The Deep, 1952; перевод: А. В. Новиков (под псевд. А. Волнов), 1996
На поверхности планеты дул слабый неоновый ветерок, едва морща гладь натёкших в низины лужиц жидкого кислорода. Иногда, во время долгого дня, покрывшаяся коркой звезда ненадолго вспыхивала тускло-красным сиянием, и тогда кислородные лужи пузырились.
Во время долгих ночей их гладь затягивал голубовато-белый кислородный ледок, а голые скалы серебрил неоновый иней.
В восьми сотнях миль под поверхностью сохранился последний пузырёк тепла и жизни.
On the surface of the planet, wisps of neon blew listlessly, barely able to stir the pools of oxygen that collected in the lowlands. Occasionally, during the long day, the crusted sun would flare briefly into a dull red glow and the oxygen pools would bubble a little.
During the long night, a blue-white oxygen frost formed over the pools and on the bare rock,a neon dew formed.
Eight hundred miles below the surface, a last bubble of warmth and life existed.
Он пошел, а она смотрела ему вслед и любовалась его красотой. Какие у него прямые и сильные хватательные конечности. Как цепки его многочисленные манипуляторные вибриссы. А таких красивых переливов оптических пятнышек она ни у кого за всю жизнь не видела.
He was very handsome in her eyes as he walked away. His grasping limbs were straight and strong, his prehensile, manipulative vibrissae were numerous and delicate and his optic patches were more beautifully opalescent than any she had ever seen.
Мысли Гана огрубели и подёрнулись желтизной сожаления.
The yellowness of regret tinged and roughened Gan's thought train.
или «Марсианский путь» (The Martian Way), 1952; перевод: А. Иорданский, Н. Лобачев, 1965
Космос был чист, если не считать далеких отражений от соседних кораблей в цепи мусорщиков. — 2
Space was clear except for the far-distant echoes from the neighboring ships on the scavenging line.
Первый храбрец решился выйти из корабля минут на пятнадцать. Второй провел в космосе полчаса. Со временем, ещё до того как они окончательно миновали астероиды, свободный от вахты член экипажа постоянно висел в космосе на конце троса.
Это было очень просто. Кабель — один из предназначаемых для работ в конце полета — сперва магнитно закрепляется на скафандре. Потом вы выбираетесь через камеру на корпус корабля и прикрепляете другой конец там. Некоторое время вас удерживают на металлической обшивке корабля электромагниты башмаков. Потом вы выключаете их и делаете еле заметное мускульное усилие.
Медленно-медленно вы отрываетесь от корабля, и ещё медленнее большая масса корабля уходит от вас на пропорционально меньшее расстояние вниз. И вы повисаете в невесомости в густой черноте, испещренной светлыми точками. Когда корабль отодвинулся на достаточное расстояние, вы чуть сжимаете кабель рукой в перчатке. Без рывка — иначе вы поплывете назад, к кораблю, а корабль — к вам. При правильной же хватке трение вас остановит. Так как скорость вашего движения равна скорости движения корабля, корабль кажется неподвижным, будто нарисованным на невиданном фоне, а кабель между вами свивается кольцами, которые ничто не заставляет расправиться.
Вы видите только половину корабля, ту сторону, которая освещена Солнцем, далеким, но всё ещё слишком ярким, чтобы смотреть на него без надежной защиты поляризованного фильтра гермошлема. Теневая сторона корабля невидима — чёрное на чёрном.
Космос смыкается вокруг вас, и это похоже на сон В скафандре тепло, воздух автоматически очищается, в специальных контейнерах хранится пища и вода, и вы посасываете их, почти не поворачивая головы. Но всего лучше — восхитительное, блаженное чувство невесомости. — 6
First, it was a particularly daring one who ventured out for fifteen minutes or so. Then another who tried half an hour. Eventually, before the asteroids were entirely behind, each ship regularly had its off-watch member suspended in space at the end of a cable.
It was easy enough. The cable, one of those intended for operations at the conclusion of their journey, was magnetically attached at both ends, one to the space suit to start with. Then you clambered out the lock onto the ship's hull and attached the other end there. You paused awhile, clinging to the metal skin by the electromagnets in your boots. Then you neutralized those and made the slightest muscular effort.
Slowly, ever so slowly, you lifted from the ship and even more slowly the ship's larger mass moved an equivalently shorter distance downward. You floated incredibly, weightlessly, in solid, speckled black. When the ship had moved far enough away from you, your gauntleted hand, which kept touch upon the cable, tightened its grip slightly. Too tightly, and you would begin moving back towards the ship -and it toward you. Just tightly enough, and friction would halt you. Because your motion was equivalent to that of the ship, it seemed as motionless below you as though it had been painted against an impossible background while the cable between you hung in coils that had no reason to straighten out.
It was a half-ship to your eye. One half was lit by the light of the feeble Sun, which was still too bright to look at directly without the heavy protection of the polarized space-suit visor. The other half was black on black, invisible.
Space closed in and it was like sleep. Your suit was warm, it renewed its air automatically, it had food and drink in special containers from which it could be sucked with a minimal motion of the head, it took care of wastes appropriately. Most of all, more than anything else, there was the delightful euphoria of weightlessness.
