— Хранители Культа утверждают, будто каждые две тысячи пятьдесят лет Лагаш попадал в колоссальную пещеру, так что все солнца исчезали и на весь мир опускался полный мрак. А потом, говорят они, появлялись так называемые Звезды, которые отнимали у людей души и превращали их в неразумных скотов, так что они губили цивилизацию, созданную ими же самими. Конечно, хранители Культа разбавляют все это невероятным количеством религиозной мистики, но основная идея такова.
"The Cultists said that every two thousand and fifty years Lagash entered a huge cave, so that all the suns disappeared, and there came total darkness all over the world! And then, they say, things called Stars appeared, which robbed men of their souls and left them unreasoning brutes, so that they destroyed the civilization they themselves had built up. Of course they mix all this up with a lot of religio-mystic notions, but that's the central idea."
— Так вот: предположим, что во Вселенной есть другие солнца, — смущенно произнес Бини — То есть такие солнца, которые находятся слишком далеко от нас и потому почти не видны. Наверно, вам кажется, что я начитался научной фантастики…
— Почему же? Но разве подобная возможность не опровергается тем фактом, что по закону тяготения об их существовании должно было бы свидетельствовать их притяжение?
— Оно не скажется, если эти солнца достаточно далеко, — ответил Бини, — хотя бы на расстоянии четырёх световых лет от нас или ещё дальше. Мы не можем заметить такие возмущения, потому что они слишком малы. Предположим, что на таком расстоянии от нас имеется много солнц… десяток или даже два…
Теремон переливчато присвистнул.
— Какую статью можно было бы соорудить из этого для воскресного приложения! Два десятка солнц во Вселенной на расстоянии восьми световых лет друг от друга. Конфетка! Таким образом, наша Вселенная превращается в пылинку! Читатели будут в восторге.
— Это ведь только предположение, — улыбнулся Бини, — а вывод из него такой: во время затмения эти два десятка солнц стали бы видимы, исчез бы солнечный свет, в блеске которого они тонут. Поскольку они очень далеко, то будут казаться маленькими, как камешки. Конечно, хранители Культа говорят о миллионах Звезд, но это явное преувеличение. Миллион Звезд просто не уместится во Вселенной — они касались бы друг друга!
"Well, then, supposing there were other suns in the universe." He broke off a little bashfully. "I mean suns that are so far away that they're too dim to see. It sounds as if I've been reading some of that fantastic fiction, I suppose."
"Not necessarily. Still, isn't that possibility eliminated by the fact that, according to the Law of Gravitation, they would make themselves evident by their attractive forces?"
"Not if they were far enough off," rejoined Beenay, "really far off -— maybe as much as four light years, or even more. We'd never be able to detect perturbations then, because they'd be too small. Say that there were a lot of suns that far off; a dozen or two, maybe."
Theremon whistled melodiously. "What an idea for a good Sunday supplement article. Two dozen suns in a universe eight light years across. Wow! That would shrink our world into insignificance. The readers would eat it up."
"Only an idea," said Beenay with a grin, "but you see the point. During an eclipse, these dozen suns would become visible because there'd be no real sunlight to drown them out. Since they're so far off, they'd appear small, like so many little marbles. Of course the Cultists talk of millions of Stars, but that's probably exaggeration. There just isn't any place in the universe you could put a million suns -— unless they touch one another."
— Вы когда-нибудь задумывались над тем, как упростилась бы проблема тяготения, если бы мы имели дело с относительно несложной системой? Представьте себе Вселенную, в которой у планеты только одно солнце. Планета обращалась бы по правильной эллиптической орбите, и точная природа силы тяготения была бы очевидной и без доказательств. Астрономы такого мира открыли бы тяготение, пожалуй, даже прежде, чем изобрели бы телескоп. Оказалось бы достаточным простое наблюдение невооруженным глазом. <…>
— Математически это было исследовано, но меня интересует философская сторона вопроса.
— Как приятно оперировать такими изящными абстракциями, — признал Ширин, — вроде идеального газа или абсолютного нуля.
— Разумеется, — продолжал Бини, — беда в том, что жизнь на такой планете была бы невозможна. Она не получала бы достаточно тепла и света, и, если бы она вращалась, на ней была бы полная тьма половину каждых суток, так что жизнь, первым условием существования которой является свет, не могла бы там развиваться. Кроме того… — последний абзац, часто цитируемый, возможно, — один из первых примеров подобных высказываний, вставляемых ради комического эффекта, однако здесь он (в отличие от предыдущей цитаты) довольно алогично примитивен, даже исходя лишь из условий повести
"Have you ever thought what a simple problem gravitation would be if only you had a sufficiently simple system? Supposing you had a universe in which there was a planet with only one sun. The planet would travel in a perfect ellipse and the exact nature of the gravitational force would be so evident it could be accepted as an axiom. Astronomers on such a world would start off with gravity probably before they even invented the telescope. Naked-eye observation would be enough." <…>
"It's been worked out mathematically, but it's the philosophical implications that interest me."
