Ми́рт, реже ми́рта (устар.) под которыми в неспециальных текстах чаще всего имеется в виду Мирт обыкнове́нный (лат.Myrtus communis) — вечнозелёный кустарник или небольшое деревце до 5 метров высоты, самый известный и распространённый вид из небольшого рода одноимённого семейства Миртовые (лат.Myrtaceae).
Слово «мирт» — греческого происхождения и созвучно со словом смерть, по легенде, в это изящное растение боги превратили нимфу Мирсину, убитую Афиной в отместку за задетое самолюбие. По преданию, мирт был любимым цветком богини любви и красоты, иногда она даже называла себя Миртеей. От древних греков культ мирта перешёл к римлянам. Мирт неоднократно упоминается в Библии. Согласно древним арабским поверьям, мирт украшал райские сады, и когда первые люди были изгнаны из рая, Адам прихватил с собой веточку мирта, чтобы она напоминала людям об этих блаженных временах. В эпоху Возрождения вечнозелёный мирт стал символизировать вечную любовь, в особенности супружескую верность. Зачастую миртовые изгороди украшают южные европейские кладбища.
...все гости собрались в самой большой комнате дома; двери отворились и две прехорошеньких девочки, кузинки невесты, внесли на подносах маленькие букеты из мирта и розмарина. Они бойко подбегали к холостым мужчинам, пришпиливали к их кунтушам эти букеты и желали им жениться.[5]
— Евгений Карнович, «Очерки и рассказы из старинного быта Польши», 1873
...растёт здесь <...> много мирты, называемой в Персии «мурт», в лесах которой водятся фазаны...[6]
...пробираясь между стволами земляничного дерева с его тончайшей светлой и гладкой корой, Пандион приблизился к группе миртовых деревьев, стеной преграждавших ему дорогу. Среди плотной листвы висели гроздья белоснежных цветов.[8]
...одни говорят «мирт», как будто это растение — мужчина, а другие «мирта», как будто оно женщина. Почему бы не собраться и не условиться, что считать правильным и что неправильным?[13]
Открою на горах реки и среди долин источники; пустыню сделаю озером и сухую землю — источниками воды; посажу в пустыне кедр, ситтим и мирту и маслину; насажу в степи кипарис, явор и бук вместе, чтобы увидели и познали, и рассмотрели и уразумели, что рука Господня соделала это, и Святый Израилев сотворил сие.
Между тем все гости собрались в самой большой комнате дома; двери отворились и две прехорошеньких девочки, кузинки невесты, внесли на подносах маленькие букеты из мирта и розмарина. Они бойко подбегали к холостым мужчинам, пришпиливали к их кунтушам эти букеты и желали им жениться. Некоторые, принимая из ручек хорошеньких подросточков букеты вероятно думали про себя: «подожди, плутовка, я женюсь тогда, когда ты сама вырастешь, — ждать недолго, годика три, четыре!» Раздав холостякам букеты, резвушки побежали опять в комнату невесты.[5]
— Евгений Карнович, «Очерки и рассказы из старинного быта Польши», 1873
Например, в русском переводе книги пророка Исаии (55:12) сказано: «Вместо терновника вырастет кипарис; вместо крапивы возрастет мирт; и это будет во славу Господа, в знамение вечное, несокрушимое». Однако в этом стихе на языке оригинала ― иврите ― употреблено слово, обозначающее не крапиву, а девясил вязкий (Inula viscose), хорошо известное в Израиле травянистое растение, содержащее едкий сок.[14]
— Игорь Сокольский, «Что есть что в мире библейских растений», 2006
По обеим сторонам бассейна фонтаны; вокруг он густо обсажен миртами. Предполагают, что бассейн этот служил для омовения гранадским владетелям и присутствовавшим при молитве во внутренней мечети дворца. От этого «двора мирт» по обеим сторонам идут комнаты; но, к сожалению, прежнее назначение их в точности неизвестно.[16]
Великолепные лиственные леса его отличаются от европейских не только по виду, но часто по роду и семейству; растёт здесь восточный чинар, много мирты, называемой в Персии «мурт», в лесах которой водятся фазаны, и пр., и пр. Климат Мазандерана менее влажен, чем в Гиляне...[6]
Искусно убранные группы цветов и деревьев, со своими симметрически извивающимися дорожками, беседками из плюща и с фонтанами становятся еще привлекательнее и интереснее, когда посреди этой цветущей жизни новой повсюду встречаешь следы вековой древности. Там целая долина, примыкающая к саду, ограждена исполинскими стенами, там густо сплетенные между собою мирты окружают люк, через который проходит свет в те великолепные палаты римских императоров, будто в какое подземелье, в виде катакомб.[17]
Simplici myrto nihil adlabores sedulus curo: neque te ministrum dedecet myrtus neque me sub arta vite bibentem (к простому мирту ничего не трудись добавлять усердно, прошу: ни тебя, прислужника, мирт не портит, ни меня, под густой лозой пьющего). Мирт — зелень Афродиты, символ супружеской любви, и мирт — украшение усопших распускается и увядает в ахматовском стихотворении хризантемами: «И сколько в сентябре прощальных хризантем». «Цветов — как на похоронах», — говорила она в день рождения, когда преподнесенные букеты и корзины не помещались в комнате.[11]
...они вошли и увидели сад, да какой ещё сад! <...> И были тут абрикосы — от камфарных до миндальных и хорасанских, <...> и мирты и левкои и лаванда с анемонами, и эти цветы были окаймлены слезами облаков, и уста ромашек смеялись, и нарциссы смотрели на розы глазами негров, и сладкие лимоны были как чаши, а кислые — только ядра из золота.
