Участвовал в нескольких научных экспедициях, обследовавших различные российские провинции с естествоведческой и этнографической точек зрения, в частности, в 1768—1772 годах путешествовал, частью самостоятельно, частью вместе с Палласом, по Уралу, Поволжью, Западной Сибири, позднее также по Русскому Северу и западным российским губерниям, составив значительные для своего времени ботанические коллекции. Подробные записи, сделанные Лепёхиным во время этих поездок, легли в основу его самой известной книги «Дневные записки путешествия <…> по разным провинциям Российского государства» в 4 частях (1771-1805). Последняя, четвёртая часть, изданная посмертно, дописана и опубликована Н. Озерецковским.
Дневныя записки путешествія доктора и Академіи Наукъ адъюнкта Ивана Лепехина по разнымъ провинціямъ Россійскаго государства, 1768 и 1769 году. Его Сіятельству, графу Владимиру Григорьевичу Орлову, Ея Императорскаго Величества камеръ-юнкеру, Императорской Академіи наукъ Главному директору, прочимъ высокопочтеннымъ Академіи членамъ.
Сіятельный графъ, высокопочтенные члены, Милостивые государи! Будучи возпитанъ раченіемъ Императорской Академіи наукъ, возращенъ ея благодѣяніями, наученъ мудрыми ея сочленами, отличенъ великодушнымъ, покровительствомъ ея правителей, принимаю смѣлость приписать Вамъ дневныя мои записки, не такъ какъ вещь достойную Вашего любопытства, но единственно къ показанію моей къ Вамъ благодарности и преданности, съ которыми во всю жизнь мою пребуду, Сіятельный графъ, Высокопочтенные господа члены.
Вашъ покорнѣйшій слуга Иванъ Лепехинъ.[1]
— Посвящение, 1768
Здѣсь на любопытство ваше предлагаются дне́вныя мои записки. Въ оныхъ старался я изобразить все, что по моему мнѣнію примѣчанія достойнымъ казалося, и тѣмъ соотвѣтствовать приказаніямъ разныхъ правительствъ, наблюдая при томъ и главной предмѣтъ нашего путешествія. Обширное пространство и предписанное, на оное время произвели такой порядокъ писанія, какой вы нынѣ увидите. Извинять оной за излишное почитаю дѣло: ибо мнѣ въ моихъ запискахъ надлежало дать отчетъ за каждой день. Въ прочемъ вы судите, какъ хотите; только прошу припомнить изреченіе стихотворца: Qui ista legis, tuam reprehendo, si mea laudas omnia, Stultitiam, sin nihil, invidiam.[2]
— Къ благосклонному читателю, 1768
Записки, титульный лист
...стараяся съ своей стороны подражать неусыпнымъ стараніямъ о славѣ и пользѣ вѣрноподданныхъ Великія нашея Государыни, предпріяла предложить и наши отправленія для испытанія естественныхъ вещей въ обширномъ нашемъ отечествѣ. Въ ожиданіи пользы отъ такого предпріятія, ни мало не было упущено, чего отъ щедротъ, покровительства и милости Всеавгустѣйшія нашея Матери ожидать было должно. Мы всемъ были снабдѣны, что къ нашему ободренію, облегченію путешествія и къ нужному вездѣ вспомоществованію въ предприемлемыхъ нами дѣлахъ требовалося. И такъ ничего болѣе не оставалося, какъ поспѣшать къ нашему предмету. Въ Оренбургскую посылку назначены были трое, Академикъ Палласъ, Профессоръ Фалкъ и я.
Жребій палъ на меня открыть нашему сообществу путь; и такъ я 8 Іюня оставилъ Санктпетербургъ. Путь всѣмъ намъ лежалъ чрезъ Москву: по чему я спѣшилъ сколько возможно достичь опредѣленныхъ мнѣ предѣловъ, и не упуская времени поспѣшалъ къ моему предмету. Но не съ малымъ моимъ сожалѣніемъ принужденъ былъ видѣть совершившуюся со мною простыхъ людей пословицу: Тише ѣдешь, далѣ будешь; ибо отъ непривычки къ скорой и безпокойной ѣздѣ двое изъ моихъ спутниковъ такъ сильно занемогли горячкою, что я одного изъ нихъ съ трудомъ могъ дотащить отъ Клина до Москвы. Въ семъ первенствующемъ градѣ долженъ я былъ остановиться, и въ продолженіе болѣзни моихъ спутниковъ употребилъ я время на приуготовленіе къ дальнѣйшей моей поѣздкѣ и на собираніе извѣстій отъ бывалыхъ въ странахъ, къ осмотру предлежащихъ.
— Дневные записки..., 1768, Іюля 8-9.
Деревня Бунькова. Употребленіе табаку въ скотскихъ болѣзняхъ. Больные продержали меня въ Москвѣ почти самое лутчее время, то есть до 8 Іюля, котораго числа подъ вечеръ отправилися мы въ предлежащій намъ путь и чрезъ всю ночь ѣхали до деревни Буньковой, стоящей на самомъ берегу рѣки Клязьмы, гдѣ мы остановилися для разсмотрѣнія тучныхъ полей, около сея рѣки находящихся; но вдругъ наставшая сильная буря съ дождемъ уничтожила наше предпріятіе, и принулила насъ пробыть на семъ мѣстѣ цѣлые сутки безъ всякаго дѣйствія. Табакъ, которой мы по привычкѣ употребляли, подалъ намъ поводъ къ особливому примѣчанію. Хозяинъ увидѣвъ кошелекъ курительнаго табаку, со всякою ласкою и униженіемъ просилъ насъ, чтобы мы ему онаго нѣсколько удѣлили; и какъ мы спрашивали, на какую потребу ему табакъ нуженъ? Отвѣчалъ: что въ ихъ округѣ конскій падежъ, отъ котораго табакъ, по ихъ примѣчанію, весьма способенъ. Любопытство понудило насъ посмотрѣть больныхъ его лошадей, гдѣ увидѣли, что вся причина конскаго повалу состояла въ коростѣ, отъ которой и шерсть съ лошадей облезла. Охотники производить наружныя болѣзни отъ червей, нашли бы въ семъ случаѣ обширной для себя предметъ послабить летающее свое умствованіе: ибо въ коростинныхъ ранкахъ много малыхъ червячковъ находилося; при томъ и великое множество разнаго овода могло бы служить сему мнѣнію въ подтвержденіе. Но оводу подвержена бываетъ и всякая скотина во всякое лѣто. И такъ я не знаю, для чего бы только на извѣстное число лошадей оводъ, особливо въ сей годъ, долженъ былъ свирѣпствовать. <...> И такъ безъ сумнѣнія другая оному была причина. Но мы оставя сіе, только скажемъ, какъ сельскіе жители лѣчили свои скотъ. Папушной или листовой табакъ топили они въ молодомъ квасу; и онаго уваромъ больной скотъ по зорямъ омывали, отъ чего, какъ они сказывали, много лошадей выздоравливало.
