Украше́ние, украше́нье (от красота, красивый, красить) — бытовой, разговорный синоним термина декор. В словаре В. И. Даля дано определение: «Украшать, убирать, наряжать... Сделать краше, приятнее на вид, на глаз» и далее: «Науки украшают разум, образуют. Добродетели украшают душу, сердце».[1]
В иной формулировке украшение — подделка или симуляция понятия «красота», непосредственная, эмоциональная оценка явлений, предметов или отдельных элементов композиции, которые на самом деле имеют иные утилитарные функции. Если декор или орнамент означают вполне формообразующие явления, то украшение — лишь то, что кажется таковым.
Понятие «красоты» субъективно и пристрастно. Кроме эстетической оценки оно может подразумевать иные качества или свойства воспринимаемого объекта и намерения воспринимающего субъекта: передачу информации, привлечение внимания, маскировку дефектов, введение в заблуждение, провоцирование, самоутверждение, социальный протест, вплоть до полной потери гармонической, дополняющей и целевой составляющих социальной коммуникации. В теории эстетической и художественной деятельности украшение близко к понятию оформление. В более прагматичном аспекте под украшениями понимают наряд, косметику, макияж.
— Николай Карамзин, «История государства Российского» (том первый), 1818
Считай безобразием что-либо менять в сочинениях хороших композиторов, пропускать или, чего доброго, присочинять к ним новомодные украшения. Это величайшее оскорбление, какое ты можешь нанести искусству.
Леса — это не только украшение земли, ее великолепный и удивительный наряд… Леса — величайшие источники здоровья и вдохновения. Это — исполинские зеленые лаборатории, вырабатывающие кислород, уловители ядовитых газов и пыли.
Я не вижу возможности усложнять свои стихи. Мне кажется, усложнение будет погремушкой для моей темы, слишком важной, чтобы ее разменять на украшения.[13]
На бревенчатых стенах пестрели вязаные кармашки ― для ножниц, для Библии ― и шёлковый коврик с искусно вышитым изречением «Работа ― украшение жизни».[16]
Вождь маори с традиционным украшением — татуировкой
Планъ сего фейерверка представляетъ преизрядной Архитектурной работы храмъ добродѣтелей Ея Императорскаго Величества Елисаветы Первыя съ двумя боковыми зданіями, преизрядными столбами, галеріями и другимъ великолѣпіемъ украшенными, между которыми съ внѣшней стороны видѣнъ надъ входомъ гербовой щитъ Россійскія имперіи. Сквозь средней входъ является внутри храма, яко въ отверстой залѣ стоящей на знакахъ Побѣды и Славы великолѣпной педесталъ, на которомъ вензловое имя Ея Императорскаго Величества Елисаветы Первыя, украшенное лавровыми и пальмовыми вѣтьвями и окруженное щитами именъ Ихъ Императорскихъ Высочествъ, которыя цвѣтами осыпаны, главную часть, и внутреннее главное украшеніе составляетъ.[17]
— Михаил Ломоносов, «Описание фейерверка при высочайшем и всемилостивейшем присудствии Ея Императорскаго Величества Елисаветы Первыя Самодержицы Всероссийския», июнь 1755
Нынешний день умножает ясныя доказательства неусыпнаго попечения вашего о приращении общих удовольствий торжественным освящением сего важнаго учреждения, простирающагося к украшению Отечества, к увеселению народа, ко введению в России дивных дел, почитаемых издревле от всего света, к похвальному употреблению домашних избытков, к поселению в России трудолюбия и ко всеконечному истреблению невежества.[17]
Многие философы непонятными материями, ненадобными разделениями и заботливыми мелочных вещей толкованиями представляют философию в виде парадных посольских речей, в которых, несмотря на их пространство, мало находится содержания. Я оставил все те мелочные описания, которые служить могут только для забавы молодым людям и коими напрасно силились философы украсить философию: такие румяны и белила отнимают у нее природную её красоту и великолепие.[4]