В цветущей Андалузии — там, где шумят гордые пальмы, где благоухают миртовые рощи, где величественный Гвадальквивир катит медленно свои воды, где возвышается розмарином увенчанная Сиерра-Морена, — там увидел я прекрасную, когда она в унынии, в горести стояла подле Алонзова памятника...[18]
Но петербургские жители умели вознаградить себя за все неблагосклонности природы: превратили ночь в день, заменили искусственным светом, и все произрастания целого мира собрали в своих оранжереях и гостиных. Я нигде не видала таких прелестных миртовых, померанцевых, лимонных дерев, как здесь... <...> Наконец едем! Вообрази себе, добрая моя Полина, что на дворе двадцать градусов мороза, входим на лестницу и ― что бы ты думала? вступаем в сад, цветущий, как в июле. Тут вьется плющ, там блестят цветы сквозь густую зелень. Вот уж слышны звуки музыки… входим в залу… Какая пестрота, какой блеск, какое сиянье! Не это ли Елисейские поля или, по крайней мере, елисейские комнаты! Позолота рам, карнизов блестит сквозь густые ветви миртовых, лимонных, померанцевых дерев...[19]
Не знаю зачем, но я притаил дыханье. Передо мною было изображение самой греческой богини красоты с её невидящим и в то же время проникающим в душу взором, как описывала её Аннунциата. Она сидела на одном из камней, служивших фундаментом храма, между дикими фиговыми деревьями и душистою миртою.[20]
...Вернер намедни сравнил женщин с заколдованным лесом, о котором рассказывает Тасс в своем «Освобожденном Ерусалиме». «Только приступи, — говорил он, — на тебя полетят со всех сторон такие страхи, что боже упаси: долг, гордость, приличие… Надо только не смотреть, а идти прямо, — мало-помалу чудовища исчезают, и открывается пред тобой тихая и светлая поляна, среди которой цветет зелёный мирт. Зато беда, если на первых шагах сердце дрогнет и обернешься назад!»[21]
...Мила и Нолли, обнявшись, пошли прочь от куста розмарина, который для них был так же чужд, как и всё, что их окружало. Они ушли в густую, тенистую чащу темных миртовых деревьев, и там сели под раскидистым кедром.[22]
Была основана новая столица освобожденной страны, Мессена; а вождю, которому было поручено Эпаминондом восстановление мессенского государства ― это был Эпитель, родом аргосец, ― явился во сне незнакомый муж, предложивший ему отправиться на Итому и, найдя растущие рядом тис и мирт, разрыть землю между ними.[23]
Прошептав несколько молитвенных слов своему покровителю и праотцу Гипериону, юноша пошёл сквозь чащу прямо на голоса. В чаще было душно, резкий ароматический запах стеснял и без того затаённое дыхание. Осторожно обходя высокие кусты с огромными колючками, пробираясь между стволами земляничного дерева с его тончайшей светлой и гладкой корой, Пандион приблизился к группе миртовых деревьев, стеной преграждавших ему дорогу. Среди плотной листвы висели гроздья белоснежных цветов. На миг перед Пандионом возник облик Тессы ― миртовое дерево на его родине посвящено было девичьей юности.[8]
Он только смутно помнил склонённое над ним материнское лицо, ее кроткую улыбку и теплый голос, но у него навсегда осталось воспоминание об огромном горе, когда отец в последний раз показал ему лежавшую на смертном ложе молодую мать с миртами в руках, пронзительно холодных.[24]
Чернь за презренным бежит, а мне, Аполлон златокудрый, Полную чару, молю, влаги кастальской налей.
Дай мне на кудрях сдержать тот мирт, что от холода вянет, Дай, чтоб с волненьем меня всякий влюбленный читал.
Любовь живит весь лес, с пернатыми поет,
Вздыхает в тростниках, журчит в ручьях кристальных,
Несется песнями, теряясь в рощах дальных,
И тихо с ветерком порхает по цветам.
Герой велик и мудр, не верит он очам
И адским призракам в лесу очарованном.