— Дневные записки..., 1768, Іюля 9-10.
Въ зимнюю пору мужикъ проноситъ лапти десять дней, а въ рабочую лѣтнюю пору иногда и въ четыре дни истопчетъ. И такъ ему надобно въ годъ по крайней мѣрѣ пятьдесятъ паръ, на которыя взявъ среднее число до 150 лутошекъ потребно. Каждый отпрыскъ лутошки на влажныхъ мѣстахъ не прежде трехъ лѣтъ можетъ быть годнымъ для дранія лыкъ, а на крѣпкой землѣ еще болѣе требуетъ времени: по чему липнякъ за всегда въ двое уменьшается противъ своего приросту. Естьли къ сему прибавить неумѣренное мочалъ употребленіе и здираніе лубья; то ясно понять можно, для чего мужики, когда какая деревня нѣсколько лѣтъ простоитъ при лѣсѣ, изобилующемъ липою, уже не около двора своего дерутъ лыки, но иногда верстъ за десять и далѣе ѣздить принуждены бываютъ. Крестьянскій прибытокъ отъ промыслу лаптей знатенъ быть не можетъ. Гдѣ довольно липоваго лѣсу, тамъ крестьянинъ получитъ за лапти одну копѣйку, и много три деньги: но естьли онъ время потребное на плетеніе лаптей употребитъ на другой какой лѣсной промыселъ, какъ на приуготовленіе изъ листовъ сажи, золы для поташу, на собираніе сѣры съ сосенъ, елей, отъ которой другія государства, лѣсами не такъ богатыя, какъ мы, знатную получаютъ прибыль; то безъ сомнѣнія съ общенародною пользою и свою прибыль умножитъ.
Я стою на краю лѣса и вижу только его опушку, по чему едва до злоупотребленія онаго коснуться могъ. Вычислить всѣ преимущества лѣсныхъ угодьевъ и небережливое съ оными обхожденіе нашихъ крестьянъ неотмѣнно нужно, чтобы далѣе подвинуться въ лѣсъ. Но я по лѣсамъ мало хаживалъ, и во внутрь онаго безъ проводника пуститься не смѣю, дабы заблудясь вмѣсто показанія праваго пути, не услышать откликовъ: безъ тебя то знаемъ, безъ тебя много о семъ писано.
— Дневные записки..., 1768
Оказывая желаніе быть соучастниками его премудрости, безъ дальнаго прошенія Брамарбазъ обѣщалъ намъ открыть сокровенная своего наслѣдственнаго лечебника: и такъ пошли мы съ нимъ за городъ по Алаторской дорогѣ. Первою встрѣчею намъ была Плакунъ трава (Lythrum salicaria), которую нашъ Иппократъ, пошептавъ не знаю, что, сорвалъ, и остановясь говорилъ: Плакуномъ ее называютъ для того, что она заставляетъ плакать нечистыхъ духовъ. Когда будешь при себѣ имѣть сію траву, то всѣ непріязненные духи ей покоряются. Она одна въ состояніи выгнать домовыхъ дѣдушекъ, кикимаръ, и проч. и открыть приступъ къ заклятому кладу, которой нечистые стрегутъ духи; что послѣднее собственнымъ своимъ утверждалъ примѣромъ, хотя онъ съ приобрѣтеннымъ кладомъ столь бѣденъ, сколько можно представить себѣ, бѣдность въ совершенномъ ея видѣ. Отъ чертей дошло дѣло до ворожей. Колюка (Carlina vulgaris), въ великомъ множествѣ по пригоркамъ растущая, подала къ тому поводъ. Траву сію, продолжалъ онъ, должно знать всякому военному и проѣзжающему человѣку. Дымомъ ея когда окуришь ружье, то никакой колдунъ его заговорить не можетъ. Царь трава имѣла такія же похвалы, какъ и отъ Владимирской врачебницы. Чемерика (Veratrum album), уже въ то время отцвѣтшая, почти въ равномъ достоинствѣ по лечебнику нашего врача была съ Царемъ травою. Корень ея весьма полезенъ.
— Дневные записки..., 1768
Лѣсъ весь оплетенъ былъ паутиною особливаго рода пауковъ, которыхъ можно назвать Двурогими (Aranea abdomine bicorni). Они имѣютъ только, по шести глазъ, изъ которыхъ два по бокамъ груднаго щита, четыре сидятъ по парно на лбу, и гораздо меньше боковыхъ. Тѣло у нихъ изъ продолга шароватое: на спинѣ почти по срединѣ къ краямъ видны два возвышенія на подобіе роговъ, отъ которыхъ двѣ обоюду зубчатыя начинаются черты, соединяющіяся вмѣстѣ близъ прохода. <...> Ноги длинныя рыжеватыя, съ четырмя опоясками; челюсти нарочито велики съ острыми при концѣ крюками. Теніота свои разстилаютъ по деревамъ перпендикулярно. Другой родъ пауковъ жительствовалъ подъ корою деревъ, гдѣ онъ дѣлалъ паутинной мѣшокъ, въ которомъ насиживалъ свои яица.