Возжелает ли при старости дней своих, яко другого века человек, оставшийся один, по гробах и пеплах их, смоченных его слезами, без помощи и без сожаления прожив в горести последние дни своей жизни, воздать последний долг природе? Да воззрит кто именитый, кои наиболее ощущают страх смерти, на множество портретов его предков, служащих украшением его комнатам: они безмолственно ему вещают, что жили и умерли и что он к той же судьбе должен изготовляться, да, отогнав мирские мысли, войдет таковый в ту свою комнату, он узрит в ней не украшения, но погребательные знаки, показывающие тленность естества человеческого.[18]
Великие в меновном торгу затруднения побудили мыслить о знаках, всякое богатство и всякое имущество представляющих. Изобретены деньги. Злато и сребро, яко драгоценнейшие по совершенству своему металлы и доселе украшением служившие, преображены стали в знаки, всякое стяжание представляющие. И тогда только, поистине тогда возгорелась в сердце человеческом ненасытная сия и мерзительная страсть к богатствам, которая, яко пламень, вся пожирающи, усиливается, получая пищу.[19]
Города сего времени ответствовали уже состоянию народа избыточного. Немецкий летописец Дитмар, современник Владимиров, уверяет, что в Киеве, великом граде, находилось тогда 400 церквей, созданных усердием новообращенных христиан, и восемь больших торговых площадей. Адам Бременский именует оный главным украшением России и даже вторым Константинополем. Сей город до XI века стоял весь на высоком берегу днепровском: место нынешнего Подола было в Ольгино время еще залито водою.[7]
— Николай Карамзин, «История государства Российского» (том первый), 1818
Позолоченные или крашеные иглы ломают уныло-ровные линии городских крыш; острия их, пронзающие небо, столь тонки, что глаз с большим трудом различает точку, в которой позолота гаснет в тумане полярного поднебесья. Самые примечательные — шпиль крепости, корня и колыбели Петербурга, и шпиль Адмиралтейства, одетый в золото голландских дукатов, что были подарены царю Петру республикой Соединенных Провинций. По высоте и дерзновенности эти монументальные плюмажи, копирующие, говорят, те азиатские уборы, какие украшают здания в Москве, представляются мне поистине необычайными. Невозможно понять, ни каким образом держатся они в воздухе, ни как их там установили; это истинно русское украшение.
Я хотел уже кончить это письмо, как вспомнил, что я еще не сказал вам о самом лучшем украшении Малаги ― о ее женщинах, составляющих вместе с гадитанками (женщинами Кадиса) аристократию женщин Андалузии, которую народная пословица истинно недаром зовет «страною красивых лошадей и красивых женщин ― el país de buenos caballos у buenas mozas». Но, как я уже говорил вам, здешняя красота вовсе не походит на ту условную красоту, которую признают только в греческом профиле и правильных чертах. Совершенно противоположна античному и европейскому типу красота андалузских женщин: они не имеют того величавого и несколько массивного вида, каким отличаются итальянки; все они очень небольшого роста, гибкие и вьющиеся, как змейки, и более приближаются к восточной, нубийской породе, нежели к европейской. Но самая главная особенность андалузской женской породы состоит в совершенной оригинальной грации, в этом неопределимом нечто, которое андалузцы называют своим многозначительным словом sal ― солью, и вследствие этого женщин ― sal del mundo, солью мира.[20]
В то время как я придумывал, как бы поскорее приступить к этому важному делу, заехал ко мне Захар Иванович Илецкий, старый холостяк, который лет сорок тому назад был блестящим молодым человеком, царём паркета, украшением московских балов, любимцем всех женщин и предметом зависти всех мужчин.[21]
Главным украшением головы почитались длинные волосы ― знак благородства и девственности. Девица носила распущенные косы, невеста ― заплетённые; замужняя покрывала голову платом или покрывалом. Заплетение косы и покрытие головы невесты составляют существенную часть и в наших свадебных обычаях. У скандинавов, как и у нас и народе, именно русая коса ― главная прелесть женской красоты.[8]
