Перевод: Айзек Азимов. Миры Айзека Азимова. Книга 1 / Сост. В. Быстров. — Рига: Полярис, 1994.
Всю жизнь я усердно читал фантастику, прочёл множество историй про роботов и пришёл к выводу, что эти истории можно разделить на две группы.
Первую группу условно можно назвать «Робот-угроза». <…> Такого рода истории представляют собой смесь из зубовного скрежета, рычания и утверждений типа: «Существуют вещи, о которых человеку не надо знать». Спустя некоторое время они мне ужасно надоели.
Вторую группу (она намного меньше) я называю «Робот-пафос». В таких рассказах роботы очень милы, а жестокие люди их обижают. <…>
И когда 10 июня 1939 года (да, я веду подробный дневник) я сел писать свой первый рассказ о роботах, не было никаких сомнений в том, что он будет принадлежать к классу «Робот-пафос». Я написал «Робби», рассказ о роботе-няне, и о маленькой девочке, и о любви, и о предубежденной матери, и о слабом отце, и о разбитом сердце, и о слезах радости при воссоединении. (Впервые рассказ был опубликован под ненавистным мне названием «Странный друг детства».)
Однако, когда я писал первый рассказ, произошло нечто непонятное. Передо мной стали являться туманные видения робота, от которого не исходили ни угроза, ни пафос Я начал думать о роботах как о промышленной продукции, созданной лишёнными фантазии инженерами. Особенности конструкции предполагали безопасность роботов. К тому же они предназначались для определённой работы, что само по себе исключало всякий пафос.
By the time I was in my late teens and already a hardened science fiction reader, I had read many robot stories and found that they fell into two classes.
In the first class there was Robot-as-Menace. <…> Such stories were a mixture of "clank-clank" and "aarghh" and "There are some things man was not meant to know." After a while, they palled dreadfully and I couldn't stand them.
In the second class (a much smaller one) there was Robot-as-Pathos. In such stories the robots were lovable and were usually put upon by cruel human beings. <…>
When, therefore, on June 10, 1939 (yes, I do keep meticulous records), I sat down to write my first robot story, there was no question that I fully intended to write a Robot-as-Pathos story. I wrote "Robbie," about a robot nurse and a little girl and love and a prejudiced mother and a weak father and a broken heart and a tearful reunion. (It originally appeared under the title-one I hated-of "Strange Playfellow.")
But something odd happened as I wrote this first story. I managed to get the dim vision of a robot as neither Menace nor Pathos. I began to think of robots as industrial products built by matter-of-fact engineers. They were built with safety features so they weren't Menaces and they were fashioned for certain jobs so that no Pathos was necessarily involved.
… Грегори Пауэлл и Майк Донован. В известном смысле я позаимствовал идею этой пары героев у Джона Кэмпбелла, рассказы которого мне в своё время ужасно понравились, — о двух межзвёздных исследователях Пентоне и Блейке. Замечу, что, если Джон Кэмпбелл когда-либо и обнаружил похожесть наших героев, при мне он ни словом не обмолвился об этом.
Gregory Powell and Michael Donovan. They were modeled on certain stories John Campbell wrote, which I admired extravagantly, about a pair of interplanetary explorers, Penton and Blake. If Campbell ever noted the similarity, he said nothing about it to me.
— к разделу «Пауэлл Донован»
Заметьте, кстати: хотя большинство рассказов о Сьюзен Кэлвин написаны в то время, когда мужской шовинизм в научной фантастике был само собой разумеющимся, Сьюзен в поблажках не нуждается и берёт верх над мужчинами, принимая их правила игры. В сексуальном плане её жизнь, разумеется, неполноценна — но нельзя же иметь всё сразу.
You will note, by the way, that although most of the Susan Calvin stories were written at a time when male chauvinism was taken for granted in science fiction, Susan asks no favors and beats the men at their own game. To be sure, she remains sexually unfulfilled-but you can't have everything.
— к разделу «Сьюзен Кэлвин»
«Двухсотлетний человек» — самая моя любимая и, как мне кажется, лучшая история о роботах. Меня терзает ужасное подозрение, что я так и не смогу превзойти её и больше никогда не напишу серьёзного рассказа о роботах.
Of all the robot stories I ever wrote, "The Bicentennial Man" is my favorite and, I think, the best. In fact, I have a dreadful feeling that I might not care to top it and will never write another serious robot story.
— к разделу «Две критические точки» (Two Climaxes)
… электроэнцефалограмма <…> записывает перекрёстные комбинации сигналов десяти миллиардов нейронов. Это то же самое, что слушать разговоры всех людей на Земле, даже больше — 1,25 населения Земли — с большого расстояния, и пытаться услышать отдельные разговоры. Мы можем зарегистрировать какие-то крупные, общие изменения — мировую войну или повышение громкости шума — но ничего более тонкого. Сходным образом мы можем отметить некоторые крупные неисправности мозга, к примеру, эпилепсию, но ничего более мелкого.
Предположим теперь, что мозг можно просвечивать тончайшим лазерным лучом, клетку за клеткой, и так быстро, что ни одна из них не получит достаточно энергии, чтобы существенно повысить свою температуру. Мизерные потенциалы каждой клетки могут по принципу обратной связи воздействовать на луч лазера, и эти модуляции можно будет усилить и записать. Тогда вы получите новый вид измерений, лазерную энцефалографию, ЛЭГ, если хотите, которая будет содержать в миллион раз больше информации, чем обычная ЭЭГ. — развитие идеи рассказа «Ступают», 1976
… electroencephalograms <…> are getting the signals of ten billion neurons in shifting combinations. It’s like listening to the noise of all the human beings on Earth—one, two and a half Earths—from a great distance and trying to make out individual conversations. It can’t be done. We could detect some gross, overall change—a world war and the rise in the volume of noise—but nothing finer. In the same way, we can tell some gross malfunction of the brain—epilepsy—but nothing finer.
“Suppose now, the brain might be scanned by a tiny laser beam, cell by cell, and so rapidly that at no time does a single cell receive enough energy to raise its temperature significantly. The tiny potentials of each cell can, in feed-back, affect the laser beam, and the modulations can be amplified and recorded. You will then get a new kind of measurement, a laser-encephalogram, or LEG, if you wish, which will contain millions of times as much information as ordinary EEGs.”
— Разумеется, не может быть телепатии, использующей лишь неусиленные изменения потенциала человеческого мозга, как невозможно разглядеть детали марсианской поверхности невооруженным глазом. Но как только были изобретены инструменты… телескоп, т.е. <ЛЭГ>.
“Granted there could be no telepathy just using the unamplified potential patterns of the human brain anymore than anyone can see features on the Martian surface with the unaided eye. But once instruments are invented—the telescope—this.”
