Пыре́й, под которым чаще всего имеется в виду пыре́й ползу́чий (лат.Elytrígia répens) — известнейший сорняк, многолетнее травянистоерастение из рода пырей семейства Злаки. Происходит из Европы, Северной Африки и Азии. В России растёт повсеместно. Натурализован по всему миру, во многих местах считается злостным сорняком.
Между тем, листья пырея служат кормом для многих травоядных животных. Семена едят некоторые птицы, например пуночки. Применяют пырей также как лекарственное средство в народной медицине.
Все люди в своей основе имеют снадобье долговечности,
Но сами идут по стезе заблуждений, в бездумьи его отбросив. <...>
Зачем же непременно искать травы и учиться прижиганию пыреем?!![1]:89
— Чжан Бо-дуань, Главы о прозрении истины (<6>), 1075
Но для этого необходимо одно: любовь, сильная любовь, которая как пырей-трава, разрывавшая по сказаниям кандалы узников, разорвала бы и путы предрассудков.[4]
На развод же семян, когда оную траву скашивают, то некоторую часть для созрения семян оставляют не скашивая; по созрении ж ее жнут и, в овинах просуша, молотят и веют, как рожь. Уверяют крестьяне, что оную траву ест всякий скот лучше другой травы и лошадям никогда овса не дают. Сия трава придала им охоту держать всякого скота больше прежнего, что и удалось. Оные семена достали они, помнится мне, из Перми; свойство оной травы и фигура листу совершенно подходит под нашу траву пырей.[9]
— Пётр Челищев, «Путешествие по северу России в 1791 г.», 1791
NB. Землю около Томска навозить нельзя, ибо родится на пашне одна трава пырей. Посельщики пониже Ташеры делали всякие опыты неудачно.[2]
В самом деле, представим себе растение, которое образовало бы надземные плети, подобно землянике, или подземные стебли, так называемые корневища, подобно пырею: эти новые части будут разбегаться в стороны, захватывая все более и более значительную площадь; старые части могут отмирать; при этом порвется связь между молодыми частями, они разъединятся, но, тем не менее, это будут части одного и того же растения, которое, разрушаясь с одного конца, продолжает расти с другого.[10]
Ближе они становились темно-зелеными, а еще ближе светлели и пестрели самыми разнообразными цветами. Цепкая и тягучая повитель с бледно-розовыми цветочками переплела желто-зеленый, только что начинающий белеть, ковыль; темнолиловая, высокая, с густым запахом богородицкая травка поднимала свою махровую головку из лохматого овсюка; зеленый красавец пырей с пушистой головкой и молодой чернобыль перемешались с желтым дроком, румяной червоницей и крепким, приземистым белоголовом.[11]
Есть злак с рекордной протяженностью колоса ― в полметра, но это не хлеб. Это пырей, с ним долгие годы работает академик Н. В. Цицин. Двенадцать лет назад селекционер из Фрунзе скрестил сорт Лукьяненко с пыреем. Гибрид дал диковинный, с 39 – 30 колосками на стержне, несущий до семи граммов зерна колос. От отца-пырея линии унаследовали полегаемость. Гигантский колос нуждался в необычной трубчатой опоре.[7]
Жар стекает с каленых, медью горящих хлебных полей. Чую на губах сладкую пресноту спеющей пшеницы. Юркий тракторенок сгребает валы сухого сена. Сено славное, высохло без дождя. Зеленый пырей в нем, мелколистный вязиль с розовыми цветами, пахучий полынок. Сенной дух стоит над землею. Жарко. Очень жарко. Вчера термометр показывал сорок градусов в тени. Сейчас ― не меньше. А здесь, на солнцепёке, и вовсе.[12]
Увы, не уберегли мы наш сад от сорняков. Растёт в нём хорошо известный сельским жителям и огородникам пырей ползучий Agropyron repens. Он образует под землёй мощную систему разветвлённых корней, рост которых идёт до глубокой осени. Название Agropyron происходит от двух греческих слов: agros ― поле (агроном) и pyr ― огонь (пиротехника). Подобно огню, может распространиться по нашему саду, как и по полю, этот злостный сорняк, если не принять мер. Второе слово repens (ползучий, ползающий) легко запомнить, если представить себе, как ползают различные рептилии ― змеи, черепахи и ящерицы.[13]
Не проехав и половину подъема на хребет, мы выбрали удобное место у небольшого ключика, около которого рос лесной пырей, что могло служить лакомой пищей для наших лошадей, остановились и заторопились развести огонь и наставить котелок, так как вдали погромыхивал гром и до нас доносились отблески молнии. <...>
Лошадей мы стреножили и отпустили на лесной пырей тут же около табора за маленьким залавком. Одно только не радовало нас ― это погода, которая начала хмуриться; все небо затянуло сплошной свинцеватой тучей.[14]
И хотя Шурочка с молоком матери всосала в себя предрассудки относительно святости и необходимости брака, я был уверен ― уверен и сейчас, ― что при ее уме и относительном развитии она сумела бы стряхнуть с себя эту пыль веков и пойти свободным и самостоятельным путем. Но для этого необходимо одно: любовь, сильная любовь, которая как пырей-трава, разрывавшая по сказаниям кандалы узников, разорвала бы и путы предрассудков. Но этой-то любви и не было. Результаты получились следующие: Шурочка симпатична мне своим умом и настроением, близко соприкасающимися с моими.[4]
― Ну-ка, читай, а я буду на счетах считать.