— Дневные записки..., 1768
Будучи солнечнымъ зноемъ и отъ лазанія по буераку утомлены, возвратилися въ городъ, и расправляя собранныя вещи, имѣли случай узнать употребленіе Царя травы между Владирскою чернью. Дворница, старуха пожилая, которая въ городѣ, какъ мы послѣ спровѣдали, за сродницу Эскулапову почиталася, увидя копенку травъ, спрашивала у насъ, на какую потребу мы травы собираемъ? Но какъ мы ей отвѣтствовали, что мы никакого другаго къ тому предмета, кромѣ любопытства, не имѣемъ, и силы сихъ травъ не разумѣемъ? то она столь была ободрена нашимъ отвѣтомъ; что не оставила и похулить нашего предмета, и возгордяся своимъ знаніемъ сказала: и золото въ рукахъ незнающаго грязь. По томъ взяла Царь траву, и называя ее земнымъ сокровищемъ, отрадою болящихъ, и проч: вознамѣрилася быть нашимъ Иппократомъ. Ето Царь трава, продолжала она, трава надъ травами, угодная во многихъ болѣзняхъ, отъ утробы, водяной болѣзни, отъ матки когда она засядетъ въ горлѣ; отъ паралича, отъ всякой нечисти. Я бы безъ сумнѣнія навелъ страхъ читателю, естьли бы привелъ здѣсь толкованія почтенной нашей бабушки на помянутыя болѣзни. Но какъ бабушка начала на своемъ безмѣнѣ развѣшивать пріемы, то и у насъ стали волосы дыбомъ, и вышедъ изъ терпѣнія, осмѣлилися попротивурѣчить Ескулаповой сродственницѣ. Споръ нашъ съ начала обоюду былъ нарочито горячъ; но бабушка скоро опешила. Одержанная нами побѣда весьма была намъ непріятна: ибо никто болѣе бабушку къ разговору склонить не могъ, и мы нашею неосторожностію лишилися случая испытать сокровенная Владимирской врачебницы.
— Дневные записки..., 1768
Царицынская линия ныне служит пределом кочевью некрещенных калмыков на загорной стороне, а прежде была защитой от набегов кубанских. По ту сторону и по другую линии совершенная степь, и лесу нигде не видно, кроме как в буераках, которые наполнены терновником, боярыней и дикими яблонями, привлекающими к себе прекрасную породу птиц, наплюкие дрозды называемую. Дрозды сии имеют голову сизую, крылья и хвост черные, а прочее тело розоватого цвета; но красоте их перьев ни мало пение не соответствует. Степь вся покрыта была диким льном, который ни мало сеяному не уступал, но сие полезное для нас растение исчезало втуне; ибо вся степь была необитаема.
Сего дня под вечер приехали мы в Царицын. Город Царицын стоит при конце линии на самом волжском берегу, обведен земляным валом с раскатами с трех сторон, а четвертую сторону защищает его река Волга. Строение в нем все деревянное, выключая три каменные церкви. Уезда никакого не имеет, почему в нем, как и в Дмитриевске, только одна комендантская канцелярия.
— Дневные записки..., 1768
Мы отъ любопытства спрашивали Абыза о средствахъ, которыми онъ больныхъ своихъ пользуетъ. Абызъ сообщилъ намъ весь свой припасъ, между коимъ бобровая струя по Татарскому исповѣданію стояла подъ первою цыфрою; за нею слѣдовала киноварь, какъ надежное пристанище обуреваемымъ тяжкими болѣзнями. Нѣтъ никакого недуга, который бы по ихъ примѣтамъ не былъ покоренъ сему обожаемому лѣкарству. Они употребляютъ ее точно такъ, какъ съ начала употребляли къ излѣченію щегольской болѣзни. Тутъ окутавъ больнаго епанчею, или другимъ чемъ сажаютъ надъ жаровнею, въ которую бросаютъ киноварь и окуриваютъ тотъ членъ, которой наибольшаго исцѣленія требуетъ; и сіе то какъ Татара, такъ и всѣ Рускіе деревенскіе мальханщики называютъ сидѣть на киноварѣ.
— Дневные записки..., 1768
Дурманъ (Datura stramonium), онымъ сгоняютъ мягкія опухоли. Дуркаманъ (Xanthium strumarium) пригоденъ лошадямъ отъ сапу.
Обѣ сіи послѣднія травы насмѣшники иногда поддоброхотываютъ <подкидывают в еду> для потѣшки, отъ чего люди приходятъ въ неистовство, малыя вещи кажутся имъ большими, какъ то солома бревномъ, и прочая. Естьли сѣмяна сихъ травъ съ водою выльютъ на каменку, то люди опьянѣвъ подымаютъ между собою драку.
Чрезъ помянутое послѣднее лѣкарствъ исчисленіе мы нѣсколько поотдохнули. Двѣ послѣдніе много насъ смутили; а послѣдней кусъ такъ для насъ великъ показался, что едва сглонуть могли. Ето былъ подлѣсникъ или сухой Водолень (Asarum Europaeum); къ которому врачь нашъ великое имѣетъ прибѣжище въ тяжкихъ болѣзняхъ, какъ въ животныхъ боляткахъ, въ черной болести, въ пострѣлѣ, въ падучей болѣзнѣ. Симъ кончился припасъ простыхъ лѣкарствъ: но въ аптекѣ нашего врача находятся и сложныя, которыя онъ такъ же намъ сообщить обѣщался; однако въ семъ не сдержалъ своего слова.
Предлагая продолженіе дневныхъ моихъ записокъ, за нужное почитаю предувѣдомить благосклоннаго читателя, что я отъ принятаго прежде порядка нѣсколько отступить принужденъ былъ. Изобиліе прозябаемыхъ въ Рифейскомъ хребтѣ, кажется мнѣ, достойно того, чтобы со временемъ составило особливую книжку, гдѣ и простое ихъ употребленіе объявлено будетъ. Въ семъ намѣреніи почти совсемъ опустилъ я изчисленіе прозябаемыхъ. Описаніе животныхъ старался я такъ же изобразить природными словами, то въ связѣ записокъ, а особливо по новости словъ, дѣлаетъ прерывчивость, и можетъ быть многимъ наводитъ скуку. Для избѣжанія сего, новыхъ животныхъ, предводительствуемъ единственно десятымъ изданіемъ Системы Натуры г. Линнея, включилъ я въ особливое прибавленіе. Въ измѣреніи оныхъ такъ, какъ и въ прежнихъ запискахъ, употреблялъ Парижской футъ. Въ прочемъ вносилъ въ мои записки только то, что собственными видѣлъ глазами, удаляясь, сколько можно, отъ чужихъ разсказовъ. Будучи отдаленъ отъ всѣхъ средствъ, какія къ изданію всякой книжки потребны, вижу многія вкравшіяся ошибки и опечатки въ перьвой части, кои здѣсь при концѣ книги на особливомъ припечатаны листочкѣ; по которому всякъ удобно оныя поправитъ можетъ; а между тѣмъ скажу изреченіе Цицероново: Nil quidquam difficilius esse,[3] quam reperire in omni suo genere perfectum.[4]
— Къ благосклонному читателю, 1770
Отъ Ерзовки въ 10 верстахъ была слобода Туринская, въ которой съ самаго пріѣзду великое можно было видѣть различіе отъ другихъ крестьянъ; всякъ показывалъ смутное лице, отмѣнно былъ подобострастенъ, и все ихъ сельское домостроительство было въ разстройкѣ; не видно на ихъ поляхъ такого раченія, какъ у другихъ крестьянъ; многія пашни стояли запущены и обросшія волчецомъ (Sonchus arvensis et oleraceus), да и хижины ихъ почти со всемъ развалилися отъ ветхости и худаго присмотру. Въ такое состояніе привелъ ихъ жребій возложившей на нихъ заводскую работу: а отдаленность завода въ большее ихъ привела убожество противу другихъ крестьянъ, тому же жребію подверженныхъ.