Главное богатство бурята заключается в большом количестве крупного и мелкого рогатого скота и в табунах лошадей. Украшение богатых женщин составляет маржан ― коралл красного цвета, величиною с кедровый орех, а иногда и более, смотря по состоянию. Цена маржана зависит от величины и цвета, приблизительно от 75 р. до 150 р. за фунт, в котором заключается от 60 до 100 корольков. Одежда женщин, в праздничные дни, состоит из парчи ярких цветов, употребляемой у нас в церквах, а также и из шелковых материй; шапки их из бобров и соболей; на груди повешены русские серебряные монеты, в ушах серьги, унизанные в несколько рядов маржаном; на голове тоже украшения, сделанные из маржана, вроде диадемы; на руках большие серебряные браслеты; сапоги шелковые, вроде китайских, с толстыми подошвами. Девицы носят прическу, состоящую из множества косиц, убранных маржаном; замужние же носят только две косы, красиво лежащие по обе стороны груди и соединенные нитями из маржана и серебра.[22]
Но самых отличных услуг от «Энциклопедии ума» должны ожидать, конечно, светские молодые люди. Доныне они находились в большом затруднении. Отправляясь на бал к г-же Гулак-Артемовской, молодой человек хотя и понимал, что благопристойная беседа составляет одно из украшений этих балов, но так как у него не было нужных для того «мыслей», то он в большинстве случаев, вместо разговора, только вращал зрачками. Теперь никаких затруднений по части мыслей не может быть. Достаточно молодому человеку за полчаса до отъезда на бал проштудировать несколько страниц «Энциклопедии ума», чтобы во время первой же кадрили... <...> Согласна. Но всё-таки «наилучшее украшение женщины ― это непорочные нравы». А ещё могу сказать вам: «женщины не могут придумать наряда, который украшал бы их столько же, сколько добродетель». И так далее, до бесконечности. Вот что может сделать «Энциклопедия ума», г. Макаров, и в этом, по мнению нашему, заключаются её несомненные права на внимание публики.[23]
— М.Е. Салтыков-Щедрин, Энциклопедия ума. Составил по французским источникам и перевел Н. Макаров (рецензия), 1878
Из украшений женщины носят: в ушах довольно большие, серебряные с бирюзой, серьги, которые у иных соединяются ниткой цветных бус позади шеи; на пальцы надевают кольца серебряные или золотые, но браслетов не знают. Иногда голову украшают красными лентами (чашвак), которые повязываются через лоб сзади головы и отсюда спускаются по спине между двумя косами до пяток; на конце эти ленты оторачиваются бахромой.[24]
Стать Епишкой, не думать о завтра, жить, как трава растет, умирать, как падает с дерева увядший лист, не оставив по себе ни следа, ни воспоминания, или быть подстреленным чеченцем, не пропев даже своей лебединой песни, ― увы! ― все это не дано интеллигенту… Ведь рядом с мечтами об опрощении у того же Толстого идут другие мечты… о получении Георгиевского креста и украшении груди своей этим знаком отличия. А ведь для «простоты» ни креста, ни отличий не надо. «Во время службы на Кавказе, ― по рассказу Берса, ― Лев Николаевич страстно желал получить Георгиевский крест и был даже к нему представлен, но не получил его, вследствие личного нерасположения к нему одного из начальников. Эта неудача огорчила его, но вместе с тем изменила его взгляд на храбрость. Он перестал считать храбрыми тех, кто лез в сражение и домогался знаков отличия. Его идеалом храбрости сделалось разумное отношение к опасности».[10]
Молдавиты, как и вообще все тектиты, обладают способностью приобретать при шлифовке красивую блестящую зелёную поверхность. Вследствие этого они получили широкое распространение у жителей под названием «богемских хризолитов» в качестве украшений.[25]
Экстренные новости. Президент Джонсон принял законопроект по украшению хайвеев. Это означает в основном то, что его дочь больше не будет разъезжать в открытом автомобиле.
