Хроники роботов

«Предисловие: Хроники роботов» (англ. Introduction: The Robot Chronicles) — предисловие Айзека Азимова к его сборнику «Мечты роботов» 1990 года, частично является парафразом других эссе автора.

Цитаты

… получаем предельно короткую формулу: Робот = машина + компьютер. Теперь становится очевидным, что истинный робот попросту не мог появиться до 40-х годов XX века и не имел практического применения (то есть не был достаточно компактным и дешевым для каждодневного использования) до изобретения микрочипов в 70-х годах. Тем не менее концепция робота (искусственного устройства, которое имитирует действия и, возможно, внешность человека), достаточно стара. Вероятно, её появление совпадает с возникновением воображения.

… put it as briefly as possible: robot=machine + computer Clearly, then, a true robot was impossible before the invention of the computer in the 1940s, and was not practical (in the sense of being compact enough and cheap enough to be put to everyday use) until the invention of the microchip in the 1970s. Nevertheless, the concept of the robot-an artificial device that mimics the actions and, possibly, the appearance of a human being-is old, probably as old as the human imagination.

В 20—30-х годах XX столетия пьеса «R.U.R.» ещё больше усилила комплекс Франкенштейна, и (за редкими исключениями, вроде «Елены О’Лой» Лестера дель Рея и серии «Адам Линк» Эандо Биндера) орды лязгающих злобных роботов переходили из одного рассказа в другой. В 30-х годах я был страстным поклонником научной фантастики, но мне надоели бесконечные сюжеты о свирепых роботах. Я их видел совсем иначе. Мне всегда казалось, что роботы — это машины, продвинутые машины, но не более того. Они могли оказаться опасными, но никто не мешал людям позаботиться о собственной безопасности. Система безопасности может оказаться недостаточной или не выдержать неожиданных перегрузок, но подобные неудачи помогают избежать ошибок в будущем. В конце концов, любые устройства могут оказаться опасными. Открытие речи привело к общению — и лжи. Открытие огня привело к развитию кулинарного, искусства — и ядов. Открытие компаса способствовало навигации — и уничтожению цивилизации в Мексике и Перу.

Through the 1920s and 1930s, R U.R. helped reinforce the Frankenstein complex, and (with some notable exceptions such as Lester del Rey’s “Helen O’Loy” and Eando Binder’s “Adam Link” series) the hordes of clanking, murderous robots continued to be reproduced in story after story. I was an ardent science fiction reader in the 1930s and I became tired of the ever-repeated robot plot. I didn’t see robots that way. I saw them as machines—advanced machines —but machines. They might be dangerous but surely safety factors would be built in. The safety factors might be faulty or inadequate or might fail under unexpected types of stresses, but such failures could always yield experience that could be used to improve the models. After all, all devices have their dangers. The discovery of speech introduced communication—and lies. The discovery of fire introduced cooking—and arson. The discovery of the compass improved navigation—and destroyed civilizations in Mexico and Peru.

Итак, в 1939 году, в возрасте девятнадцати лет, я был полон решимости написать рассказ о разумном использовании роботов, которые не представляли бы опасности и успешно исполняли свои обязанности. Поскольку мне требовался источник энергии, я вообразил себе «позитронный мозг». То были лишь непонятные слова, но за ними скрывался неизвестный источник энергии, полезный, разносторонний, быстрый и компактный — как ещё не изобретённый компьютер.

So, in 1939, at the age of nineteen, I determined to write a robot story about a robot that was wisely used, that was not dangerous, and that did the job it was supposed to do. Since I needed a power source I introduced the “positronic brain.” This was just gobbledygook but it represented some unknown power source that was useful, versatile, speedy, and compact—like the as-yet uninvented computer.

«Три основных правила роботехники» <…> со временем стали известны как «Три закона роботехники Азимова», <…> как оказалось впоследствии (я никак не мог этого предположить), стали самыми знаменитыми, их очень часто цитируют, да и вообще мне представляется, что они — самое важное из того, что я написал. (И я сделал это в двадцать один год, что заставляет меня снова и снова спрашивать себя: а сделал ли я что-нибудь полезное с тех пор, чтобы оправдать своё существование?)

“The three fundamental Rules of Robotics” <…> became known as “Asimov’s Three Laws of Robotics,” <…> as it turned out (and as I could not possibly have foreseen), proved to be the most famous, the most frequently quoted, and the most influential sentences I ever wrote. (And I did it when I was twenty-one, which makes me wonder if I’ve done anything since to continue to justify my existence.)

