughter — girls' laughter that began inside the ear. The stars drew together, sparked towards one another, grew slowly into structure — and from below, a palace shot upward in rapid evolution. Each brick a tiny color, each color a tiny spark, each spark a stabbing light that shifted patterns and led the eye skyward to twenty jeweled minarets. A glittering carpet shot out and about, whirling, spinning an insubstantial web that engulfed all space, and from it luminous shoots stabbed upward and branched into trees that sang with a music all their own. Bayta sat inclosed in it. The music welled about her in rapid, lyrical flights. She reached out to touch a fragile tree and blossoming spicules floated downwards and faded, each with its clear, tiny tinkle. The music crashed in twenty cymbals, and before her an area flamed up in a spout and cascaded down invisible steps into Bayta's lap, where it spilled over and flowed in rapid current, raising the fiery sparkle to her waist, while across her lap was a rainbow bridge and upon it the little figures– A palace, and a garden, and tiny men and women on a bridge, stretching out as far as she could see, swimming through the stately swells of stringed music converging in upon her– And then — there seemed a frightened pause, a hesitant, indrawn motion, a swift collapse. The colors fled, spun into a globe that shrank, and rose, and disappeared.

	Хорошо известно, что друг завоевателя — всегда его последняя жертва. — 22
	It is well-known that the friend of a conqueror is but the last victim.

Перевод

Н. А. Сосновская, 1992 («Академия и Империя») — с некоторыми уточнениями

О романе

	Любой имеющий хотя бы шапочное знакомство с Гиббоном, Брэстедом или Прескоттом, не найдёт здесь никаких новых идей, кроме совершенно непонятных, содержащихся в личной науке автора — «психоистории».
	Anyone with a nodding acquaintance with Gibbon, Breasted, or Prescott will find no new concepts in [it] save the utterly incomprehensible ones contained in the author's own personal science of 'psycho-history'.
	— Энтони Бучер и Фрэнсис Маккомас, 1953

	... прекрасное галактическое приключение на фоне социальной неустойчивости основывается (в отличие от большинства подобных произведений) на некоторых крайне трезвых, научных и зрелых социально-политических размышлениях.
	... this fine swash-buckling galactic adventure is based (unlike most such items) on some extremely hard-headed, scientific and mature social-political thinking.
	— Грофф Конклин, 1953

	Стремительный, <…> завораживающий, <…> [но] тот самый азимовский юмор <…>, к сожалению, отсутствует.
	Sweeping, <…> fascinating <…> [but] the Asimov humor <…> is sadly missing.
	— Питер Шуйлер Миллер, 1953

	Колоссальная новая концепция, <…> один из немногих действительно запоминающихся персонажей научной фантастики — Мул.
	A whopping new concept, <…> one of science fiction’s few really memorable characters, The Mule.
	— Питер Шуйлер Миллер, 1964