Тектиты и их осколки использовали ещё пещерные жители как инструменты и орудия труда. В бронзовом веке они стали служить людям украшениями. На протяжении веков тектиты считали если не драгоценными, то во всяком случае полудрагоценными камнями. До сих пор молдавиты используют как ювелирный материал, который называют либо водяным хризолитом, либо бутылочным камнем. Отшлифованные тектиты вставляли в глаза древних каменных идолов Индокитая.[26]:76
— Игорь Ковшун, «И отторгались звезды от неба и падали на землю...», 1990
Иван Сергеевич Тургенев, который был тонким ценителем и большим знатоком художественного пения, так пишет о вибрато в рассказе «Певцы». Описывая пение талантливого певца-самородка Якова Турка, он подчеркивает: «Голос его не трепетал более ― он дрожал, но той едва заметной внутренней дрожью страсти, которая стрелой вонзается в душу слушателя!» А вот как характеризует вибрато голоса Алексей Константинович Толстой в своем романсе «Средь шумного бала, случайно…»: «А голос так дивно звучал, как звон отдаленной свирели, как моря играющий вал». Итак, вибрато ― очень важное украшение звука.[27]
Пение считалось украшением, венцом праздника, знаком духовного веселия и устроенности. Его отсутствие, как нарушение порядка церковной жизни, связывалось с картиной разрушения, бедствий, горькой печали.[28]
— Светлана Еремеева, Лекции по истории искусства, 1999
Когда человек научиться смотреть не только в небо и соизмерять свою жизнь с вечным (и значит чувствовать себя ничтожным), но и оглянется вокруг себя и поймёт, насколько прекрасна эта жизнь вокруг. Тогда и воспоминания об античном искусстве станут живыми и смогут преобразовать всю художественную традицию. Но это ― тема другого разговора. А пока ― многотысячные празднества, невероятные наряды, лучшие художники, занятые делом украшения жизни, эстетизация всех сторон жизни (и смерти, в том числе). Средневековье умирало красиво.[28]
— Светлана Еремеева, Лекции по истории искусства, 1999
Вопрос: Что же такое на самом деле минимализм — последний писк или вчерашний день моды?
Ответ: Ни то ни другое. Убрать из мебели все «лишнее» пытались еще при царе Горохе. В XVIII веке, например, очень славился немецкий мастер Давид Рентген. Он делал столы для рукоделия и рисования, письма и игры в трик-трак, полностью лишенные какого бы то ни было декора (и это во времена рококо!). Спрос на эти столики был невероятный, агенты Екатерины II гонялись за ними по всей Европе. С чего же вдруг Рентген объявил, вопреки требованиям моды, войну украшениям? Дело в том, что он принадлежал к очень строгой протестантской секте, в которой всякое украшение считалось дьявольским наваждением. Покупатели Рентгена об этом не подозревали, а его вещи ценили просто за удобство.[29]
Защита от нападения, добыча пищи, строительство дома, письменность (первой буквой был поставленный стоймя камень). Из камней делали печати и перстни-печатки ― так закреплялись отношения собственности. Из камней делали краски и украшения, развивая эстетический вкус и способы обработки материалов. Нефрит и кремень уникальны не только как древнейшие камни в истории человечества, но и как артефакты, сблизившие вопросы естествознания и истории.[31]
— Василий Авченко, «Кристалл в прозрачной оправе». Рассказы о воде и камнях, 2015
...съ тѣхъ поръ, какъ нѣкоторыя изъ лучшихъ украшеній нашего общества вступили въ ряды литераторовъ; съ тѣхъ поръ, какъ нѣсколько истинно поэтическихъ минутъ изъ жизни нѣкоторыхъ женщинъ съ талантомъ отразились такъ граціозно, такъ плѣнительно въ ихъ зеркальныхъ стихахъ, ― съ тѣхъ поръ названіе литератора стало уже не странностью, но украшеніемъ женщины; оно, во мнѣніи общественномъ, подымаетъ ее въ другую сферу, отличную отъ обыкновенной, такъ что воображеніе наше создаетъ вокругъ нея другое небо, другой воздухъ, и ярче и теплѣе, чѣмъ вашъ Одесскій.[33]