"It's nice to think about," admitted Sheerin, "as a pretty abstraction -— like a perfect gas, or absolute zero."
"Of course," continued Beenay, "there's the catch that life would be impossible on such a planet. It wouldn't get enough heat and light, and if it rotated there would be total Darkness half of each day. You couldn't expect life -— which is fundamentally dependent upon light -— to develop under those conditions. Besides-— "
Оцепенев от страха, он медленно приподнялся на одной руке и посмотрел на леденящую кровь черноту в окне.
За окном сияли Звёзды!
И не каких-нибудь жалких тридцать шесть сотен слабеньких звёзд, видных невооруженным глазом с Земли. Лагаш находился в центре гигантского звёздного роя. Тридцать тысяч ярких солнц сияли с потрясающим душу великолепием, ещё более холодным и устрашающим в своём жутком равнодушии, чем жестокий ветер, пронизывавший холодный, уродливо-сумрачный мир.
Теремон, шатаясь, вскочил на ноги; горло его сдавило так, что невозможно было дышать; от невыносимого ужаса все мускулы тела свело судорогой. Он терял рассудок и знал это, а последние проблески сознания ещё мучительно сопротивлялись, тщетно пытаясь противостоять волнам чёрного ужаса. Было очень страшно сходить с ума и знать, что сходишь с ума… знать, что через какую-то минуту твое тело будет по-прежнему живым, но ты сам, настоящий ты, исчезнешь навсегда, погрузишься в чёрную пучину безумия. Ибо это был Мрак… Мрак, Холод и Смерть. Светлые стены Вселенной рухнули, и их страшные чёрные обломки падали, чтобы раздавить и уничтожить его.
With the slow fascination of fear, he lifted himself on one arm and turned his eyes toward the blood-curdling blackness of the window.
Through it shone the Stars!
Not Earth's feeble thirty-six hundred Stars visible to the eye; Lagash was in the center of a giant cluster. Thirty thousand mighty suns shone down in a soul-searing splendor that was more frighteningly cold in its awful indifference than the bitter wind that shivered across the cold, horribly bleak world.
Theremon staggered to his feet, his throat, constricting him to breathlessness, all the muscles of his body writhing in an intensity of terror and sheer fear beyond bearing. He was going mad and knew it, and somewhere deep inside a bit of sanity was screaming, struggling to fight off the hopeless flood of black terror. It was very horrible to go mad and know that you were going mad -— to know that in a little minute you would be here physically and yet all the real essence would be dead and drowned in the black madness. For this was the Dark -— the Dark and the Cold and the Doom. The bright walls of the universe were shattered and their awful black fragments were falling down to crush and squeeze and obliterate him.
Я получил чек за «Приход ночи», но моя радость сразу оказалась испорчена тем фактом, что мистер Кэмпбелл сделал ошибку.
Стандартная авторская ставка в те времена была впечатляющей — один цент за слово. (Никаких жалоб, друзья; я был рад получать столько.) В рассказе было двенадцать тысяч слов, поэтому я ожидал чек на сто двадцать долларов, но он оказался на сто пятьдесят.
Я застонал. Конечно, совсем нетрудно было обналичить чек, не задавая вопросов, но Десять заповедей, накрепко вбитых в меня суровым отцом, заставили меня немедленно позвонить мистеру Кэмпбеллу и попросить его, чтобы он прислал мне новый чек на меньшую сумму.
И тут выяснилось, что никакой ошибки нет. Рассказ показался Кэмпбеллу настолько хорошим, что он заплатил мне четверть цента за слово премиальных. — перевод, вероятно: Д. Смушкович, 1997
I received a check for "Nightfall" but my initial pang of delight was almost instantly snuffed out by the fact that Mr. Campbell had made a mistake.
Standard payment at that time was a munificent 1 cent a word. (No complaints, folks; I was glad to get it.) The story was 12,000 words long and therefore I expected $120.00, but the check was for $150.00.
I groaned. It would be so simple to cash the check and ask no questions, but the Ten Commandments, as preached to me by my stern and rockbound father, made it absolutely necessary to call Mr. Campbell at once and make arrangements for a new and smaller check.
It turned out there was no mistake. The story seemed so good to Mr. Campbell that he gave me a bonus of 1/4 cent a word.
— Айзек Азимов, предисловие в сб. «Приход ночи», 1969
