Дворня

Веницианов «Утро помещицы» (1823)

Дво́рня, дворо́вые лю́ди или просто дворо́вые — особый тип крепостных крестьян, которых их господа использовали в качестве домашней прислуги. В ревизских сказках и других учётных документах эпохи их считали за помещиком отдельно от крестьян. Даже средней руки барин мог содержать несколько десятков человек крепостной прислуги. Например, после смерти графа Алексея Орлова в его доме насчитывалось 370 человек дворовых.

Во главе дворовых стоял дворецкий. Он был обязан следить за порядком в доме, за подачей блюд при обеде. Иногда его называли по-французски мажордом. В штат дворовых входили камердинеры, стремянные, кучера, казачки́, форейторы, ливрейные лакеи, гайдуки, ключницы, повары и кухарки, горничные, кормилицы, няни и «дядьки», сенные девушки, арапы и арапчонки, в ряде случаев — шуты, карлы, и другая прислуга по вкусу, характеру и средствам помещика. Помещение для дворни называлось людская.

Дворня и дворовые в коротких цитатах

	Дворня ваша составлена не вами, а вашими предками, и вы наследовали ее от них вместе с их привычками и вкусами, с их образом жизни и даже, большею частью, образом их мыслей.
	— Степан Жихарев, «Записки современника», 1807

	...заводить многочисленную дворню тому, у кого ее нет, было бы безрассудно, но если она уже есть ― как быть! Сноси терпеливо сопряженные с нею невыгоды за те выгоды, которые она тебе доставляет.
	— Степан Жихарев, «Записки современника», 1807

	Дворня всякого помещика, самого мелкопоместного, есть в малом виде образчик того, что делается в большом и, скажу более, в огромнейшем размере. Домашняя челядь всегда и везде сметлива: она старается вызнать склонности, слабости, самые странности своего господина, умеет льстить им и чрез то подбиться в доверие и милость.
	— Орест Сомов, «Сказки о кладах», 1829

	...дворовый человек до обеда повар, а после обеда уж он кучер, или лакей, или башмаки шьёт.
	— Николай Гоголь, «Лакейская» (пьеса), 1840

	Наушничества и сплетни дворни сделали то, что сестрица, ненавидевшая братца, возненавидела и экономку, которую сослала на скотный двор, а дочку её, в виде особенной милости, оставила при своей особе в горничных и увезла в Петербург.
	— Всеволод Крестовский, «Петербургские трущобы» (Часть 1), 1867

	Будь она в Москве, в Петербурге или другом городе и положении, — там опасение, страх лишиться хлеба, места положили бы какую-нибудь узду на её склонности. Но в её обеспеченном состоянии крепостной дворовой девки узды не существовало.
	— Иван Гончаров, «Обрыв», 1869

	Дворня верная убита, а степные кони Увезли в полон хозяйку, не боясь погони…
	— Леонид Трефолев, «Воевода», 1877

	Избоиной хорошо коров с новотёлу покармливать; но и дворовые охотно её едят; даже барышни любят изредка полакомиться ею...
	— М.Е. Салтыков-Щедрин, «Пошехонская старина» (Житие Никанора Затрапезного, пошехонского дворянина), 1887

	Дворня именно то культурное общество для деревенской аристократии, кулаков, лавочников, кабатчиков и кутейников, ― с которым причт был в дружеских связях.
	— Глеб Успенский, Письма, 1889

	...чем глубже погружалась матушка в хозяйственные интересы, тем сложнее и придирчивее становились ее требования к труду дворовых. Дворня, в её понятиях, представлялась чем-то вроде опричины, которая должна быть чужда какому бы то ни было интересу, кроме господского, и браки при таком взгляде являлись невыгодными.
	— Михаил Салтыков-Щедрин, «Пошехонская старина. Житие Никанора Затрапезного, пошехонского дворянина», 1889

	Дворня представляла собой сборище подъярёмных зверей, которые и вожделели, как звери. Вожделели урывками, озираясь по сторонам, не дозволяя себе лишней ласки и разбегаясь, как только животный инстинкт был удовлетворен.
	— Михаил Салтыков-Щедрин, «Пошехонская старина. Житие Никанора Затрапезного, пошехонского дворянина», 1889

