Счастливчик Старр

«Счастливчик Старр» (англ. Lucky Starr) — гексалогия фантастико-приключенческих романов Айзека Азимова для юношества. Вплоть до 1963 года публиковались под псевдонимом Пол Френч (Paul French).

Цитаты

Дэвид Старр, космический рейнджер

David Starr, Space Ranger (Космический странник), 1952

— В своих бесплодных поисках теней, которыми окружены, вы пытаетесь проникнуть к самым крайним пределам Галактики. <…> Все вы — раса космических странников. Какой толк в вашем поиске? Чтобы понять материальную Вселенную, вы в первую очередь должны отказаться от неё, как это сделали мы. Мы отвернулись от звёзд и ушли в самих себя. Мы отступили в пещеры нашего единственного мира и ушли в глубину самих себя. Для нас нет больше смерти, за исключением тех случаев, когда наш мозг отдыхает; или рождения, если только мозг, ушедший на отдых, не нуждается в замене. — глава 11; перевод: Н. Мустафаев, 1993

"In your futile seeking after the shadows that encompass you, you drive through space to the outermost limits of the Galaxy. <…> You are a race of Space Rangers indeed. Yet of what use is your ranging? The true victory is within. To understand the material universe, you must first become divorced from it as we are. We have turned away from the stars and toward ourselves. We have retreated to the caverns of our one world and abandoned our bodies. With us there is no longer death, except when a mind would rest; or birth, except when a mind gone to rest must be replaced."

	Сапоги фермера священны. Украсть у фермера сапоги, как и украсть пескоход в пустыне, — непростительные преступления. Когда фермер умирал, сапоги погребали вместе с ним, и их содержимое не трогали. — глава 13
	A farmboy's hip boots are inviolate. Stealing from a f armboy's hip boots, next to stealing his sand-car in the open desert, was the unforgivable crime. Even in death, a f armboy's boots were buried with him, with the contents unremoved.

Счастливчик Старр и пираты астероидов

Lucky Starr and the Pirates of the Asteroids, 1953

В пятидесяти милях друг от друга находились два шара-гола из металлической фольги. На борту фольга в свёрнутом виде занимала не больше трех квадратных футов, а в пространстве раскрывалась в стофутовые тончайшие поверхности из бериллиево-магнезиумного сплава. Незатенённые и неповрежденные в великой пустоте космоса, шары вращались, и отражение солнца от их поверхности видно было на многие мили. — Правила [дуэли] вы знаете, — громко послышался в наушниках Счастливчика, очевидно, и Динго тоже, голос Антона. Счастливчик видел одетую в скафандр фигуру противника как солнечную точку в миле от него. <…> — Тот, кого вытолкнули за пределы его гола, проиграл. Если никто не вытолкнут, проигрывает тот, у кого раньше истощится заряд толчкового пистолета. — глава 4

Fifty miles apart two metal-foil goal posts had been set. Not more than three feet square in their collapsed state aboard ship, they opened into a hundred feet either way of thin-beaten beryl-magnesium sheets. Undimmed and undamaged in the great emptiness of space, they were set spinning, and the flickering reflections of the sun on their gleaming surfaces sent beams that were visible for miles. "You know the rules." Anton's voice was loud in Lucky's ears, and presumably in Dingo's ears as well. Lucky could make out the other's space-suited shape as a sunlit speck half a mile away. <…> "The one who gets pushed back to his own goal post is the loser. If neither gets pushed back, the one whose push-gun expires first is the loser."

Счастливчик Старр и большое солнце Меркурия

Lucky Starr and the Big Sun of Mercury, 1956

	С тех пор как человек впервые покинул Землю и устремился навстречу опасностям и тайнам космоса, сам собой возник строгий неписаный закон: людские распри должны быть забыты перед лицом общего врага, нечеловеческих и бесчеловечных сил других миров. — глава 9; возможно, трюизм; перевод: И. Обухова, 1992
	Since man had first left Earth and ventured into the dangers and mysteries of outer space, there had grown up a stern, unwritten law. Human feuds must be forgotten when man faced the common enemy, the non-human and inhuman forces of the other worlds.

Венера и Земля должны были подняться над горизонтом. Вот и они. Венера выше, алмазно-яркая в белом свете, намного ярче, чем видимая с Земли. <…> В этот момент Венера находилась в тридцати трёх миллионах миль от Меркурия. <…> Но и сейчас свет её соперничал со светом солнечной короны, и глядя на поверхность, Счастливчик подумал, что видит двойную тень от своих ног: одну, расплывчатую, отбрасывает корона, другую, чёткую, — Венера. — глава 9 (ночь на Меркурии)

Venus and Earth ought both to have risen above the horizon in the interval. And there they were. Venus was the higher of the two, a diamond-bright bit of white light, much more brilliant than it ever appeared to be on Earth. <…> At the moment, Venus was thirty-three million miles from Mercury. <…> Even as it was, its light almost rivaled that of the corona, and, staring at the ground, Lucky thought he could make out a double shadow extending from his feet, one cast by the corona (a fuzzy one) and one by Venus (a sharp one).