— Продолженіе Дневныхъ записокъ..., 1770
Берегъ рѣчки еловошной отъ самаго Тюменя второе было мѣсто, въ которомъ намъ каменную породу видѣть случилося. Мѣстами обнаженной берегъ порядочныя показывалъ слои камня; самой исподъ состоялъ изъ слоя песчанаго сѣраго камня, сверхъ сего лежащей горизонтальнымъ положеніемъ оказывался глинистой камень, самой верхъ огородная земля покрывала. Такое перемѣнное слоевъ положеніе дѣйствіе прежде бывшей воды явно показывало; песошнаго камня слой безъ сумнѣнія произошелъ отъ песку дно рѣки покрывающаго; но когда рѣка перемѣнила свое теченіе и произвела старицу, тихо текущая или застоявшаяся вода илъ свой положила, которой по изсушеніи водъ затвердѣлъ въ глинистой камень.
— Продолженіе Дневныхъ записокъ..., 1770
Роговый камень составлялъ сію гору, и мѣдная зелень мѣстами была помазкою, а мѣстами гнѣздышками въ нутри камня засѣдала. Въ сѣверную сторону шла нетолстая особливая жилка, гдѣ мѣдный чугуноватый кисъ занималъ около четверти пространства. По немъ такъ же, какъ и въ Майлыюртскомъ, разбрызганы были весьма мѣлкія крупинки блейгланца. Твердость камня и оброшенный рудникъ не дозволяли намъ добраться до той надежды, которую мы объ немъ имѣли; однако я могу смѣло сказать, что сіи блейгланцовыя крупинки были причиною, что сія разработка брошена: ибо въ разсужденіи мѣдной руды вездѣ оказывалася надежда. Между небольшою грудкою выработанной руды нашли мы тутъ кусокъ самородной мѣди, который вѣсомъ былъ съ лишкомъ въ полфунта.
— Продолженіе Дневныхъ записокъ..., 1770
Третій родъ руды принадлежитъ къ желѣзнымъ рудамъ, и имѣетъ иногда кубическую, иногда продолговатую четвероугольную фигуру <...>. На сей желѣзной рудѣ наиболѣе примѣчается мѣлкое самородное золото. Но всѣ сіи роды рудъ, какъ и обстоятельное описаніе золотыхъ рудниковъ, наклоненіе жилъ, добыча оныхъ, и какая впредь отъ нихъ надежда, съ полнымъ описаніемъ можно читать въ дневныхъ запискахъ Г. Академика Палласа; и я въ заключеніе только скажу, что до сего времени золотые наши промыслы въ Екатеринбургскомъ вѣдомствѣ не весьма важны: ибо при помощи 6428 приписныхъ крестьянъ, не упоминая о другихъ званіяхъ, къ золотымъ промысламъ принадлежащихъ, въ годъ золота не болѣе 5 пудъ добывается, по тому, что лучшаго отбору руда изъ 1000 пудъ по одному и рѣдко свыше двухъ фунтовъ промытаго даетъ золота.
— Продолженіе Дневныхъ записокъ...», 1770
Въ деревнѣ Кусяткуловой двое такихъ пристали къ намъ рудоискателей, которые обѣщали золотыя горы. Хотя мы не рѣдко въ нашемъ зимовьѣ обмануты были Башкирскими обѣщаніями; ибо Башкирцамъ все то кажется истиннымъ золотомъ и серебромъ, что въ ихъ глазахъ блеститъ, и что мы по просту кошечьимъ золотомъ называемъ: однако, слѣдуя пословицѣ, ничего не презирай, поѣхали съ Башкирцами на золотую гору. Она составляла берегъ рѣки Бѣлой, въ пяти верстахъ отъ вышепомянутой деревни, и называлась Кызлы Яръ (красный яръ). Башкирцы безъ всякихъ орудій много накопали намъ своего золота, которое состояло въ бѣломъ колчеданѣ.
— Продолженіе Дневныхъ записокъ..., 1770
Неусыпныя попеченія о славѣ, пользѣ и спокойствіи подданныхъ Всеавгустѣйшія Нашея Государыни Матери Отечества, день отъ дня усугубляютъ наше блаженство; мудрыя Ея установленія обновили видъ Отечества нашего: десницею Ея новые насажденные грады и установленныя судилища всякому неотдаленную, разстояніемъ мѣстъ доставляютъ защиту и удовольствіе; усугубляютъ выгоды и удобности торговли; каждой области соразмѣрныя предписанныя межи и опредѣленное количество народа уравниваютъ трудъ правителей и тѣмъ споспѣшествуютъ скорому дѣлъ теченію; сельское благоустройство, ввѣренное особливо искусившимся въ семъ знаніи людямъ, въ большее приводитъ совершенство сіе нужное упражненіе великой части обитателей Россіи; словомъ: Матернее Ея милосердіе проникло и оживило всякое вообще состояніе.