… отличное введение в стиль и воображение одного из наиболее важных писателей научной фантастики. <…> Четыре научно-фантастических приключения входят в список лучших из лучших произведений Азимова.
… an excellent introduction to the style and to the imagination of one of science fiction's most important writers. <…> Four science fiction adventures at the top of Asimov’s best.[1]
Не столь умелый писатель привнёс бы в [«Путь марсиан»] deus ex machina, но искусное повествование д-ра Азимова о встреченных и преодолённых трудностях, его сочувственное обращение с персонажем и ловкие повороты сюжета придают повести интерес, тёплую и одарённую человечность, которые мы привыкли от него ожидать.
Остальные три истории — совсем другое дело. «Молодость» <…> испорчена, несмотря на неожиданный поворот, авторским изображением юнцов. То же самое относится и к «Ловушке для простаков» <…>. Нас раздражает и смущает нытьё, льстивый эгоцентризм главных героев обоих произведений, более того, неполное раскрытие автором их качеств замедляет действие. <…>
Молодёжь д-ра Азимова <…> инфантильна больше нормы и так же раздражает. Было бы разумно для автора придерживаться взрослых персонажей, с которыми он на короткой ноге и которые, к счастью, дополняют, а не отвлекают и отвращают от истории.
A less adept writer would have brought in some deus ex machina, but Dr. Asimov’s deft narration of difficulties met and overcome, his sympathetic handling of character, and his adroit plot twists give this story the interest, the warm and dextrous humanity we have come to expect of him.
The other three stories are quite another matter. “Youth,” in which two youngsters capture the first interstellar visitors, is spoiled, despite the unexpected twist, by the author’s visualization of the youngsters. The same is true of “Sucker Bait” <…>. We are exasperated and confused by the whining, wheedling egocentricities of the protagonists in both these stories; moreover, the author’s incomplete investigation of their qualities slows down the action. <…>
Dr. Asimov’s young <…> are more than normally infantile, and far too exasperating. It would be wise for the author to stick to the adult characters with whom he is at home, and who, fortunately, add to instead of distracting and detracting from the story.[2]
… одна из лучших фантастических повестей из когда-либо опубликованных. <…>
Менее талантливый писатель, нащупывая, что бы рассказать, сделал бы этих мужчин оловянными геройчиками, скрытными и с блеском в глазах, с широченными плечами. Персонажи Азимова добродушны, человечны, неэктраординарны, замечательные парни.
И тот же писатель, касаясь долгого путешествия к Сатурну, превратил бы эту историю из виньетки в эпику, описав мятежи, расхождение швов, плесень в гидропонных баках и бог знает что ещё. Азимов, вместо этого, открыл мистическую эйфорию и красоту космических путешествий. Из тех, кто писал об этом воображаемом путешествии, многие ли вообще пытались передать читателю свечение Сатурна, как исполинского драгоценного камня?
<…> Азимов заставит вас чувствовать расстояния, холод, просторы, мужество крошечных человеческих фигурок против этой огромной декорации.
Редко бывает, что научная фантастика придерживается темы настолько близко, насколько следует; если бы такое случалось часто, наверное, респектабельные критики давно бы стали её рецензировать.[3]
Эта история оказалась разочарованием по сравнению с правдоподобием других, но <…> даже неудачи Азимова — это работа прекрасного мастера, и хотя рассказ терпит неудачу, безусловно, делает это в величественной манере.
This story was a letdown in comparison to the plausibility of the others, but <…> even Asimov’s failures are the work of a fine craftsman and though it fails, it certainly does so in the grand manner.[4]
«Путь марсиан» представляет мою реакцию на эру Маккарти, время в начале пятидесятых годов, когда американцы, казалось, отказались от своей истории и стали в некоторых случаях охотниками на ведьм, в некоторых случаях — жертвами, и в большинстве случаев — трусами. (Смельчаки, к счастью, остались, — поэтому мы из неё вырвались.) <…> Я чувствовал себя очень храбрым в то время и был разочарован, что никто никогда впоследствии не бросал на меня не хмурых взглядов из-за него. Должно быть, мой намёк был слишком тонок… или маловажен.
… я очень точно описал космическую прогулку, хотя в действительности прошло ещё целых пятнадцать лет, прежде чем был сделан первый реальный шаг на этом пути. Согласен, что при наличии космических кораблей возможность прогулок по космосу нельзя назвать дерзким предвидением — рано или поздно это бы неизбежно произошло. Однако мне удалось описать весьма необычные психологические аспекты и мышление…
… мои ранние рассказы обычно вообще исключают женщин. Даже <…> когда я написал «Путь марсиан», <…> умолчал о женщинах. Сюжет не требует их. Хорас Голд заявил, в своей вспыльчивой манере, чтобы я включил женщину или он не примет историю. «Любую женщину», — сказал он.
Поэтому я дал одному из моих персонажей сварливую жену. Хорас возражал, конечно, но я покачал головой. «Сделка есть сделка», — сказал я, так что ему пришлось принять её. Однако, он неправильно написал моё имя на обложке, <…> с двойной «з»[5]. Не удивлюсь, если он сделал это нарочно.