	В дверях столпилась дворня с исковерканными изумлением и тайным страхом лицами: девка, выпавшая вчера из окна, мальчишка, разбивший тарелку, и даже продажный кучер Афанасий, сговорившийся с Андрейкой погубить учителя.
	— Аркадий Аверченко, «Кривые Углы» (из сборника «Рассказы о детях»), 1916

	Дворня бастует. Брезгуя Мусором пыльным и тусклым...
	— Борис Пастернак, «Свистки милиционеров», 1917

	Пусть бегут и улица и дворня, Пусть кричат: «Сгрызем его, сгрызем!»
	— Леонид Мартынов, «Сон подсолнуха», 1933

Дворня и дворовые в научно-популярной литературе и публицистике

	Теперь должен я благосклонного читателя познакомить с Гаврилою Афанасьевичем Ржевским. Он происходил от древнего, боярского рода, владел огромным имением, был хлебосол, любил соколиную охоту; дворня его была многочисленна.
	— А.С.Пушкин, «Арап Петра Великого», 1827

Когда все общество «господ» расположилось в беседке и по зеленому скату холма приблизился мажордом Михалыч в сопровождении двух дворовых, которые несли за спиной туго набитые мешки, Гаврила Романович поднялся на ноги, обнажил голову и, указывая на Дмитревского, сказал собравшемуся внизу народу такую речь: — Вот старый друг и приятель мой из Питера привез добрую весточку, что наш царь-батюшка благополучно вернулся из чужих краев восвояси. Матушка-царица устроила ему пир горой, какого не было, говорят, и не будет. Возрадуемся же и мы, верноподданные, насколько средств и уменья наших хватит. Вали! Последнее слово относилось к двум дворовым, которые не замедлили развязать принесенные ими мешки и высыпать под гору что там было. По всему скату покатились, запрыгали краснощекие яблоки, сорванные, как видно, только что с дерев барского фруктового сада. То-то потеха для мужской деревенской молодежи!

— Василий Авенариус, «Юношеские годы Пушкина», 1888

Бабы уж выколотили льняное семя и намяли льну. Семя начнут постепенно возить на ближайшую маслобойню: и масла и избоины ― всего будет вдоволь. Избоиной хорошо коров с новотёлу покармливать; но и дворовые охотно её едят; даже барышни любят изредка полакомиться ею, макая в свежее льняное масло. А лён-стланец раздадут на пряжу ― будет чем занять в зимние вечера и сенных девушек, и ткачих. А покуда все дворовые заняты в огороде; роют последний картофель, срезывают капусту.

— М.Е. Салтыков-Щедрин, «Пошехонская старина» (Житие Никанора Затрапезного, пошехонского дворянина), 1887

Дворня и дворовые в мемуарах, письмах и дневниковой прозе

К этому присовокупил он, что давно бы пора приняться за ум: ввести у нас такой же порядок <как в Европе> и уничтожить всю эту дворню, которая съедает половину доходов наших. «А позвольте вам сказать, ― возразил Каменецкий, ― не напрасно ли вы слишком вооружаетесь против этой многочисленной прислуги наших помещиков? Дворня ваша составлена не вами, а вашими предками, и вы наследовали ее от них вместе с их привычками и вкусами, с их образом жизни и даже, большею частью, образом их мыслей».

— Степан Жихарев, «Записки современника», 1807

Да и зачем вам жаловаться, что вас съела дворня? Пусть ест: чем у вас ее больше, тем больше к вам уважения: это вывеска, что живете не для одного себя, а кормите и поите других. Не походить же вам на англичан, у которых только и правил, что взаимные услуги: служишь ― плачу тебе; отслужил ― со двора долой. <...> Не спорю, что заводить многочисленную дворню тому, у кого ее нет, было бы безрассудно, но если она уже есть ― как быть! Сноси терпеливо сопряженные с нею невыгоды за те выгоды, которые она тебе доставляет.