Итакъ, Благосклонный читатель! сравнивая прошедшее, мѣстами въ сихъ запискахъ замѣченное, состояніе съ настоящимъ, многія найдешь неудобности отвращенными, и тамъ, гдѣ слышны были жалобы, водворяющуюся нынѣ радость и обиліе. Но за все сіе должны мы въ роды родовъ съ благоговѣніемъ воспоминать неисчетныя къ намъ благодѣянія Екатерины Вторыя.[5]
— Къ благосклонному читателю, 1771
Городъ Тюмень, въ которомъ мы препроводили зиму, первѣйшимъ Сибирскимъ городомъ почитать должно; ибо Ермакъ Тимоѳеевичь, по вторичномъ походѣ на Сибирь, будучи снабденъ всемъ потребнымъ отъ Максима Строгонова, другое свое зимовье въ 1580 году имѣлъ въ Тюменѣ, и на семъ привольномъ мѣстѣ всѣми потребностями къ дальнѣйшему походу заготовился. Но какъ по смерти Ермаковой въ 7092 году остатки козаковъ съ предводителемъ своимъ головою Глуховымъ оставили Сибирь и возвратилися въ отчизну, и первой въ Сибирь назначенный воеводою Иванъ Мансуровъ, которой со 100 человѣками пришелъ въ Сибирь уже по возвращеніи Донцовъ, и не могши ничего предпріять важнаго, на Русь возвратился; то изъ посланныхъ туда новыхъ воеводъ съ 300 стрѣльцовъ и козаковъ, Василій Сукинъ пришедъ въ Сибирь въ 1584 году, первой построилъ городъ на рѣкѣ Турѣ по ручью Тюменкѣ, съ южную сторону въ Туру впадающемъ, Тюменемъ прозванной, которой городъ много служилъ къ удержанію Сибири подъ Россійскою державою. Прежде завоеванія Сибири мѣсто сіе называлося Чинги отъ славнаго Чингизъ Хана, которой нѣкоему Татарскому Князю Тайбуга зовомому за особливыя услуги сіе мѣсто далъ для поселенія, а во время пришествія Россіянъ на Сибирь былъ тутъ Татарской городокъ изъ числа области Сибирскаго Хана Кучюма.
— Къ благосклонному читателю, 1771
Между сими мѣстами особливаго примѣчанія достойно находящееся въ четырехъ верстахъ отъ деревни Сизиковой принадлежащей къ Репинской слободѣ; тамъ съ сѣверную сторону глубокой подошелъ буеракъ весеннею водою размытой. Берега ево около пяти саженъ составляютъ и состоятъ изъ глины разной вязкости, тонкости и цвѣту. Въ самомъ ручьѣ, которой никогда не изсыхаетъ, попадаются небольшіе куски окаменѣлаго и въ желѣзо претворившагося дерева, такъ же и черепоножныя грифитами называемые, которыхъ не только верхній черепъ, но и внутренность совершенную желѣзную составляютъ руду; ибо изъ нихъ не трудно было вытопить вещественное желѣзо. Другой родъ окаменѣлостей въ семъ же находился буеракѣ, которой подъ именемъ каменнаго, или змѣинаго языка извѣстенъ.
Злоба ему оказана особливо в двух случаях. Научили его недоброхоты из старых студентов переводчика Поленова, который у Федоровича юридические лекции слушал, чтобы он просился за море для науки, объявляя, что у Федоровича ничего понять не может (сия была причина посылки двух студентов за море, а не ради учения). Сие Поленова доношение было так уважено, что, не требуя от Федоровича (от профессора и учителя) никакого изъяснения и оправдания, сделано канцелярское определение мимо Ломоносова в поношение Федоровичу и в удовольствие Поленову. А студент Лепехин послан с ним <на учение в страсбургский университет> для виду.[6]
— Михаил Ломоносов, «Краткая история о поведении академической Канцелярии в рассуждении ученых людей и дел с начала сего корпуса до нынешнего времени», 1741
Троицкая крѣпость положила предѣлъ моему изпытанїю: ибо всѣ селенїя, лежащїя по Оренбургской линїи до самаго первенствующаго города сей обширной губернїи, и всѣ достопамятныя мѣста на семъ разстоянїи находящїяся, служили единственнымъ изпытанїямъ г. Академиковъ Палласа и г. Лепехина, объѣхавшихъ прошедшимъ лѣтомъ всѣ сїи мѣста. Оставалось мнѣ избрать прямой путь до города Оренбурга... <...> Мѣста̀, лежащїя между городами Оренбургомъ и Уфою, не требуютъ здѣсь никакого описанїя, будучи уже описаны отчасти г. Академикомъ Палласомъ, отчасти г. Академикомъ Лепехинымъ, котораго осмотры разпространялись по всѣмъ тамошнимъ мѣстамъ.[7]
— Николай Рычков, «Дневныя записки путешествїя Капитана Николая Рычкова...», 1771
Сїе городище было рубежемъ моего пушешествїя; ибо отъ нея въ двухъ верстахъ находилось устье рѣки Чусовой. За нею далѣе къ востоку слѣдуютъ мѣста назначенныя для осмотру г. доктора Лепехина. И такъ оставя большую часть Пермской провинцїи для его испытанїя, отправился я чрезъ Кунгуръ и Екатеринбургъ до города Челабинска, куда прибылъ 30 Сентября...[8]
— Николай Рычков, «Продолженїе Журнала или Дневныхъ записокъ путешествїя Капитана Рычкова...», 1772
Лепехин Иван — императорской Академии наук адъюнкт[9] и медицины доктор, издал в свет «Дневные записки» 1768 и 1769 года путешествия своего для пользы натуральной истории, и которым печатаются ныне продолжения. Сия книга знающими людьми похваляется.[10]
— Николай Новико́в, Опыт исторического словаря о российских писателях, 1772
Перед глазами моими на стене прибита генеральная карта России, в коей Сибирь занимает почти 3/4. Хорошо знать политическое разделение государства; но если бы весьма учебно было в великой России сделать новое географическое разделение, следуя в этом чертам, природою между народами назначенным, гораздо бы еще учебнее и любопытнее было, если бы Сибирь разделена была (на карте, разумеется) на округи, естественностию означенные. Тогда бы из двух губерний вышла иногда одна, а из одной пять или шесть. Но к сочинению таковой карты не исправниково искусство нужно, но головы и глаза Палласа, Георги, Лепехина, да без очков, и внимания не на одни цветки и травы.[11]
Здесь снова не упоминается об институте для географического изучения России и для изучения его населения в его разнообразных народностях. Объясняется это, вероятно, тем обстоятельством, что в среде нынешних членов Физико-Математического Отделения Академии наук нет лиц, интересующихся познанием географии и антропологии России, которыми так интересовались Ломоносов, Паллас, Крашенинников, Лепехин, Озерецковский, Бэр, Миддендорф, Шренк и другие прежние академики.[12]
— Дмитрий Анучин, «Изучение производительных сил России», 1916