Между тем весь гарем разоблачился; т. е. чадры и покрывала были сняты, и Персиянки остались в коротеньких архалуках до бедр, с самыми узкими рукавами, и спереди совершенно открытыми, и в бесконечно широких шальварах, имевших вид обыкновенных юбок; эти шальвары, или шаравары, стягиваются снизу снурком, когда Персиянки ездят верхом, или ходят по улицам; теперь же они были распущены, и закрывали совершенно ноги. Украшений, до которых женщины здесь такие же охотницы, как и везде, вовсе не было, т. е. не видно было ни бус, ни браслетов, ни пряжек, ни даже серег! Густые черные и длинные локоны рассыпались по плечам, и придерживались на голове черными ленточками. Вся одежда была шелковая самых ярких цветов, подобранных однако со вкусом. На ногах виднелись туфли с высокими каблуками, без задников.[34]
— Николай Муравьёв, Письма русского из Персии, 1844
Время показывает, что нет никаких других решений, кроме решения Пастернака, что о нашей судьбе, о лагерной судьбе нельзя написать иначе, как только в стихах величайшей лаконичности, величайшей простоты, что любыми литературными побрякушками тема будет задавлена, искажена. Что значит отразить, как в зеркале? Зеркала не хранят воспоминаний. Я не вижу возможности усложнять свои стихи. Мне кажется, усложнение будет погремушкой для моей темы, слишком важной, чтобы ее разменять на украшения.[13]
…умелость, которая отличала дух прежних женщин, нынешние обратили на украшение тела, и та, на которой платье пестрее и больше на нём полос и украшений, полагает, что её следует и считать выше и почитать более других, не помышляя о том, что если бы нашёлся кто-нибудь, кто бы всё это навьючил или навесил на осла, осёл мог бы снести гораздо большую ношу, чем любая из них, и что за это его сочли бы не более, как всё тем же ослом. Стыдно говорить мне это, потому что не могу я сказать про других, чего бы не сказала против себя: так разукрашенные, подкрашенные, пёстро одетые, они стоят словно мраморные статуи, немые и бесчувственные, и так отвечают, когда их спросят, что лучше было бы, если бы они промолчали; а они уверяют себя, что их неумение вести беседу в обществе женщин и достойных мужчин исходит от чистоты духа, и свою глупость называют скромностью, как будто та женщина и честна, которая говорит лишь со служанкой или прачкой или своей булочницей; ведь если бы природа того хотела, как они в том уверяют себя, другим бы способом ограничила их болтливость.
Выбрать тебе мужа было мое дело, а твое будет за него выйти. Мне всегда нравились такие девицы, которые не прежде узнавали женихов своих, как под венцом. Кротость и стыдливость ― суть лучшие украшения всякой женщины.[35]
На стене, красовавшейся переплетами кирпичей, висели железные шишаки грубой работы, колонтари (латы), писанные серебром, и простые, железные, на которых ржавчина въелась кровавыми пятнами, кончары (оружие вроде меча и кинжала, немного поменее первого и поболее второго), из коих некоторые были с искусною золотою насечкою и украшениями, изобличающими восток, палицы, сулицы (метальные копья), шестопер, знак воеводства, как ныне маршальский жезл, и несколько железных щитов с конусными выемками. В углу стоял на искосе образ Георгия Победоносца. От стен несколько отсторонились две лавки, покрытые суконными полавочниками; между ними вытягивался дубовый стол, девственной чистоты, с резными ножками и ящиками, а на нем стояли оловянник и серебряная стопа и лежала серебряная черпальница. Перед столом, на почетном месте, чванилась своею узорностью диковинная седальница, вроде складных кресел, изобретения и мастерства какого-то фряза.[36]
Вышей мне от нечего делать воротничок, покажи свое уменье. Я достану узоров, а там и для себя что-нибудь сработаешь. Вон Анфиса прекрасно шьет, она и тебя поучит, чего не сумеешь. Надо всегда что-нибудь работать: занятие ― украшение женщины. А тебе это может очень со временем пригодиться.[9]
― Скромность есть украшение женщины, ― сказал серьезно Веретицын, ― тем более девицы, тем еще более примерной дочери, трудящейся для утешения родителей.[37]
― Венчать его, венчать диадемой! ― закричали они, торжествуя.
