Двухсотлетний человек

«Двухсотлетний человек» (англ. The Bicentennial Man) — фантастическая повесть Айзека Азимова 1976 года. Вошла в одноимённый авторский сборник того же года. В 1993 году совместно Робертом Силвербергом была расширена в роман «Позитронный человек», экранизированный в 1999 году.

Цитаты

	Эндрю <…> никогда ещё не стоял рядом с умирающим, но ему было известно, что это процесс, в ходе которого люди перестают функционировать, — непроизвольное и необратимое демонтирование.
	Andrew <…> had never been at the side of someone dying before, but he knew it was the human way of ceasing to function. It was an involuntary and irreversible dismantling, and Andrew did not know what to say that might be appropriate. He could only remain standing, absolutely silent, absolutely motionless.

	— Изменения необратимы. Мне осталось жить год — немногим больше, немногим меньше. Но до своего двухсотлетия я доживу. Я поддался слабости и позволил себе такую отсрочку. — Но оно того не стоит… Эндрю, ты дурак! — Если в результате я обрету человечность, дело более чем стоит того. А если нет, кончится тщетная борьба, и это тоже стоит того.
	“Too much damage was done. I have a year to live more or less. I will last through the two-hundredth anniversary of my construction. I was weak enough to arrange that.” “How can it be worth it? Andrew, you’re a fool.” “If it brings me humanity, that will be worth it. If it doesn’t, it will bring an end to striving and that will be worth it, too.”

	Удивительно, как этот последний поступок овладел воображением мира. Всё, что Эндрю делал прежде, не поколебало предрассудки. Но когда он принял смерть, лишь бы стать человеком, отвергнуть такую великую жертву оказалось невозможным.
	It was odd how that last deed caught the imagination of the world. All that Andrew had done before had not swayed them. But he had finally accepted even death to be human, and the sacrifice was too great to be rejected.

	Эндрю лежал в постели, и его мысли медленно угасали. Он отчаянно старался овладеть ими. Человек! Он — человек! Ему хотелось, чтобы это было его последней мыслью. Он хотел распасться… умереть с ней.
	Andrew’s thoughts were slowly fading as he lay in bed. Desperately he seized at them. Man! He was a man! He wanted that to be his last thought. He wanted to dissolve— die with that.

Перевод

И. Г. Гурова, 1994

О повести

Айзек Азимов

	«Двухсотлетний человек» — самая моя любимая и, как мне кажется, лучшая история о роботах. Меня терзает ужасное подозрение, что я так и не смогу превзойти её и больше никогда не напишу серьёзного рассказа о роботах. — предисловие к разделу «Две критические точки»
	Of all the robot stories I ever wrote, "The Bicentennial Man" is my favorite and, I think, the best. In fact, I have a dreadful feeling that I might not care to top it and will never write another serious robot story.
	— сб. «Совершенный робот», 1982

	Этот рассказ можно назвать скорее философским, чем реалистичным. Что такого имеет человек, чему может позавидовать робот, — каким его физическим или интеллектуальным качествам? Ни один разумный робот не захочет иметь столь ненадежное, слабое тело или станет завидовать тому, что человек не в состоянии выжить при малейших переменах в окружающей среде, или тому, что он нуждается во сне, способен совершать глупейшие ошибки, подвержен инфекционным и прочим болезням или становится беспомощным из-за собственных эмоций. Скорее робот позавидует умению человека любить и дружить, его неуёмному любопытству, желанию экспериментировать. Однако я полагаю, что робот, мечтающий стать человеком, довольно скоро сообразит, что больше всего ему хочется понять (но как раз этого ему понять не дано), что такое чувство юмора, присущее нам, людям.
	“The Bicentennial Man”. <…> That story, however, was more philosophical than realistic. What is there about a human being that a robot might properly envy—what human physical or mental characteristic? No sensible robot would envy human fragility, or human incapacity to withstand mild changes in the environment, or human need for sleep, or aptitude for the trivial mistake, or tendency to infectious and degenerative disease, or incapacitation through illogical storms of emotion. He might, more properly, envy the human capacity for friendship and love, his wide-ranging curiosity, his eagerness for experience. I would like to suggest, though, that a robot who yearned for humanity might well find that what he would most want to understand, and most frustratingly fail to understand, would be the human sense of humor.
	— «Чувство юмора» (The Sense of Humor), 1988

	Я недавно перечитал его и поразился, насколько он был лучше среднего уровня моих произведений.
	I reread it recently and marveled at how much better it was than the general run of my writing.
	— «Мемуары», [1992]