Наличие нефти в Башкирии было известно ещё в середине XXVIII столетия, когда академик Лепехин в своем сочинении «Дневные путешествия по разным провинциям Российского государства» указывал на присутствие горной нефти на реке Белой,[13] близ деревни Кусянкулово.[14]
— Николай Покровский, «По Белой», 1936
Здесь уместно отметить, что, согласно установке Академии Наук, химики «свои ученые разыскания по химии <должны. — А. А.> употреблять на такия вещи, кои натурою производятся в пределах Российской Империи». И действительно, мы видим ряд «химиков-путешественников», т. е. химиков, изучающих естественные богатства России. К числу таких академических деятелей можно отнести Ловица, а также Лепехина, Севергина и многих других.[15]
— Александр Арбузов, Краткий очерк развития органической химии в России, 1948
Кроме изучения печатных трудов об Урале и Сибири Гмелина, Палласа, особенно Лепехина, исколесившего Южный и Средний Урал, Радищев сам проводит естественно-научные наблюдения и опыты, собирает и коллекционирует полезные ископаемые, обнаруженные им в окрестностях Тобольска, изучает архивные и рукописные данные об экономике, культуре и истории этого края. <...>
К каждому явлению, факту, как бы прост и незначителен ни казался он на первый взгляд. Александр Николаевич подходит серьезно, как исследователь и учёный. Он ничего не принимает на веру, а все проверяет опытом, спорит с авторитетами в той или иной отрасли знаний, высказывает смелые, оригинальные мысли, пролегающие новые пути для развития науки о Сибири и Урале. Он дает самую высокую оценку талантливому русскому исследователю Урала академику И. И. Лепехину.[11]
В XVIII веке географическое районирование не совпадало с принятым административным делением. Верно подметив это несоответствие, Радищев вслед Лепехину и другим русским географам, выдвинувшим мысль о районировании раньше, чем она была поднята в западноевропейской науке, ставит вопрос о новом районировании, которое необходимо решить в интересах лучшего развития хозяйства отдельных уездов Сибири и Урала.[11]
Два столетия назад академик И. И. Лепехин, объехавший все уральские рудники, писал, что «жившая тут Чудь только самолучшую руду отбирала, оставляя все прочее потомству; из чего не без основания заключать можно, что рудные их промыслы только для собственных своих нужд отправлялися». Теперь мы видим, насколько недооценил Лепехин первых уральских горняков: как раз изучив «всё прочее», что — спасибо им! — оставили нам древние рудокопы, мы и смогли доказать, что Урал снабжал своим металлом в бронзовом веке чуть ли не половину европейской территории СССР, смогли проследить пути этого металла.[16]
В XVIII же столетии академик Санкт-Петербургской академии Иван Лепёхин, совершив путешествие по ненецким тундрам Архангельского края, обратил внимание на то, что «Вся самоедская земля в нынешней Мезенской округе наполнена запустевшими жилищами некоего древнего народа. Находят оные во многих местах, при озерах на тундре и в лесах при речках, сделанные в горах или в холмах наподобие пещер... В сих пещерах обретают печи, и находят железные, медные и глиняные домашних вещей обломки и сверх того, человеческие кости. Русские называют сии домовища чудскими жилищами. Сии пустые жилища, по мнению самоедов, принадлежат некоторым невидимкам, собственно называемым по-самоедски сирте...»[17]
— Василий Голованов, «Остров, или оправдание бессмысленных путешествий», 2002
Нам хотелось бы предварить рассказ об экспедиции, предпринятой для исследования этого острова, исторической справкой. Первое описание Колгуева мы находим в четвертом томе отчета о Лепехинской экспедиции; но ни Лепехин, ни сопровождавший его Озерецковский сами на острове не были. Их сообщения о последнем скорее позаимствованы из вышедшего тогда журнала «Новые ежемесячные сочинения»...[17]
— Василий Голованов, «Остров, или оправдание бессмысленных путешествий», 2002
В 1772 году Соликамский сад вместе с селом Красным купил местный заводчик А.Ф. Турчанинов, владелец большого ботанического сада в центре города, который, однако, не ставил научных целей. Незадолго до смены владельца сада русский ученый и путешественник И.И. Лепехин, будущий директор академического сада в Петербурге, проезжая в 1771 году через Соликамск в Северную научную экспедицию, подробно описал ботанический сад Григория Демидова в селе Красном, где находилась и его усадьба. Это описание приведено в книге «Дневные записки путешествия по разным провинциям Российского государства». Лепехин насчитал в саду 422 вида (по другим источникам — 525 видов) растений, и не только деревьев и кустарников Урала и Сибири, но и многих теплолюбивых растений из тропических и субтропических зон планеты, таких, как кофе, кактусы, алоэ, агавы, амариллисы, канны, гиацинты, ананасы, олеандр, лавр, мирт, лимон, банан.[18]
— Лев Баньковский, «Ботанический сад Григория Демидова», 2007
Башкиры были вторым по численности народом Урала. Академик Лепёхин называл их «межеумками между дикими и градолюбивыми народами».[19]
— Алексей Иванов, «Message: Чусовая» (часть четвёртая), 2007
Одновременно с Палласом верховья Чусовой посетил академик Лепёхин. В Санкт-Петербурге в 1771–1805 годах вышли пять томов его труда «Дневные записки путешествия доктора и Академии наук адъюнкта Ивана Лепехина по разным провинциям Российского государства», где тоже содержалось описание Чусовой. <...> Академик И. И. Лепёхин в 1770 году детально описал Гумёшкинский рудник, назвав его «главою всех уральских рудников». И. Лепёхину вторил и академик П. С. Паллас, написавший о Гумёшкинском руднике, что его «между всех частных рудников Сибирских гор важнейшим и достопамятнейшим считать надлежит».[19]
— Алексей Иванов, «Message: Чусовая» (часть седьмая), 2007
Одно из самых ранних свидетельств о применении царь-травы (в данном случае аконит Aconitum lycoctonum L.) оставил адъюнкт Академии наук И.И. Лепехин в своих «Дневных записках» путешествия по России в 1768-1769 гг. Согласно И.И. Лепехину, царь-трава была хорошо знакома знахарям г. Владимира...