Но диадемы не было. Находчивый Стромбик предложил:
― Пусть Август велит принести одно из жемчужных ожерелий супруги своей.
Юлиан возразил, что женское украшение непристойно и было бы дурным знаком для начала нового правления. Солдаты не унимались: им непременно нужно было видеть блестящее украшение на голове избранника, чтобы поверить, что он ― император. Тогда грубый легионер сорвал с боевого коня нагрудник из медных блях ― фалеру, и предложил венчать Августа ею. Это не понравилось: от кожи нагрудника пахло потом лошадиным. Все стали нетерпеливо искать другого украшения. Знаменосец легиона петулантов, сармат Арагарий, снял с шеи медную чешуйчатую цепь, присвоенную званию его. Юлиан два раза обернул ее вокруг головы: эта цепь сделала его римским Августом.[11]
...значение золота в жизни человечества гораздо меньше, чем значение железа, без которого современная техника не может обходиться. Уничтожьте золотую монету и бесполезные золотые украшения, и спрос на золото окажется очень небольшим.[38]
Фай Родис посмотрела на твердые лица вошедших ― они дышали волей и умом. Они не носили никаких украшений или знаков, одежда их, за исключением плащей, надетых, очевидно, для ночного странствия, ничем не отличалась от обычной одежды средних «джи». Только у каждого на большом пальце правой руки было широкое кольцо из платины.
― Яд? ― спросила Родис у предводителя, жестом приглашая садиться и показывая на кольцо.
Тот приподнял бровь, совсем как Чойо Чагас, и жесткая усмешка едва тронула его губы.
― Последнее рукопожатие смерти ― для тех, на кого падет наш выбор.[39]
На вместительных подоконниках темнели подсвечники. В углах ― чугунные подставки под лучину, стулья с резными спинками и соломенные кресла. Длинная некрашеная лавка, крытая пеньковой циновкой, протянулась у печной стены (топилась печь из кухни, а в комнату глядел ее широкий бок, облепленный рыжей плиткой, более всего похожей на медовые пряники). На бревенчатых стенах пестрели вязаные кармашки ― для ножниц, для Библии ― и шелковый коврик с искусно вышитым изречением «Работа ― украшение жизни».[16]
Показав стихи грубы, без красы, без силы,
На двух словах подняты, власно, как на вилы,
Речь безрассудна, одна с другой отдаленна,
Украшением гнусным к строке приплетенна, ―
То б, чай, проклял свои дни и душа познала,
Что приятно за́быти мысли потеряла.[3]
Козёл восстал против зверей и всей скотины,
Когда пришла ему промолвить череда:
«Ко украшению прекрасной сей картины,
Конечно, надобна, ― сказал он, ― борода».[40]
Приятность Естества, размеренная стройно,
Блистала в ней везде, во всех ее частях,
Скрываемых от глаз одеждою простою,
Которая была превыше всех убранств. Любезности чужда вся помощь украшений,
И без прикрас она прекраснее всегда.
Не мысля о красе, была она красою,
Сокрытою в лесах дремучих и больших.
Как в недрах пустоты седого Апеннина,
Под тению бугров, рассеянных кругом,
Восходит юный мирт, неведомый всем людям,
И сладкую воню во всю пустыню льет, ―
Лавиния цвела сим образом во мраке,
Не зримая никем.[5]
Излечивши рану Глейхена,
В сад серальский повели его
Поливать цветы душистые. Водомёты там из мрамора
И бассеины из аспида.