Джозеф Ф. Энгельбергер, учившийся в Колумбийском университете в 50-х годах, прочитал «Я, робот», и книга произвела на него такое сильное впечатление, что он решил посвятить свою жизнь роботам. <…> Он всегда был настолько любезен, что часто отдавал мне должное. Я встречался и с другими робототехниками, такими, как Марвин Мински и Шимон Й. Ноф, с радостью признававшими пользу, которую им принесло чтение моих рассказов о роботах.

Joseph F. Engelberger, studying at Columbia University in the 1950s, came across I, Robot and was sufficiently attracted by what he read to determine that he was going to devote his life to robots. <…> He has always been kind enough to give me much of the credit. I have met other roboticists such as Marvin Minsky and Shimon Y. Nof, who also admitted, cheerfully, the value of their early reading of my robot stories.

«Робби» важен не только из-за того, что был первым рассказом серии. Именно там Джордж Вестон говорит своей жене в защиту робота-няньки: «Он просто не может не быть верным, любящим, добрым. Он просто — устроен так». Вот первое указание в первом же моём рассказе на то, что впоследствии стало Первым законом роботехники, то есть что роботов следует создавать с встроенной системой безопасности.

Aside from being my first robot story, “Robbie” is significant because in it, George Weston says to his wife in defense of a robot that is fulfilling the role of nursemaid, “He just can’t help being faithful and loving and kind. He’s a machine—made so.” This is the first indication, in my first story, of what eventually became the “First Law of Robotics,” and of the basic fact that robots were made with built-in safety rules.

	Первоначальная версия рассказа «Лжец!» получилась довольно неуклюжей, главным образом из-за того, что в нём шла речь об отношениях полов, а в то время у меня ещё совсем не было опыта в данном вопросе. К счастью, я быстро учусь — и я внёс существенные переделки в рассказ, когда он вошёл в «Я, робот».
	“Liar!” <…> was originally rather clumsily done, largely because it dealt with the relationship between the sexes at a time when I had not yet had my first date with a young lady. Fortunately, I’m a quick learner, and it is one story in which I made significant changes before allowing it to appear in I, Robot.

«Хоровод» <…> был первым рассказом, в котором я чётко сформулировал Три закона роботехники, <…> и они имеют для меня тройное значение: а) они помогали мне строить сюжет и позволили написать множество коротких рассказов, а также романов о роботах, в которых я постоянно изучал следствия Трёх законов роботехники; б) это моё самое знаменитое литературное творение, которое цитируется по поводу и без повода. Если все, что я написал, когда-нибудь забудут, Три закона роботехники останутся последними; в) отрывок из «Хоровода» <…> был первым случаем использования слова «роботехника» в английском языке. Таким образом, я стал изобретателем нового термина (как и слов «позитронный» и «психоистория»), причём Оксфордский словарь английского языка не жалеет места на то, чтобы полностью процитировать Три закона роботехники. (Все эти вещи были придуманы к моему двадцать второму дню рождения, и создаётся впечатление, что с тех пор мне больше ничего не удалось изобрести, что наводит меня на грустные мысли.)

“Runaround” <…> was the first story in which I listed the Three Laws of Robotics explicitly instead of making them implicit, <…> and their importance to me was threefold: a) They guided me in forming my plots and made it possible to write many short stories, as well as several novels, based on robots. In these, I constantly studied the consequences of the Three Laws. b) It was by all odds my most famous literary invention, quoted in season and out by others. If all I have written is someday to be forgotten, the Three Laws of Robotics will surely be the last to go. c) The passage in “Runaround” <…> happens to be the very first time the word “robotics” was used in print in the English language. I am therefore credited, as I have said, with the invention of that word (as well as of “robotic,” “positronic,” and “psychohistory”) by the Oxford English Dictionary, which takes the trouble—and the space—to quote the Three Laws. (All these things were created by my twenty-second birthday and I seem to have created nothing since, which gives rise to grievous thoughts within me.)

	Вы можете определить робота как «компьютеризированную машину» или как «подвижный компьютер». Можно считать компьютер «неподвижным роботом». В любом случае я не вижу между ними существенных различий…
	You might consider a computer as an “immobile robot.” In any case, I clearly did not distinguish between the two…

«Чувство силы». Миниатюризация компьютеров играет второстепенную роль в этом рассказе. Он <…> также является одним из моих любимцев. В этом рассказе речь идёт о карманных вычислительных устройствах, поступивших в продажу лишь через десять или пятнадцать лет после опубликования моего рассказа. Более того, мне удалось точно предсказать социальные последствия технологической революции, даже в большей степени, чем развитие самой технологии. — в предисловии к сб. «Сны роботов» (1986) это описано более тривиально

“The Feeling of Power:“ The miniaturization of computers played a small role as a side issue in this story. It <…> is also one of my favorites. In this story I dealt with pocket computers, which were not to make their appearance in the marketplace until ten to fifteen years after the story appeared. Moreover, it was one of the stories in which I foresaw accurately a social implication of technological advance rather than the technological advance itself.