— Степан Жихарев, «Записки современника», 1807

	Деревня мнѣ пришла, какъ то, по сердцу. Есть какое-то поэтическое наслажденіе возвратиться вольнымъ въ покинутую тюрьму. Ты знаешь что я не корчу чувствительность, но встрѣча моей дворни, хамовъ и моей Няни ― ей богу приятнѣе щекотитъ сердце чѣмъ слава, наслажденія самолюбія, разсѣянности и пр.
	— Александр Пушкин, из письма П. А. Вяземскому, 9 ноября 1826

Священник села, где нет барского дома, волостного писаря и кабака, может спиться или стать наряду с мужиком простым пахарем, «но не растлить своей души развратом героев пошехонской старины, проживающих в барском доме, окруженном дворней. Дворня именно то культурное общество для деревенской аристократии, кулаков, лавочников, кабатчиков и кутейников, ― с которым причт был в дружеских связях. Я не могу изобразить именно безбожия, которое здесь царило в юные годы Ник<олая> Вас<ильевича> и где у него развилось удовольствие издеваться над человеком, желать довести, если можно, всякого знакомого, особенно женщину, до пробуждения в них распутных побуждений и вообще удовольствие ощущать в людях дураков, подлецов и мошенников. Ведь вот ― Тургенев, Толстой, Григорович, Некрасов, Помялов<ский>, Лев<итов> ― словом все, о ком написаны его литературные воспоминания, ― все плуты, дураки, мошенники, пьяницы...

— Глеб Успенский, Письма, 1889

Дворня и дворовые в беллетристике и художественной прозе

Майор на все согласился, ожидая верного успеха от знахаря-жида, которого чародейскую силу видел он уже на опыте, то есть при укреплении мельничной плотины. Дворня всякого помещика, самого мелкопоместного, есть в малом виде образчик того, что делается в большом и, скажу более, в огромнейшем размере. Домашняя челядь всегда и везде сметлива: она старается вызнать склонности, слабости, самые странности своего господина, умеет льстить им и чрез то подбиться в доверие и милость. Так было и в доме Максима Кирилловича Нешпеты. После старого капрала, ближний двор его составляли хлопцы, или псари, и пользовались особым благорасположением своего пана. Но как нельзя же быть шести любимцам вдруг, то каждый из них, наперерыв перед другими, старался прислуживаться своему господину, угодничать любимому коньку его и увиваться ужом перед всем, что усмехается будущею милостию.

— Орест Сомов, «Сказки о кладах», 1829

В передней никого не было, все люди сбежались на двор смотреть на Кирила Петровича. Она вышла на крыльцо — и услышала ответ слуги, доносящего от имени молодого барина. Кирила Петрович выслушал его сидя на дрожках. Лицо его стало мрачнее ночи, он с презрением улыбнулся, грозно взглянул на дворню и поехал шагом около двора. Он взглянул и в окошко, где за минуту перед сим сидел Андрей Гаврилович, но где уж его не было. Няня стояла на крыльце, забыв о приказании барина. Дворня с шумом толковала о сем происшествии. Вдруг Владимир явился между людьми и отрывисто сказал: «Не надобно лекаря, батюшка скончался». Сделалось смятение. Люди бросились в комнату старого барина. Он лежал в креслах, на которые перенес его Владимир; правая рука его висела до полу, голова опущена была на грудь — не было уж и признака жизни в сем теле, еще не охладелом, но уже обезображенном кончиною. Егоровна взвыла, слуги окружили труп, оставленный на их попечение, — вымыли его, одели в мундир, сшитый еще в 1797 году, и положили на тот самый стол, за которым столько лет они служили своему господину.

— Александр Пушкин, «Дубровский», 1833

Григорий. Ну, уж ты, брат, будь теперь штопальница. Уж мы так и звать тебя будем. Чужой лакей. Врешь, а вот же и не штопал никогда. Петр. Да ведь у вас известно: дворовый человек до обеда повар, а после обеда уж он кучер, или лакей, или башмаки шьет. Чужой лакей. Ну так что ж, ремесло другому не помешает. Не сидеть же без дела. Конечно, я и лакей, да и женский портной вместе. И на барыню шью, и на других тоже — копейку добываю. А вы что, ведь вот ничего ж не делаете. Григорий. Нет, брат, у хорошего барина лакея не займут работой, на то есть мастеровой. Вон у графа Булкина — тридцать, брат, человек слуг одних; и уж там, брат, нельзя так: «Эй, Петрушка, сходи-ка туды». — «Нет, мол, скажет, это не мое дело; извольте-с приказать Ивану». Вон оно как! Вот оно что значит, если барин хочет жить как барин. А вон ваша пигалица из Москвы приехала — коляска-то орех раскушенный, веревками хвосты лошадям позавязаны.