Маменька стала читать по его записке.
― Три воза из Гракова, воловых ― девять рублей.
― Да, это хорошее сенцо, пырей чистый, степное; так ― девять рублей ― щёлк, щёлк.
― Один воз конский ― один рубль двадцать копеек.
― А это из Мохначей ― луговое ― дрянцо; ну да сойдет теперь и это; мешать будем.[15]
Он снял с потной головы шляпу и лег, облокотившись на руку, на сочную, лопушистую лесную траву. «Да, надо опомниться и обдумать, ― думал он, пристально глядя на несмятую траву, которая была перед ним, и следя за движениями зеленой букашки, поднимавшейся по стеблю пырея и задерживаемой в своем подъеме листом снытки. ― Всё сначала, ― говорил он себе, отворачивая лист снытки, чтобы он не мешал букашке, и пригибая другую траву, чтобы букашка перешла на нее. ― Что радует меня?»[16]
И трава по склонам оврага высокая, наливчатая и густая. Вкусный щавель краснеет и дозревает на буграх, бабочкин хлебец поднимает медовые головки и подманивает шмелей с пчелами, сытный пырей качает заостренные листья. У Гараськи забот немного. Скотина пасется поблизости от хутора, и особенного призора за ней не надо.[17]
На покосе крепкий и клейкий запах ― дыханье колосящихся и цветущих трав (пырейный ― хлебный, душицы ― девичий нежный, подмаренника ― грубоватый мужской) ― клейкий и влажный, касается ласковыми взмывами разгоряченных щек и медленно целует глаза, закрывающиеся в истоме: от тяжелой работы, летнего тепла и отравленного вчерашним тела. Днем, когда косила, часто застилало глаза. Что это?[5]
— Владимир Ветров, «Кедровый дух», 1923
Подходил покос. Трава вымахала в пояс человеку. На остреньких головках пырея стали подсыхать ости, желтели и коробились листки, наливалась соком сурепка, в логах кучерявился конский щавель. Яков Алексеевич раньше всех выкосил свою делянку, по ночам запрягал быков и уезжал от стана с Максимом за грань, на вольные земли станичного фонда.[18]
Федя отыскал на пшенице клопа-черепашку, вытащил из кармана увеличительное стекло:
― Смотрите, что он, паразит, делает.
Санька первый захватил увеличительное стекло и приблизил его к колоску.
― Что видишь?
― Пы… пырей, дедушка… злостный сорняк.