Приблизительно так же хвалил И.И. Лепехину царь-траву один отставной офицер в г. Арзамасе (к сожалению, И.И. Лепехин не привел описания своего разговора с офицером об этом растении).
Из слов знахарки ясно, что царь-трава считалась своего рода панацеей. Лечебная сила растения подчеркнута тем, что о нем сразу говорится: «угодная во многих болезнях»; а далее следует перечень разнообразных и тяжелых заболеваний, который, вероятно, приведен И.И. Лепехиным не полностью (Лепехин поссорился со знахаркой и та перестала рассказывать). Кроме того, Лепехин вероятно опустил и другие, нелечебные функции, из которых упомянуто только одно апотропейное свойство: «от всякой нечисти».
Безусловный интерес представляют и выражения, которыми пользовалась владимирская знахарка в своем рассказе о царь-траве. Первая фраза, с которой старуха начинает разговор («И золото в руках незнающего грязь!») относится еще ко всей копенке трав, собранной Лепехиным. Но тот факт, что сразу после этого знахарка вынимает из копенки царь-траву, позволяет предположить, что старуха имела в виду именно это растение.[20]
— Александра Ипполитова, «Поверья о царских растениях в устной и рукописной традиции», 2009
Особенно ярко социальный аспект общественных отношений присущ исследованию Ивана Лепехина «Дневные записки путешествия по провинциям Российского государства» (СПб., 1795), сочетающему в себе тонкие наблюдения за жизнью русских крестьян, «работных людей», духовенства, а также чувашей и зырян с глубоким анализом общественного строя.[21]
— Лариса Павлинская, «Становление этнографической науки в России», 2014
Уникальные сведения собрал и один из первых российских академиков (с 1768 г.) Иван Лепехин. Возглавляемый им отряд обследовал огромную территорию – от холодного Белого моря до жарких степей (примерно до озера Эльтон, Волгоградская область), но основное внимание сосредоточил на Предуралье и Урале, где, как и Паллас с помощниками, посетил многие заводы. В столицу ученый привез обширные коллекции насекомых, гербарий, заспиртованных животных, чучела птиц, шкуры крупных зверей, кости ископаемых обитателей изучаемой территории, минералы и разнообразные окаменелости.
Находясь в Соликамске, Лепехин составил каталог растений ботанического сада Демидовых, заложенного здесь в 1731 г. одним из представителей этой хорошо известной в России династии предпринимателей.[22]
— Николай Вехов, «Большие академические экспедиции», 2014
Лепехин собрал существенную информацию о полезных растениях, способах их разведения и использования, с особым вниманием наблюдал процесс обновления лесов после пожаров, изложил в путевом дневнике соображения о средствах и способах сохранения плодовых деревьев во время заморозков, о влиянии внешней среды на характер флоры. На территории современной Волгоградской области путешественник обнаружил несколько озер, вода которых имела большое содержание соли, подобной глауберовой (сернокислый натрий), и высказал идею о возможности получать это важное для промышленности и медицины вещество из отходов солеваренного производства.[22]
— Николай Вехов, «Большие академические экспедиции», 2014
Значительное место в деятельности отряда Лепехина заняло знакомство с рудниками, горными, кожевенными и другими производствами Урала, причем уже в те времена он отметил случаи засорения рек их отходами. Осмотрев здешние предприятия, ученый задумался над усовершенствованием способов и условий разработки полезных ископаемых. Кроме того, он собрал немало сведений о жилищах, обычаях, обрядах, одежде, прическах и украшениях мордвы, чувашей, коми-пермяков и других обитателей посещенных им мест; об их языках, происхождении названий гор, рек и урочищ; о болезнях, народных способах их лечения; о древних поселениях, укреплениях и пр. Весь этот ценнейший материал вошел в «Дневные записки путешествия по разным провинциям Российского государства в 1768–1772 гг.», опубликованные сначала на русском языке в Петербурге, на немецком в Альтенбурге, французском в Лозанне, а затем переизданные в «Полном собрании ученых путешествий».[22]
— Николай Вехов, «Большие академические экспедиции», 2014
С нетерпением ожидаешь встречу с всемирно известной пещерой, названной географом Иваном Лепехиным из-за обилия всевозможных натечных образований Каповой. Местные же башкиры эту пещеру называют Шульган-Таш. <...> Пещера Шульган-Таш притягивает к себе не только наскальными рисунками. Богатство ее можно представить хотя бы по названиям залов: Зал хаоса упоминает в своих записях 1770 года исследователь И. И. Лепехин — русский путешественник и натуралист, академик Петербургской Академии наук. Он являлся руководителем экспедиции АН по Поволжью и Уралу. Именно он после П. И. Рычкова описывал Капову пещеру, непосредственно был в этом зале, поднимался по ходу, который в те времена тянулся на 400 метров, но ныне его уже нет. Размеры Зала рисунков, о котором уже так много говорилось в этих материалах, поражают: ширина 40 метров, куполообразный свод находится на высоте 26 метров. Он увешан сталактитами самой причудливой формы. <...> С того времени прошло много лет. Где и в каком состоянии эти экспонаты сейчас — мне не известно. После посещения этой пещеры И.И. Лепехиным в 1770 году она стала недоступной: обвалился скальный карниз, с которого можно было попасть в пещеру.[23]
— Вадим Марушин, «По реке Белой к жемчужине Урала — пещере Шульган-Таш», 2016
Иван Лепёхин в беллетристике и художественной литературе
Рычков пространно стал рассказывать о своем поместье в селе Спасском, о находящемся там опытном медном заводике, приносящем ему одни убытки, о том, как в Спасском, пять лет тому назад, его посетили и прожили по две недели знаменитые академики Лепехин и Паллас, в команде которого работал в чине прапорщика старший сын Рычкова.[24]
— Вячеслав Шишков, «Емельян Пугачев» (книга вторая, часть первая), до 1945
↑Дневныя записки путешествія доктора и Академіи Наукъ адъюнкта Ивана Лепехина по разнымъ провинціямъ Россійскаго государства, 1768 и 1769 году. — Въ Санктпетербургѣ при Императорской Академіи Наукъ, 1795 году
↑Вы, читающие это, я осуждаю глупость вашу, если вы всё хвалите; но если не хвалите ничего, то вашу зависть.