— Николай Гоголь, «Лакейская» (пьеса), 1839-1840

Вслед за стуком отодвигаемых стульев и кресел прибежала к нам Александра Ивановна. Узнав, что мы и не начинали обедать, она очень встревожилась, осердилась, призвала к ответу буфетчика, который, боясь лакеев, бессовестно солгал, что никаких блюд не осталось и подать нам было нечего. Хотя Александра Ивановна, представляя в доме некоторым образом лицо хозяйки, очень хорошо знала, что это бессовестная ложь, хотя она вообще хорошо знала чурасовское лакейство и сама от него много терпела, но и она не могла себе вообразить, чтоб могло случиться что-нибудь похожее на случившееся с нами. Она вызвала к себе дворецкого Николая и даже главного управителя Михайлушку, живших в особенном флигеле, рассказала им обо всем и побожилась, что при первом подобном случае она доложит об этом тетушке. Николай отвечал, что дворня давно у него от рук отбилась и что это давно известно Прасковье Ивановне, а Михайлушка, на которого я смотрел с особенным любопытством, с большою важностью сказал, явно стараясь оправдать лакеев, что это ошибка поваров, что кушанье сейчас подадут и что он не советует тревожить Прасковью Ивановну такими пустяками.

— Сергей Аксаков, «Детские годы Багрова-внука, служащие продолжением семейной хроники», 1858

У барина была экономка из его крепостных, которая, несмотря на приближенное свое звание, по беспечности барина так и оставалась крепостною. А у экономки была дочка, которую барин очень любил, очень деликатно воспитывал, баловал, рядил в шёлк и бархат, выписывал для нее старушку гувернантку французского происхождения, учил танцевать и играть на фортепиано, — словом, что называется, «давал образование». Эта-то экономкина дочка и была Наташа. Она с детства еще отличалась капризным, своенравным и настойчивым характером, вертела, как хотела, и барином и дворней — и барин исполнял все ее прихоти, а дворня подобострастно целовала у нее ручки и звала «барышней». Между тем в один прекрасный день барин накушался свиного сычуга и приказал долго жить, по беспечности своей не отпустив на волю экономку и не сделав никаких распоряжений насчет «молодой барышни». А барин был холост, и потому все имение его перешло немедленно к прямой наследнице — сестрице, княгине Чечевинской, которая и приехала туда вводиться во владение. Наушничества и сплетни дворни сделали то, что сестрица, ненавидевшая братца, возненавидела и экономку, которую сослала на скотный двор, а дочку ее, в виде особенной милости, оставила при своей особе в горничных и увезла в Петербург.

— Всеволод Крестовский, «Петербургские трущобы» (Часть 1), 1867

Вдруг этот разговор нарушен был чьим-то воплем с другой стороны. Из дверей другой людской вырвалась Марина и быстро, почти не перебирая ногами, промчалась через двор. За ней вслед вылетело полено, очевидно направленное в нее, но благодаря ее увертливости пролетевшее мимо. У ней, однако ж, были растрепаны волосы, в руке она держала гребенку и выла. — Что такое? — не успел спросить Райский, как она очутилась возле них. — Что это, барин! — вопила она с плачущим, искаженным лицом, остановясь перед ним и указывая на дверь, из которой выбежала. — Что это такое, барышня! — обратилась она, увидевши Марфеньку, — житья нет! Тут же, увидев выглядывавшие на нее из кухни лица дворни, она вдруг сквозь слёзы засмеялась и показала ряд белых блестящих зубов, потом опять быстро смех сменился плачущей миной.

— Иван Гончаров, «Обрыв», 1869

Савелий встретился с Мариной на дворе. До ушей Райского долетел звук глухого удара, как будто кулаком по спине или по шее, потом опять визг, плач. Марина рванулась, быстро пробежала через двор и скрылась в людскую, где ее встретил хохот, на который и она, отирая передником слезы и втыкая гребень в растрепанные волосы, отвечала хохотом же. Потом опять боль напомнила о себе. — Дьявол, леший, чтоб ему издохнуть! — говорила она, то плача, то отвечая на злой хохот дворни хохотом.