― Знать знаешь, а щадишь. Раз злостный ― значит, под корень убивать надо… А кому на пользу твоя работа ― тыр-пыр, суета! Землю и червяк роет. А ты со смыслом трудись. Кто ты такой есть? Завтрашний колхозник, хозяин на земле. Царь природы, можно сказать…[19]
А то раньше, бывало, ― кинет человек семена и ждет, какая выйдет. А оно и выходит рядом с пашеничкой и пырей, и осот, и овсюг, и молочай, и всякая другая сволочная трава. Зачнешь молотить, хлеб будто и добрый, но взважишь умолот ― с десятины и выйдет сорок пудов либо ишо меньше. <...>
...на листьях деревьев, на камышовых крышах домов и сараев, всюду, как рассыпанная калёная дробь, приминая траву, до полудня лежала свинцово-тяжёлая, обильная роса. В степи пырей поднялся выше колена. За выгоном зацвёл донник. <...> Конь жадно потянулся к молодой траве, попутно обрывая выгоревшие метелки прошлогоднего пырея. Над курганом с тугим и дробным свистом пронеслась стайка свиязей.[20]
— Михаил Шолохов, «Поднятая целина» (книга первая), 1960
Курсант обратил кинжалообразный штык лезвием к себе и протянул его Алексею. Земля промерзла всего лишь на ладонь, но ее верхний черный пласт был густо перевит и опутан белыми нитями пырея – жёсткого и неподатливого, как проволока. Пырей растет по всей, наверно, России… Бывало, пока нарежешь дерна, иступишь лопату… А земляные плитки назывались в Шелковке корвегами. После дождя ребятишки запруживали ими ручьи на проулках села…[21]
Однако четверть часа спустя она собрала кое-какой завтрак ― миску картошки, кусок сала, хлеб, кувшин молока, ― завязала платок и пошла на пригорок. Петрок копал вручную, лопатой, ковырял, долбил, рубил проклятый суглинок, сквозь прошлогодний бурьян начавший зарастать молодым пыреем, и уже взрыхлил ладный клин с конца нивы.[22]
Запасаясь продуктами, бездумно прихватила в супермаркете несколько пакетиков с семенами, и в начале апреля закопала в землю горсть зернышек, а потом с любопытством наблюдала, что вырастет. Смутно помня о существовании сорняков, выпалывала на клумбах лишнюю зелень, не вполне, впрочем, уверенная, что культивирует именно то, что посадила. Действительно, один из самых любимых ярких ростков оказался зловредным Agropyrum repens, то есть пыреем, как сообщил справочник. Но несколько настоящих цветов все-таки выжили, скорее вопреки уходу, чем благодаря, и Мардж не сомневалась, что это настоящее чудо.[23]
Сестра Агафья, порывшись в его мешке, находит соответствующую грамоту Христофора и зачитывает больному вслух. Получившему траву куколь предписывается варить ее в воде с корением: вытянет гной из ушей. Покусанному пчёлами выдают траву пырей и велят натереться. Арсений молча внимает чтению сестры Агафьи, хотя значение предлагаемых трав переоценивать не склонен. Врачебный опыт подсказывает ему, что медикаменты в лечении ― не главное.[8]
В следующий раз, говорит, не поддамся на уговоры. Поболит и перестанет, эка невидаль. Это всё вы, пастушьи сумки, накумекали. (Ага, это наше с Викой прозвище, одно на двоих. Как-то раз мы друг друга обзывали, вооружившись справочниками лекарственных растений. Выбирали, что похлеще: эй ты, дурнишник обыкновенный, а ты пырей ползучий, а ты… а ты бешеный огурец, коровяк скипедровидный, мордовник, золотушная трава!.. И тут папа с кухни: тише вы, пастушьи сумки, у меня от вас голова трещит!.. И ведь прижилось!)[24]
Много закрылось очей в год суровый! Взяли те очи в могилу с собой Облик попа с чашей крови Христовой, Облик последний из жизни земной…
Ярко оделись поля зеленями,
Вышел по пару богатый пырей;
Плачут, что слезы льют, ивы серьгами,
Цвет одуванчиков ― блеск янтарей!![3]
Муха сползает с пыльного эполета лопуха, разжалованного в рядовые.
Выраженье «ниже травы» впервые
означает гусениц. Буровые
вышки разросшегося кипрея
в джунглях бурьяна, вьюнка, пырея
синеют от близости эмпирея.[25]
Степь ― это битва сорняков друг с другом.
Сначала появляется пырей.
Он мелковат, но прочих побыстрей
И занимает оборону кругом.
Но вот полыни серебристый звон…
Ордою сизой хлынув на свободу,
Из-под пырея выпивая воду, Полынь его выталкивает вон!
А там типец, трава эркек, грудница…
И, наконец, за этими тремя
Летит ковыль, султанами гремя,
Когтями вцепится и воцарится.[6]
.jpg)
.svg){kind=logo}
