Рождество без Родни

«Рождество без Родни» (англ. Christmas Without Rodney) — сатирический фантастический рассказ Айзека Азимова 1988 года из цикла о роботах. Вошёл в авторский сборник «Мечты роботов» 1990 года.

Цитаты

Их робот оказался таким же блестящим и уверенным в себе, как и сама Гортензия. Отполированный до зеркального блеска и ни капельки не похожий на Родни. <…> Двигался он совершенно бесшумно и постоянно возникал у меня за спиной так неожиданно, что я пару раз чуть не заработал себе инфаркт. Что ещё хуже, Дилэнси привез с собой своего семилетнего сына Лероя. Да, он мой внук, <…> но должен признать, что, если засунуть Лероя в бетономешалку, он станет намного лучше.

The[ir] robot was as glitzy as Hortense and looked almost as hard. He was polished to a high gloss and there was none of Rodney’s clumping. Hortense’s robot <…> moved absolutely silently. He kept showing up behind me for no reason and giving me heart-failure every time I turned around and bumped into him. Worse, DeLancey brought eight-year-old LeRoy. Now he’s my grandson, <…> but I’ve got to admit that putting him through a concrete mixer would improve him no end.

Их робота зовут Рэмбо. Не знаю почему, скорее всего, потому, что имя начинается с буквы «р». По этому поводу нет никаких законов, но вы, наверное, и сами заметили, что имена практически всех роботов начинаются с буквы «р». Потому что они роботы. Как правило, их называют Роберт. Думаю, в северо-восточном коридоре миллионы роботов зовутся Робертами. Честно говоря, я полагаю, что именно по этой причине люди перестали давать своим детям имена на букву «р». Дик или Боб, но не Роберт или Ричард. Или, например, Поузи и Труди, а не Роуз или Рут. Иногда роботы получают очень необычные имена. Я знаю трёх Рутабаг и двух Рамзесов.

Rambo was their robot’s name. I don’t know why except that it starts with R. There’s no law about it, but you’ve probably noticed for yourself that almost every robot has a name beginning with R. R for robot, I suppose. The usual name is Robert. There must be a million robot Roberts in the northeast corridor alone. And frankly, it’s my opinion that’s the reason human names just don’t start with R any more. You get Bob and Dick but not Robert or Richard. You get Posy and Trudy, but not Rose or Ruth. Sometimes you get unusual R’s. I know of three robots called Rutabaga, and two that are Rameses.

С самой первой минуты выяснилось, что от Рембо нет никакого проку. Естественно, он запрограммирован для современного и полностью автоматизированного хозяйства Дилэнси и Гортензии. Чтобы приготовить напитки в собственном доме, Рембо нужно только нажать на соответствующие кнопки. Пусть мне объяснят, зачем нужен робот, который только и умеет, что нажимать на кнопки. Он так и сказал своим медоточивым голосом (ничего общего с бодрым выговором Родни, в котором слышится ясно различимый бруклинский акцент): — Нет необходимого оборудования, мадам. Гортензия сердито вздохнула. — Вы так и не завели роботов на кухне, дедушка? Она вообще никак меня не называла до тех пор, пока не родился Лерой, который только и делал, что постоянно выл и визжал. Тогда я стал «дедушкой». Можете не сомневаться, она ни единого раза не произнесла моего имени — Говард. Ей совсем не хотелось демонстрировать мне, что я живой человек — или что она живой человек. — С Родни там вполне достаточно роботов, — сказал я. — Уж конечно, — проворчала она. — Но мы живём не в двадцатом веке, дедушка. Я подумал: «Очень жаль».

Rambo turned out to be useless at once. He was, of course, programmed for the DeLancey/Hortense menage and that was utterly modern and utterly automated. To prepare drinks in his own home, all Rambo had to do was to press appropriate buttons. (Why anyone would need a robot to press buttons, I would like to have explained to me!) He said so. He turned to Hortense and said in a voice like honey (it wasn’t Rodney’s city-boy voice with its trace of Brooklyn), “The equipment is lacking, madam.” And Hortense drew a sharp breath. “You mean you still don’t have a robotized kitchen, grandfather?” (She called me nothing at all, until LeRoy was born, howling of course, and then she promptly called me “grandfather.” Naturally, she never called me Howard. That would tend to show me to be human, or, more unlikely, show her to be human.) I said, “Well, it’s robotized when Rodney is in it.” “I dare say,” she said. “But we’re not living in the twentieth century, grandfather.” I thought: How I wish we were.

Я подумал, что хорошо было бы остаться с крошкой Лероем на парочку минут и спокойно урезонить его при помощи кирпича, но материнский инстинкт подсказывал Гортензии, что не стоит оставлять любимое детище ни с каким человеческим существом ни на какое, даже самое короткое, время. Пришлось нам вытащить Родни из шкафа, где он наслаждался собственными мыслями (интересно, о чем думают роботы, когда остаются одни?), и вступить с ним в переговоры.

It would have been nice, I thought, if I could be alone with little LeRoy for five minutes and reason calmly with him, with a brick, but a mother’s instinct told Hortense never to leave LeRoy alone with any human being whatever. There was nothing to do, really, but get Rodney out of his niche in the closet where he had been enjoying his own thoughts (I wonder if a robot has his own thoughts when he is alone) and put him to work.

	… Гортензия умудрялась произнести какую-нибудь гадость всякий раз, когда требовалось что-нибудь сказать. Кроме того, я заметил, что она ни разу не повторилась. Любой человек может быть неприятным, но её творческие способности в данной области время от времени вызывали у меня извращенное желание встретить её очередное заявление аплодисментами.
	… Hortense['s] manner of saying something unpleasant at every moment that some statement seemed called for. I noticed, particularly, that she never repeated herself once. Anyone can be nasty, but to be unfailingly creative in one’s nastiness filled me with a perverse desire to applaud now and then.

	Мы не обзавелись автоматизированной коробкой с украшениями, которая прилагается к электронной ёлке, когда тебе остаётся только нажать на кнопку, и игрушки самостоятельно, мгновенно и идеально распределяются по её веткам. На нашу елку (из самой обычной старой пластмассы) игрушки нужно было вешать руками, одну за другой.
	We didn’t have the kind of situation in which an automated box of ornaments was plugged into an electronic tree, and at the touch of one button there would result an instantaneous and perfect distribution of ornaments. On our tree (of ordinary, old-fashioned plastic) the ornaments had to be placed, one by one, by hand.

Перевод

В. А. Гольдич, И. А. Оганесова, 2002