— Иван Гончаров, «Обрыв», 1869

Он медленно взглянул исподлобья, сначала на барыню, потом на Райского, и, медленно обернувшись, задумчиво прошел двор, отворил дверь и боком перешагнул порог своей комнаты. А Егорка, пока Савелий шел по двору, скаля зубы, показывал на него сзади пальцем дворне и толкал Марину к окну, чтобы она взглянула на своего супруга. — Отстань ты, чёрт этакой! И она с досадой замахнулась на него, потом широко улыбнулась, показывая зубы. — Что это такое, бабушка? — спросил Райский. Бабушка объяснила ему это явление. В дворню из деревни была взята Марина девчонкой шестнадцати лет. Проворством и способностями она превзошла всех и каждого, и превзошла ожидания бабушки. Не было дела, которого бы она не разумела; где другому надо час, ей не нужно и пяти минут. Другой только еще выслушает приказание, почешет голову, спину, а она уж на другом конце двора, уж сделала дело, и всегда отлично, и воротилась. Позовут ли ее одеть барышень, гладить, сбегать куда нибудь, убрать, приготовить, купить, на кухне ли помочь: в нее всю как будто вложена какая-то молния, рукам дана цепкость, глазу верность. Она всё заметит, угадает, сообразит и сделает в одну и ту же минуту. Она вечно двигалась, делала что нибудь, и когда остановится без дела, то руки хранят прием, по которому видно, что она только что делала что-нибудь или собирается делать. И чиста она была на руку: ничего не стащит, не спрячет, не присвоит, не корыстна и не жадна: не съест тихонько. Даже немного ела, все на ходу: моет посуду и съест что-нибудь с собранных с господского стола тарелок, какой-нибудь огурец, или хлебнет стоя щей ложки две, отщипнет кусочек хлеба и уж опять бежит. Татьяна Марковна не знала ей цены и сначала взяла ее в комнаты, потом, по просьбе Верочки, отдала ее в горничные. В этом звании Марине мало было дела, и она продолжала делать все и за всех в доме. Верочка как-то полюбила ее, и она полюбила Верочку и умела угадывать по глазам, что ей нужно, что нравилось, что нет. Но… несмотря на все это, бабушка разжаловала ее из камерфрейлин в дворовые девки, потом обрекла на чёрную работу, мыть посуду, бельё, полы и т. п. Только ради её проворства и способностей она оставлена была при старом доме и продолжала пользоваться доверенностью Веры, и та употребляла её по своим особым поручениям. Марина потеряла милости барыни за то, что познала «любовь и её тревоги» в лице Никиты, потом Петра, потом Терентья и так далее, и так далее. Не было лакея в дворне, видного парня в деревне, на котором бы она не остановила благосклонного взгляда. Границ и пределов ее любви не было. Будь она в Москве, в Петербурге или другом городе и положении, — там опасение, страх лишиться хлеба, места положили бы какую-нибудь узду на ее склонности. Но в ее обеспеченном состоянии крепостной дворовой девки узды не существовало. Ее не прогонят, куска хлеба не лишат, а к стыду можно притерпеться, как скоро однажды навсегда узнает все тесный кружок лиц, с которыми она более или менее состояла в родстве, кумовстве или нежных отношениях.

— Иван Гончаров, «Обрыв», 1869

Мартин Лукьяныч еще до приезда Переверзева получил уведомление, что Юрий Константиныч в услугах его больше не имеет нужды и просит приготовиться к сдаче имения. Новость тотчас же стала всем известна, однако дворня отнеслась к ней гораздо равнодушнее, чем к смерти Капитона Аверьяныча и удалению Фелицаты Никаноровны в монастырь. Дело в том, что самые закоренелые приверженцы старины к тому времени уже покинули Гарденино; другие, как например, кучер Никифор Агапыч, повар Лукич, лакей Степан, думали, что это их не касается; наконец третьи настолько уж уверились в неизбежности распадения прежних порядков, что перестали толковать об этом, а каждый в одиночку изыскивал способы, чтоб примениться и к новым порядкам, сохранить во что бы то ни стало «угол», «мещину» и с детства привычное дело.