Счастливчик Старр и луны Юпитера

Lucky Starr and the Moons of Jupiter, 1957

… Солнце <…> движется по небу быстрее всех спутников. Оно догнало Европу (чей полумесяц постепенно утончался, превращаясь в нить) и прошло за ней, оставаясь в затмении чуть меньше тридцати секунд. Потом оно появилось, и Европа снова стала полумесяцем, но его рога теперь были обращены в противоположную сторону. Ганимед зашел за Юпитер, прежде чем Солнце догнало его, а Каллисто находилась ниже горизонта. Солнце приближалось к Юпитеру. Все напряжённо смотрели на огненную горошину, всё выше поднимавшуюся в небе. При этом Юпитер стал уже, потому что его освещённая поверхность, конечно, всегда обращена к Солнцу. Юпитер стал «полумесяцем», который становился всё тоньше. Освещённое Солнцем небо Ио стало тёмно-пурпурным, на нём теперь виднелись только самые яркие звёзды. Горел гигантский полумесяц Юпитера, и к нему безжалостно приближалось Солнце. Как камень Давида, выпущенный из космической пращи, устремился ко лбу Голиафа. <…> Оно зашло за край Юпитера, но продолжало туманно светить сквозь толстую густую водородно-гелиевую атмосферу гигантской планеты. Юпитер теперь весь потемнел, но зато ожила его атмосфера, изгибая и отражая солнечные лучи. Солнце всё дальше заходило за Юпитер, и светлая полоска атмосферы становилась шире, два светлых рога встретились на противоположной стороне Юпитера. Исчезнувшее тело Юпитера было окружено светлой, с одной стороны выпяченной полосой. В небе повисло алмазное кольцо, достаточно большое, чтобы вместить две тысячи таких дисков, как видимая с Земли Луна. Солнце продолжало заходить за Юпитер, и свет тускнел, пока наконец не исчез совсем; небо, за исключением тонкого полумесяца Европы, потемнело и теперь принадлежало, только звёздам. — глава 12

… the sun <…> is apparent motion was faster than that of any of the satellites. It gained on Europa (whose crescent thinned to nothingness) and passed behind it, remaining in eclipse for something less than thirty seconds. It emerged, and then Europa was a crescent again, with its horns facing in the other direction now. Ganymede had plunged behind Jupiter before the sun could reach it, and Callisto, having emerged from behind Jupiter, was below the horizon. It was the sun and Jupiter now, those two. The men watched greedily as the seed-pearl sun climbed higher in the sky. As it did, Jupiter's phase grew narrower, its lighted portion always, of course, facing the sun. Jupiter became a "half-moon," then a fat crescent, then a thin one. In Io's thin atmosphere the sunlit sky was a deep purple, and only the dimmer stars had been blotted out. Against that background there burnt the gigantic crescent in the sky, bulging out toward the relentlessly approaching sun. It was like David's pebble hurled from some cosmic slingshot toward Goliath's forehead. <…> The sun had moved behind the edge of Jupiter but it still shone murkily through that giant planet's thick, deep atmosphere of hydrogen and helium. Jupiter itself was now completely blanked out, but its atmosphere had sprung to life, refracting and bending the sunlight through itself and around the curve of the planet, a smoothly bending film of milky light. The film of light spread as the sun moved farther behind Jupiter. It curved back on itself until faintly, very faintly, the two horns of light met on Jupiter's other side. Jupiter's vanished body was outlined in light and one side bulged with it. It was a diamond ring in the sky, big enough to hold two thousand globes the size of the moon as seen from Earth. And still the sun moved farther behind Jupiter so that the light began to fade and grow dim, and dimmer, until finally it was gone and, except for the pale crescent of Europa, the sky was black and belonged to the stars.

	— Мы падаем на Юпитер и не можем остановиться. С нами покончено, командующий. Все мы уже мертвы! <…> — Человека нельзя считать мёртвым, пока он способен думать. — главы 13 и 14; вероятно, трюизм
	."We're failing toward Jupiter and we can't stop ourselves in time. It means we're through, Commander. We're all dead men!" <…> "No man is dead whilehe has a mind capable of thought."