«Стальные пещеры» <…>. Больше всего меня поразила реакция читателей. Хотя они одобряли Бейли, их гораздо больше привлекал Дэниэл, которого я считал второстепенным персонажем. Особенно Дэниэл понравился женщинам. (Через тринадцать лет после того, как я придумал Дэниэла, появился телевизионный сериал «Звёздный путь», в котором мистер Спок сильно напоминал Дэниэла — что меня мало заботит, — и я заметил, что рецензенты-женщины также заинтересовались именно мистером Споком. Я даже пытаться не стану это анализировать.) — парафраз впервые высказанного в 1968 г.

“The Caves of Steel” <…>. What surprised me about the book was the reaction of the readers. While they approved of Lije Baley, their obvious interest was entirely with Daneel, whom I had viewed as a mere subsidiary character. The approval was particularly intense in the case of the women who wrote to me. (Thirteen years after I had invented Daneel, the television series Star Trek came out, with Mr. Spock resembling Daneel quite closely in character—something which did not bother me—and I noticed that women viewers were particularly interested in him, too. I won’t pretend to analyze this.)

	«Роботы и Империя». Когда пришло время позволить Лайджу Бейли умереть (от старости), я почувствовал, что сумею написать четвёртую книгу серии, если оставлю в живых Дэниэла. <…> Смерть Лайджа вызвала сожаления, но оно несравнимо с потоком писем читателей, расстроенных гибелью Р. Жискара.
	“Robots and Empire:” When it was necessary to allow Lije Baley to die (of old age), I felt I would have no problem in doing a fourth book in the series, provided I allowed Daneel to live. <…> Lije’s death brought some reaction, but nothing at all compared to the storm of regretful letters I received when the exigencies of the plot made it necessary for R. Giskard to die.

Оказалось, что мои рассказы о роботах пользуются почти таким же успехом, как серия романов «Основание», и если вы хотите знать правду (я перехожу на шепот, пожалуйста, никому не говорите), серия о роботах мне нравится больше. Наконец несколько слов об эссе в этой книге. Первые эссе написаны в 1956 году. Все остальные — в 1974 году и позднее. Почему возник восемнадцатилетний перерыв? Причина проста. Я придумал свой первый рассказ о роботах, когда мне было девятнадцать, и писал о них в течение тридцати лет, не слишком веря, что они могут появиться при моей жизни. В результате я ни разу не написал ни одного серьёзного эссе о роботехнике. С тем же успехом я мог бы сочинять эссе о галактических империях и психоистории. В действительности моё эссе 1956 года есть не серьёзное обсуждение проблем роботов, а лишь соображения относительно использования роботов в научной фантастике. Только в середине 70-х годов, когда был изобретён микрочип, компьютеры заметно уменьшились и подешевели, что позволило начать применение роботов в производстве. Так появился промышленный робот — он оказался удивительно простым по сравнению с воображаемыми роботами, но направление было выбрано верное.

So it turns out that my robot stories have been almost as successful as my Foundation books, and if you want to know the truth (in a whisper, of course, and please keep this confidential) I like my robot stories better. Finally, a word about the essays in this book. The first essay was written in 1956. All the others have appeared in 1974 and thereafter. Why the eighteen-year gap? Easy. I wrote my first robot story when I was nineteen, and I wrote them, on and off, for over thirty years without really believing that robots would ever come into existence in any real sense—at least not in my lifetime. The result was that I never once wrote a serious essay on robotics. I might as well expect myself to have written serious essays on Galactic empires and psychohistory. In fact, my 1956 piece is not a serious discussion of robotics but merely a consideration of the use of robots in science fiction. It was not till the mid-1970s, with the development of the microchip, that computers grew small enough, versatile enough, and cheap enough to allow computerized machinery to become practical for industrial use. Thus, the industrial robot arrived—extremely simple compared to my imaginary robots, but clearly en route.

Литература

Айзек Азимов. Мечты роботов / [Переводчик не указан] (с незначительными уточнениями). — М.: Эксмо, СПб.: Валери СПД, 2002. — Серия: Шедевры фантастики. — С. 5-22.