— Александр Эртель, «Гарденины, их дворня, приверженцы и враги», 1889

Я не раз упоминал, что, когда отец был холост, и даже лет пятнадцать спустя после его женитьбы, покуда матушка была молода, браки между дворовыми совершались беспрепятственно. Еще в моей памяти живы (хотя я был тогда очень мал) девичники, которые весело справлялись в доме накануне свадьбы. Вечером, часов с шести, в зале накрывали большой стол и уставляли его дешевыми сластями и графинами с медовой сытою. В голове стола сажали жениха с невестой, кругом усаживались сенные девушки; но участвовала ли в этом празднике мужская прислуга ― не помню. Девушки пели песни и величали нареченных; господа от времени до времени заглядывали в зал и прохаживались кругом стола. Часам к десяти все расходились. Но чем глубже погружалась матушка в хозяйственные интересы, тем сложнее и придирчивее становились ее требования к труду дворовых. Дворня, в её понятиях, представлялась чем-то вроде опричины, которая должна быть чужда какому бы то ни было интересу, кроме господского, и браки при таком взгляде являлись невыгодными. Семейный слуга ― не слуга, вот афоризм, который она себе выработала и которому решилась следовать неуклонно. Отец называл эту систему системой прекращения рода человеческого и на первых порах противился ей; но матушка, однажды приняв решение, проводила его до конца, и возражения старика мужа на этот раз, как и всегда, остались без последствий. С тех пор малиновецкая девичья сделалась ареною тайных вожделений и сомнительного свойства историй, совершенно непригодных в доме, в котором было много детей.

— Михаил Салтыков-Щедрин, «Пошехонская старина. Житие Никанора Затрапезного, пошехонского дворянина», 1889

В той среде, в которой она жила, в той каторге, которая не давала ни минуты свободной, не существовало даже условий, при которых могла бы развиться настоящая сердечная склонность. Дворня представляла собой сборище подъяремных зверей, которые и вожделели, как звери. Вожделели урывками, озираясь по сторонам, не дозволяя себе лишней ласки и разбегаясь, как только животный инстинкт был удовлетворен. Встретился Ермолай-шорник ― инстинкт устремился к нему: но если б, вместо Ермолая, явился ткач Дмитрий ― инстинкт не отвернулся бы и от него.

— Михаил Салтыков-Щедрин, «Пошехонская старина. Житие Никанора Затрапезного, пошехонского дворянина», 1889

В дверях столпилась дворня с исковерканными изумлением и тайным страхом лицами: девка, выпавшая вчера из окна, мальчишка, разбивший тарелку, и даже продажный кучер Афанасий, сговорившийся с Андрейкой погубить учителя. Потом крадучись пришла вчерашняя старуха. Она. заглянула в комнату, увидела учителя, блестящий рупор, всплеснула руками и снова умчалась, подпрыгивая, в сад. В Кривых Углах она считалась самым пугливым, диким и глупым существом.

— Аркадий Аверченко, «Кривые Углы» (из сборника «Рассказы о детях»), 1916

Госпожа Плантова за обедом подкладывала Поползухину лучшие куски, поила его наливкой и всем своим видом показывала, что она не прочь нарушить свой супружеский долг ради такого искусного музыканта и галантного человека. Вся дворня при встрече с Поползухиным снимала шапки и кланялась. Выпавшая в своё время из окна девка каждый день ставила в комнату учителя громадный свежий букет цветов, а парень, разбивший тарелку, чистил сапоги учителя так яростно, что во время этой операции к нему опасно было подходить на близкое расстояние: амплитуда колебаний щетки достигала чуть не целой сажени. И только одна поджарая старуха не могла превозмочь непобедимую робость перед странным могущестом учителя — при виде его с криком убегала в сад и долго сидела в крыжовнике, что отражалось на её хозяйственных работах.