Пышность всюду представлялася
В украшениях искусственных,
А природы вид застенчивый
Трепетал под игом роскоши.[44]
Кисть дерзновенная, маляр, в твоей руке
Нарисовала нам поэта в колпаке.
Певцу зелёный лавр ― других нет украшений,
Поэт чужд старости, ― не знает смерти гений.[6]
Теперь все представления
Я сам начну писать, (показывая на шею)
И здесь вот украшения
Уж мне не миновать.
Сошью салопчик норковый
Тебе я к рождеству;
Гуляй в мантилье шелковой
На радость торжеству!
Жена! теперь квартальница
Перед тобою ― пас!
Отделенья начальница…
Целуй меня тотчас![45]
— Фёдор Кони, «Куплеты Щекоткина» (куплеты из комедии с куплетами «Петербургские квартиры), 1834
И буря будет. И вороны,
Кружась, кричат, что мир погиб,
Что гнезда их ― венцы, короны
И украшения для лип.[46]
— Иван Бунин, «Идёт тяжёлый гул по липам...», Глотово, 10 июля 1907
За большими, как тучи, горами, По болотам близ устья реки Я арабам, торговцам рабами, Выпускал ассагаем кишки.
И спускался я к бурам в равнины
Принести на просторы лесов
Восемь ран, украшений мужчины,
И одиннадцать вражьих голов.[12]
↑ 12Гузель Яхина Дети мои. — М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2018 г.
↑ 12М.В. Ломоносов. Полное собрание сочинений: в 11 томах. Том 8. Поэзия. Ораторская проза. Надписи 1732-1764 гг. — Л.: «Наука», 1984 г.
↑М. М. Щербатов в сборнике: Избранные произведения русских мыслителей второй половины XVIII в. Том I. ― М.: ГОСПОЛИТИЗДАТ, 1952 г.
↑Радищев А. Н. Путешествие из Петербурга в Москву. — М.: «Детская литература», 1975 г.
↑В.П. Боткин. «Письма об Испании». — Л.: Наука, 1976 г.
↑Загоскин М.Н. «Москва и москвичи». Москва, «Московский Рабочий», 1988 г.
↑Д. И. Стахеев. За Байкалом и на Амуре. Путевые картины. — С.-Петербург: Типография Карла Вульфа, 1869 г.
↑М.Е. Салтыков-Щедрин. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 9. — Москва, Художественная литература, 1970 г.
↑Н.М. Пржевальский. «От Кяхты на истоки Желтой реки». Исследование северной окраины Тибета и путь через Лоб-Нор по бассейну Тарима. — М., Государственное издательство географической литературы, 1948 г.
↑Кринов Е. Л. Небесные камни: (Метеориты). Отв. ред. В. Г. Фесенков. — М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1950 г. — (Научно-популярная серия АН СССР).
↑И. Н. Ковшун. «И отторгались звезды от неба и падали на землю...» — Киев: Наукова думка, 1990 г. — 155 стр.
↑С. И. Рязанцев. «В мире запахов и звуков». (Занимательная оториноларингология). — М.: Терра, 1997 г.
↑ 12С. А. Еремеева. Лекции по истории искусства. — М.: ИДДК, 1999 г.
↑Юлия Попова. Краткий катехизис мебельного аскета. — М.: «Эксперт: Вещь», №7, 2001 г.
↑Логинов С.В. «Марш-бросок по ягодным палестинам». Журнал «Наука и жизнь», № 6-7, 2007 г.
↑В. О. Авченко. Кристалл в прозрачной оправе. Рассказы о воде и камнях. — М.: АСТ, 2015 г.
↑И. В. Киреевский. Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ. Томъ II. Отдѣлъ второй. — М.: Типографія Императорскаго Московскаго Университета, 1911 г.
↑Н. Т. Муравьёв, Письма русского из Персии. — СПб.: 1844 г.
↑В. Т. Нарежный, Собрание сочинений в 2 томах. Том 2. — М.: «Художественная литература», 1983 г.
.svg){kind=logo}