Вдруг видит на лугу душистом и пространном
Высокий мирт, как царь, между дерев других.
Красуется его чело в ветвях густых,
И тень прохладная далеко вкруг ложится.
Еще нежнейший глас из мирта издается
И в душу ратника, как нектар сладкий, льется.
В древнейши, баснями обильные века,
Когда и низкий куст, и малая река
Дриаду юную иль нимфу заключали,
Столь дивных прелестей внезапу не рождали.
Но мирт раскрыл себя...
Чувствителен, но тверд герой в душе своей.
Меч острый обнажил, чтоб мирт сразить ударом;
Тут, древо защитив, рекла Армида с жаром:
«Убежище моё, о варвар, ты разишь!
Нет, нет, скорее грудь несчастныя пронзишь,
Упьешься кровию твоей супруги страстной...»
Ринальд разит его... И призрак вдруг ужасный,
Гигант, чудовище явилося пред ним,
Армиды прелести исчезнули, как дым.
Бесстрашен и велик средь ужасов герой!
Стократ волшебный мирт разит своей рукой:
Он вздрогнул под мечом и стоны испускает.
Пылает мрачный лес, гром трижды ударяет,
Исчадья адские явились на земле,
И серны молнии взвились в ужасной мгле.
Ни ветр, ни огнь, ни гром не ужаснул героя...
Упал волшебный мирт, и бездны ад закроя,
Ветр бурный усмирил и бурю в облаках,
И прежняя лазурь явилась в небесах.
Как в недрах пустоты седого Апеннина,
Под тению бугров, рассеянных кругом,
Восходит юный мирт, неведомый всем людям,
И сладкую воню во всю пустыню льёт, ―
Лавиния цвела сим образом во мраке,
Не зримая никем.[1]
Владычица моя в пятнадцатой весне,
Вручает розу мне;
Вокруг неё толпой забавы, игры, смехи;
Вдали ж, под миртами, престол любви, утехи,
Усыпан розами и весь почти в тени
Дерев, где ветерок заснул среди листочков…[2]
Повсюду чудеса Ветрана обретала;
Где только ступит лишь, тут роза расцветала;
Здесь рядом перед ней лимонны дерева,
Там миртовый кусток, там нежна мурава...[2]
Ты знаешь край, где мирт и лавр растёт, Глубок и чист лазурный неба свод, Цветет лимон, и апельсин златой Как жар горит под зеленью густой?..
Ты был ли там? Туда, туда с тобой
Хотела б я укрыться, милый мой.[25]
Ты снисходительно и дружно
Изжарь мне пару голубиц,
Одних примет с тобой и масти;
Да канареечных яиц
Мне всмятку изготовь отчасти;
И каплей, в честь твоей красе,
Запью чувствительного спирта,
Настойки в утренней росе
Из глаз анютиных и мирта...[3]
Кто знает край далёкий и прекрасный,
Где кипарис и томный мирт цветут
И где они как призраки растут
Суровых дел и неги сладострастной,
Где нежность чувств с их буйностью близка?
Страну я помню: там валы седые
Дробятся, пенясь у подножья скал;
А скалы мирт кудрявый увенчал,
Им кипарис возвышенный и стройный
Дарует хлад и сумрак в полдень знойный...[4]
И мы ― на Юг! Туда, где яхонт неба рдеет
И где гнездо из роз себе природа вьет,
И нас, и нас далекий путь влечет…
Но солнце там души не отогреет
И свежий мирт чела не обовьет.[26]
И вот от мирты до жасмина
Однажды ходит дочь Эддина,
Она то розовую ножку
В густых запутает цветах,
То туфлю скинет на дорожку,
И смех сверкает на устах.[27]
С Ним шли ученики. Прохлада ночи летней,
Сменивши знойный день, струилася вкруг них.
И спящий мир в тот час прекрасен был и тих.
Бледнея, месяц плыл по голубой пустыне.
Бессонный ключ, звеня, тишь ночи нарушал,
И где-то мирт расцвел, и бальзамин дышал.[7]
И в белом храме, где служу я,
Синеет море меж колонн
И мирт роняет тень сквозную
На мрамор плит и мой хитон.[29]
— Дмитрий Кленовский, «Я помню розовые скалы...» (из сборника «Предгорье»), 1922
Лишь вдоль опушки вод вспененных лента
Бежит, как встарь, таясь в седой траве,
Да мирта чахлая над грудою цемента
Упорно тянется к блаженной синеве.[30]
А с неба, с неба… Погляди-ка!
Должно быть, ангелы линяют!
Из тучи наискось ― вот шуму!
В ладони нищему ― вот смеху! <...>
И в отдаленье пахнет мартом,
И в подворотне пахнет миртом.[12]
Статья в Википедии
Медиафайлы на Викискладе
.jpg)