— Аркадий Аверченко, «Кривые Углы» (из сборника «Рассказы о детях»), 1916

Дворня в поэзии

	Тут, отдав царю поклон, Ёрш пошел, согнувшись, вон. С царской дворней побранился, За плотвой поволочился И салакушкам шести Нос разбил он на пути.
	— Пётр Ершов, «Конёк-Горбунок», 1830-е

	Да вдруг гроза и грянула… Не верит: врут, разбойники! Посредника, исправника Прогнал! дурит по-старому. Стал крепко подозрителен, Не поклонись ― дерет! Сам губернатор к барину Приехал: долго спорили, Сердитый голос барина В застольной дворня слышала; Озлился так, что к вечеру Хватил его удар!
	— Николай Некрасов, «Кому на Руси жить хорошо», 1865-1877

	Все тебя покинули,— Дворня разбрелась,— Замуж вышла вдовушка Да и прожилась… В доме стекла выбиты,— Вырубили сад,— Писарь ходит барином,— Мужики галдят… Моя Маша… — помнишь ли,— Али позабыл?! Подманил смазливую… Да и загубил.
	— Яков Полонский, «Помешанная», 1870-е

	Шумно шляхтичи гуляют в деревеньке бедной, Тихо по небу гуляет месяц страшно бледный. К небу очи воевода обратил и вскрикнул: « На коней! Мой замок пышет, ― враг в него проникнул…» Но пока примчалась шляхта в замок, супостаты В прах и пепел обратили крепкие палаты. Дворня верная убита, а степные кони Увезли в полон хозяйку, не боясь погони…
	— Леонид Трефолев, «Воевода», 1877

	Барская дворня не раз говорила, Мать-то от барина многих роди́ла; Все перемёрли, лишь я оставалась; С барской семьею играть призывалась. Много нас было мальчишек, девчат!
	— Константин Случевский, «В снегах», 1878

	В мрачные цвета окрасил рыцарь свой герб. Силы цвет голубой может ослабить. Когда месяц пошел на ущерб, Мрачный рыцарь выехал грабить. У рыцаря есть горделивая самка, У рыцаря ― злая и храбрая дворня… Высоки и узки башни старого замка, Тупые и толстые у корня.
	— Алексей Лозина-Лозинский, «В мрачные цвета окрасил рыцарь свой герб...», 1916

	Дворня бастует. Брезгуя Мусором пыльным и тусклым, Ночи сигают до брезгу Через заборы на мускулах.
	— Борис Пастернак, «Свистки милиционеров», 1917

	Заслушиваясь друга, Мик От службы у людей отвык, И слуги видели, что он Вдруг стал ленив и несмышлен. Узнав о том, Ато̀-Гано Его послал толочь пшено, А этот труд ― для женщин труд, Мужчины все его бегут. Была довольна дворня вся, Наказанного понося, И даже девочки, смеясь, В него бросали сор и грязь.
	— Николай Гумилёв, «Мик», 1918

	Спит Кудеяр-разбойник. Ржут лошади, Звенит ведро колодца, Перекладных меняют господа И кушают чаек, Дворня в то время ― Огурчики с капустой, с чёрным хлебом, Приятно улыбаясь, ПОЕДАЕТ.
	— Игорь Юрков, «Из русского букварика», 1928

	Ну, рванись! Употреби усилья! Ведь летает даже нетопырь. Листья, превратившиеся в крылья, Над землею мощно растопырь. Пусть бегут и улица и дворня, Пусть кричат: «Сгрызем его, сгрызем!» Взвейся в небо, осыпая с корня На головы жирный чернозём!
	— Леонид Мартынов, «Сон подсолнуха», 1933

	Но верховодит, На трёх китах покоясь, Людским зверинцем Отнюдь не чести кодекс, Отнюдь не принцип. Над парнем дворня ржёт: ― Брюхат, ей-ей! ― Потребовал расчёт Лакей.
	— Георгий Оболдуев, «Героев рандеву...» (из цикла «Я видел»), 1950

Пословицы и поговорки

	Дворня вотчину съела. Куда барин, туда и дворня. У хорошего барина и дворня хороша.
	— Русские пословицы

См. также

• Дворник
• Прислуга
• Слуга
• Половой
• Камердинер
• Лакей
• Горничная
• Билетёр
• Швейцар
• Вахтёр
• Консьерж
• Крепостной театр
• Крепостная актриса