Счастливчик Старр и кольца Сатурна

Lucky Starr and the Rings of Saturn, 1958

Щель Кассини. Здесь нет никакого гравия. Только чёрный промежуток. — Какая большая, — сказал Верзила. Василевский вытер пот со лба и взглянул на Счастливчика. — Пройдём, Счастливчик? Счастливчик не отрывал взгляда от приборов. — Пройдем, Бен, через несколько минут. Затаите дыхание и надейтесь. Василевский повернулся к Верзиле и коротко бросил. — Конечно, щель велика. Я тебе говорил, что она шириной в две с половиной тысячи миль. Достаточно места для корабля, если она тебя испугала. Верзила ответил: — Ты сам слишком нервничаешь для парня шести футов размером. Может, Счастливчик ведёт корабль слишком быстро для тебя? — Послушай, Верзила, если мне взбредёт в голову сесть на тебя… — Тогда в том, на чем ты сидишь, будет больше мозгов, чем в твоей голове, — выпалил Верзила и закатился писклявым смехом. <…> — Там что-то мерцает внутри. — Это гравий, Верзила, — отозвался Счастливчик. — По сравнению с самими кольцами в щели Кассини его мало, но все же она не на сто процентов чиста. Если мы столкнёмся с таким куском… — Один шанс из тысячи, — отмахнулся Василевский. — Один шанс на миллион, — холодно поправил Счастливчик … — глава 6

Cassini's division. No gravel there. Just a wide black gap. "It's big," said Bigman. Wess wiped the perspiration from his forehead and looked at Lucky. "Are we going through, Lucky?" Lucky kept his eyes fixed on the controls. "We're going through, Wess, in a matter of minutes. Hold your breath and hope." Wess turned on Bigman and said curtly, "Sure the division is big. I told you it was twenty-five hundred miles wide. Plenty of room for the ship, if that's what's scaring you." Bigman said, "You sound kind of nervous yourself for a fellow six feet tall on the outside. Is Lucky moving too fast for you?" Wess said, "Look, Bigman, if I took it into my head to sit down on you... " "Then there'd be more brains where you're sitting on than in your head," and Bigman burst out into a delighted squawk of laughter. <…> "There's a kind of twinkle every once in a while inside the gap." Lucky said, "That's gravel, Bigman. The Cassini division is clear of it, compared with the rings them selves, but they're not a hundred per cent clear. If we hit one of those bits on the way through... " "One chance in a thousand," broke in Wess, shrugging it off. "One chance in a million," said Lucky coolly…

	— Эти роботы — большое достижение человечества. Конечно, их строят сирианцы, но они тоже люди, и все человечество может гордиться этим. Если мы боимся их достижений, нужно постараться достигнуть того же или даже опередить их. Но отказывать им в их достижениях нельзя. — глава 8; очевидно, реминисценция против риторики маккартизма на запуск Спутника-1
	"These robots are a human achievement. The humans that did the achieving are Sirians, yes, but they are human beings, too, and all other humans can share pride in the achievement. If we fear the results of their achievement, let's match it ourselves, or more than match it. But there's no use denying them the worth of their accomplishment."

— Для внешних миров <…> Земля представляет ужасную угрозу, бомбу недочеловечества, готовую взорваться и заразить чистую Галактику. Мы не хотим, чтобы это случилось: мы этого не допустим. Ради этого мы сражаемся: чистая человеческая раса, состоящая только из самых лучших. Счастливчик ответил: — Из тех, кого вы считаете лучшими. Но хорошее бывает самых разных форм и размеров. Среди великих людей Земли есть высокие и низкие, с разной формой и размерами головы, цветом кожи, они говорят на разных языках. Наше спасение, спасение всего человечества в разнообразии. — глава 10

"To the Outer Worlds <…> Earth is a terrible menace, a bomb of sub-humanity, ready to explode and contaminate the clean Galaxy. We don't want that to happen; we can't allow it to happen. It's what we're fighting for: a clean human race, composed of the fit." Lucky said, "Composed of those you consider fit. But fitness comes in all shapes and forms. The great men of Earth have come from the tall and the short, from all manner of head shapes, skin colors, and languages. Variety is our salvation and the salvation of all mankind."

О романах

	В «Дэвиде Старре» <…> автор своей изобретательностью и использованием живописных подробностей напоминает Хайнлайна.
	"[In] David Starr, Space Ranger <…> his inventiveness and use of picturesque details" were reminiscent of Robert A. Heinlein.
	— Эллен Буэлл

	В «Дэвиде Старре» <…> нет никакой романтики, рискованно мало науки, но есть бесконечная фантазия, захватывающие идеи и события.
	[In] David Starr, Space Ranger <…> no romance, parlous little science, but endless imagination, exciting ideas and events.
	— Грофф Конклин, 1953

	В «Счастливчике Старре и лунах Юпитера» <…> Айзек Френч досуха выдаивает из всех ситуаций все острые ощущения, в то же время безболезненно передаёт научные знания и этику.
	Lucky Starr and the Moons of Jupiter. <…> Isaac French milks the situation for all its thrills, while painlessly imparting scientific lore and a code of ethics.
	— Флойд Голд, 1958