↑Нет ничего более трудного, чем найти нечто во всех отношениях совершенное.
↑Продолженіе Дневныхъ записокъ путешествія академика и медицины доктора Ивана Лепехина по разнымъ провинціямъ Россійскаго государства въ 1770 году. — Въ Санктпетербургѣ при Императорской Академіи Наукъ 1802 года.
↑Продолженіе Дневныхъ записокъ путешествія Ивана Лепехина, академика и медицины доктора, Вольнаго економическаго въ С: П: друзей природы испытателей въ Берлинѣ и Гессенгомбургскаго патріотическаго, обществъ члена, по разнымъ провинціямъ Россійскаго государства въ 1771 году. — Въ Санктпетербургѣ при Императорской Академіи Наукъ 1780 года.
↑М.В. Ломоносов. Полное собр. соч.: в 11 т. Том 10. Служебные документы. Письма 1734-1765. — Л.: «Наука», 1984 г.
↑Дневныя записки путешествїя Капитана Николая Рычкова въ Киргисъ-Кайсацкой степѣ, 1771 году. — Въ Санктпетербургѣ при Императорской Академїи Наукъ, 1772 году
↑Н. Рычков. Продолженїе Журнала или Дневныхъ записокъ путешествїя Капитана Рычкова по разнымъ провинцїямъ Россїйскаго государства, 1770 году. — Въ Санктпетербургѣ. при Императорской Академїи Наукъ 1772 году
↑На момент издания первого опыта исторического словаря Новикова Иван Лепёхин числился ещё адъюнктом Академии наук, что значило: помощник профессора или академика Петербургской академии наук. Первоначально такие лица назывались просто помощниками из студентов, в обязанности которых входило преподавание в Академической гимназии. Во времена Лепёхина адъюнкты представляли собой одну из низших категорий членов академии.
↑ 123А. А. Шмаков, Радищев об Урале. — Челябинск: Челябинское книжное издательство, «Южный Урал», № 10, 1953 г.
↑Д. Н. Анучин, Географические работы. — М.: Государственное издательство географической литературы, 1959 г.
↑Возможно, здесь какая-то аберрация, Иван Лепёхин в своих записках не упоминает башкирскую деревню «Кусянкулово», правда, несколько раз он пишет о своём пребывании в деревне Кусяткулово, в чём можно убедиться выше, но про горную нефть также речи не ведёт, скорее, про «кошечье золото».
↑Н. Покровский. По Белой. — М.: Издание ЦС ОПТЭ, 1936 г.
↑А. Е. Арбузов, Краткий очерк развития органической химии в России (монография). — М.-Л: 1948 г.
↑Е. Черных. Древняя бронза рассказывает. — М.: «Химия и жизнь», № 10, 1969 г.
↑ 12Василий Голованов, «Остров, или оправдание бессмысленных путешествий». — М.: Вагриус, 2002 г.
↑Л. Баньковский Ботанический сад Григория Демидова. — М.: «Наука и жизнь». № 2, 2007 г.
↑ 12Иванов А. «Message: Чусовая». — СПб.: Азбука-классика, 2007 г.
↑Ипполитова А. Б. Фольклор и постфольклор: структура, типология, семиотика. «Та трава есть царь во всех травах...» Поверья о царских растениях в устной и рукописной традиции.
↑Лариса Павлинская. Становление этнографической науки в России. — М.: «Наука в России», № 2, 2014 г.
↑ 123Николай Вехов. Большие академические экспедиции. — М.: «Наука в России», № 5, 2014 г.
↑Вадим Марушин. «По реке Белой к жемчужине Урала — пещере Шульган-Таш». Путеводитель. — Уфа : Китап, 2016 г. — 136 с.
↑Шишков В. Я.: Емельян Пугачев: Историческое повествование. — М.: Правда, 1985 г.
Автор и переводчик более двух десятков печатных книг, среди них:
Лепёхин И. И. Дневные записки путешествия доктора и Академии наук адъюнкта Ивана Лепёхина по разным провинциям Российского государства в 1768 и 1769 году. Часть 1. — СПб., 1771.
Лепёхин И. И. Продолжение Дневных записок путешествия доктора и Академии наук адъюнкта Ивана Лепёхина по разным провинциям Российского государства в 1770 году. Часть 2. — СПб., 1772.
Лепёхин И. И. Продолжение Дневных записок путешествия доктора и Академии наук адъюнкта Ивана Лепёхина по разным провинциям Российского государства в 1771 году. Часть 3. — СПб., 1780.
Лепёхин И. И. Продолжение Дневных записок путешествия доктора и Академии наук адъюнкта Ивана Лепёхина по разным провинциям Российского государства. Часть 4. — СПб., 1805. Издана посмертно, составлена Н. Я. Озерецковским и включает окончание «Дневных записок», а также ряд географических работ Н. Я. Озерецковского, В. В. Крестинина, А. И. Фомина и др.
Лепёхин И. И. Полное собрание ученых путешествий по России: Том 3. Записки путешествия академика Лепёхина — СПб., 1821.
Лепёхин И. И. Полное собрание ученых путешествий по России: Том 4. Продолжение записок путешествия академика Лепёхина — СПб., 1822.
Лепёхин И. И. Полное собрание ученых путешествий по России: Том 5. Продолжение записок путешествия академика Лепёхина — СПб., 1822.
Лепёхин И. И. Размышления о нужде испытывать лекарственную силу собственных произрастений. — М., 1783.
Лепёхин И. И. Краткое руководство к разведению шелков в России. — СПб., 1798.
Лепёхин И. И. Способы отвращения в рогатом скоте падежа. — СПб., 1800.
Луи де Бюффон. Всеобщая и частная естественная история. Перевод: акад. С. Румовский и И. Лепёхин. Ч. 1. Санктпетербург: Императорская Академия наук, 1801. (3 издание с прибавлениями. и правками). 380 с.
Статья в Википедии
Произведения в Викитеке
Медиафайлы на Викискладе
