Раб корректуры

«Раб корректуры» (англ. Galley Slave) — фантастическая короткая повесть Айзека Азимова 1957 года из цикла о роботах. Вошла в авторский сборник «Остальное о роботах» 1964 года. Galley означает также «неправдоподобный (фантастический) рассказ».

Цитаты

… [у профессора] манера предварять ключевое слово каждой фразы нерешительной паузой создавала впечатление мучительных поисков недостижимой точности выражений. Когда он произносил: «Солнце всходит… э-э… на востоке», не оставалось сомнений, что он с должным вниманием рассмотрел вариант, что в какой-то момент оно может подняться и на Западе. — см. тж. «Бильярдный шар» (1967); в пер. Эстрина последняя фраза неточна, но забавна: «и все другие возможные варианты»

… owned <…> a habit of sometimes hesitating before key words in his conversation that gave him an air of a seeker after an almost unbearable precision. When he said, “The Sun rises in the—uh—east,” one was certain he had given due consideration to the possibility that it might at some time rise in the west.

— Слова вашей книги хорошо сочетаются со схемой связей в моём мозгу, — пояснил Изи. — Оно практически никогда не вызывает отрицательных потенциалов. Заложенная в меня программа переводит это механическое состояние словом «приятно». Эмоциональный контекст совершенно излишен. — Так. Почему же книга кажется вам приятной? — Она посвящена человеческим существам, профессор, а не математическим символам или неодушевлённым предметам. В своей книге вы пытаетесь понять людей и способствовать их счастью. — А это совпадает с целью, ради которой вы созданы, и поэтому моя книга хорошо сочетается со схемой связей у вас в мозгу?

“The words of your book go in accordance with my circuits,” Easy explained. “They set up little or no counterpotentials. It is in my brain paths to translate this mechanical fact into a word such as ‘pleasant.’ The emotional context is fortuitous.” “I see. Why do you find the book pleasant?” “It deals with human beings, Professor, and not with inorganic materials or mathematical symbols. Your book attempts to understand human beings and to help increase human happiness.” “And this is what you try to do and so my book goes in accordance with your circuits? Is that it?”

	В двадцать первом столетии, лишь проявляя заботу о роботах, можно по-настоящему заботиться о благе человечества.
	“It is only by being concerned for robots that one can truly be concerned for twenty-first-century man.”

— Вот уже два с половиной столетия машина вытесняет Человека и убивает мастерство. Прессы и штампы уничтожили гончарный промысел. Творения искусства вытеснены безличными, не отличимыми друг от друга безделушками, отштампованными машиной. Зовите это прогрессом, коли угодно! Художнику остались лишь голые идеи; акт творения сведен к абстрактным размышлениям. Художник сидит и придумывает — остальное делает машина. Неужели вы полагаете, будто горшечнику достаточно только вообразить горшок? Неужели вы думаете, что ему довольно голой идеи? Что ему не приносит радости ощущение глины, оживающей под его пальцами, когда мозг и рука выступают равноправными творцами? Неужели вы полагаете, что в процессе творения между художником и его изделием не возникают тысячи обратных связей, изменяющих и улучшающих первоначальную идею? — Но ведь вы не горшечник, — сказала доктор Кэлвин. — Я тоже творческая личность! Я замышляю и создаю научные статьи и книги. Это нечто большее, чем простое придумывание нужных слов и размещение их в правильном порядке. Если бы вся работа сводилась только к этому, она не приносила бы удовлетворения, не доставляла бы радости. Книга должна обретать форму под руками автора. Нужно своими глазами видеть, что растут и развиваются главы. Работаешь, переделываешь, вносишь поправки и изменения и видишь, как в процессе творения расширяется и углубляется первоначальный замысел. А затем, когда поступают гранки, смотришь, как выглядят эти фразы в напечатанном виде, и заново переделываешь их. Существуют сотни самых разных контактов между человеком и его творением на всех стадиях этой увлекательнейшей игры — и эти контакты радуют и вознаграждают созидателя за все муки творчества больше, чем все награды на свете. И всё это отнимет у нас ваш робот. — Но ведь что-то отняла пишущая машинка? И печатный станок? Или вы предлагаете вернуться к переписке рукописей? — Пишущая машинка и печатный станок отняли небольшую частицу; ваши роботы лишат нас всего. Сегодня робот корректирует гранки. Завтра он или другие роботы начнут писать самый текст, искать источники, проверять и перепроверять абзацы, быть может, даже делать заключения и выводы. Что же останется учёному? Только одно — бесплодные размышления на тему, что бы ещё такое приказать роботу! Я хотел спасти грядущие поколения учёных от этого адского кошмара. — однако компьютеры были изобретены именно для проведения вычислений и однотипных операций вместо людей

“For two hundred and fifty years, the machine has been replacing Man and destroying the handcraftsman. Pottery is spewed out of molds and presses. Works of art have been replaced by identical gimcracks stamped out on a die. Call it progress, if you wish! The artist is restricted to abstractions, confined to the world of ideas. He must design something in mind—and then the machine does the rest. “Do you suppose the potter is content with mental creation? Do you suppose the idea is enough? That there is nothing in the feel of the clay itself, in watching the thing grow as hand and mind work together? Do you suppose the actual growth doesn’t act as a feedback to modify and improve the idea?” “You are not a potter,” said Dr. Calvin. “I am a creative artist! I design and build articles and books. There is more to it than the mere thinking of words and of putting them in the right order. If that were all, there would be no pleasure in it, no return. “A book should take shape in the hands of the writer. One must actually see the chapters grow and develop. One must work and rework and watch the changes take place beyond the original concept even. There is taking the galleys in hand and seeing how the sentences look in print and molding them again. There are a hundred contacts between a man and his work at every stage of the game and the contact itself is pleasurable and repays a man for the work he puts into his creation more than anything else could. Your robot would take all that away.” “So does a typewriter. So does a printing press. Do you propose to return to the hand illumination of manuscripts?” “Typewriters and printing presses take away some, but your robot would deprive us of all. Your robot takes over the galleys. Soon it, or other robots, would take over the original writing, the searching of the sources, the checking and cross-checking of passages, perhaps even the deduction of conclusions. What would that leave the scholar? One thing only—the barren decisions concerning what orders to give the robot next! I want to save the future generations of the world of scholarship from such a final hell.”

Перевод

Ю. Эстрин, 1971 (с некоторыми уточнениями)