При длительном приёме бромидов возможны побочные явления («бромизм»): насморк, кашель, конъюнктивит, общая вялость, ослабление памяти, кожная сыпь (acne bromica).
Бромид калия в аптечном деле XIX века употреблялся наравне с бромидом натрия, их действие очень похоже. Поэтому в ряде случаев, и в особенности, в художественных и мемуарных текстах, где упоминается просто «бром» (в аптечном значении) или «бромид» бывает крайне трудно установить, о какой из двух солей идёт речь.
Бромистый калий в афоризмах и кратких определениях
Бромистые соли в форме бромистого натрия и бромистого калия, реже бромистого аммония, показаны благодаря их успокаивающему действию на нервную систему.[5]
Интересно, что бромистым калием можно регулировать тон изображения: 4-5 капель дают сине-чёрные тона; чем больше бромистого калия, тем теплее тона; при 30 каплях цвет изображения становится оливково-коричневым.[9]
— Олег Милюков, «Амидол. Гипосульфит», 1967
― Быку надо дать водки и изрядно разбавить ее бромом. И тогда он будет и пьяный и тихий. Пошатается немного, ляжет и уснёт.[10]
В нормальном состоянии опыты Гарлеса могут дать иногда вторичный столбняк. В это время страстная система легко суммирует мелкие возбуждения, но они могут нарастать, оставаясь в массе лишь до известной величины ― как только граница перейдена ― является рефлекс. Если страстная система «угнетена», как обыкновенно говорят, например посредством меконина, бромистого калия и других веществ, то при опытах Гарлеса не только не получается вторичного столбняка, но даже и первичный бывает значительно слабее обыкновенного. В то же время суммирование возбуждений происходит еще в большем размере.[11]
— Александр Данилевский, «Исследования над спинным и головным мозгом лягушки и частью высших животных», 1866
В измельченный в порошок цианистый калий, по прибавлении небольшого количества алкоголя, вносился бромуксусный эфир. Реакция начиналась тотчас же с выделением значительного количества тепла, так что алкоголь, находящийся в смеси, начинал кипеть. Вся реакция протекает довольно быстро, давая маслообразные продукты и бромистый калий. Наряду с этим другую порцию смеси, по прекращении реакции на холоду, мы подвергали нагреванию в течение 4 или 5 час. на воздушной бане с обратно поставленным холодильником с целью сопоставить продукты реакции, получившиеся в первом и во втором случаях. По прекращении нагревания алкоголь удалялся выпариванием на водяной бане, и к смеси прибавлялась вода для растворения бромистого калия и не вошедшего в реакцию цианистого калия. Отмытые и извлеченные эфиром продукты реакции подвергались перегонке.[12]
— Николай Зелинский, «Исследование явлений стереоизомерии среди насыщенных углеродистых соединений», 1891
Ввиду явных признаков бывшего мозгового поражения, больному были назначены мною с самого начала йодистый и бромистый калий, ванны в 28° R и бромистый хинин в небольших приёмах. Терапия эта оказала свое воздействие и субъективно больной начал чувствовать себя лучше. Так как, однако, приступы еще продолжались и случились в период моего наблюдения ― один в жаркой бане, а другой после тревоги, или, точнее говоря, после нравственных волнений, то я присоединил к предыдущей микстуре еще Adonis vernalis и Codein, а ввиду указания на мочекислый диатез назначено на весеннее время пить Виши. После назначения Adonis vernalis вышеуказанные приступы более не повторялись.[13]
— Владимир Бехтерев, «О периодических приступах ретроактивной амнезии», 1900
Тонкий слой галлоидных соединений серебра, покрывающий платиновые пластины описанного выше элемента электролитом, в котором взят раствор бромистого калия, позволяет отмечать наличие тока уже значительно менее чувствительными измерительными приборами. Освещая один из электродов, разлагают покрывающий его слой галлоидного серебра на соединение с меньшим количеством галлоида (т. наз. полухлористое, бромистое или иодистое серебро) и свободный галлоид, растворяющийся в растворе бромистого калия. При этом в цепи, замыкающей элемент, возбуждается ток, который будет течь до тех пор, пока весь слой галлоидного серебра не изменится в указанном направлении. Когда это произойдет, достаточно будет для регенерации затемнить этот электрод и осветить другой. Тогда галлоидное серебро на второй пластинке начнет разлагаться, а первой ― снова обращаться из субгаллоидного в галлоидное.[14]
Бромистые соли в форме бромистого натрия и бромистого калия, реже бромистого аммония, показаны благодаря их успокаивающему действию на нервную систему; В последнее время проявлен большой интерес к лечению шизофрении; некоторые успехи получаются при лечении больных этого рода внутривенными вливаниями 10% раствора хлористого кальция.[5]
Ещё Чарльз Локок, первый введший бромистую терапию, говорил о том, что перед menses нужно увеличивать дозу брома для женщин; так думает большинство, в том числе Пьер Мари и Л. С. Минор. По наблюдениям врачей, долгое время проводивших бромистое лечение, у больных существует бромистое равновесие, т. е. при назначении определенной дозы брома организм целиком выводит все получаемое количество. Наибольшая доза при этих условиях и является необходимой добавкой для данного случая. Дают бром месяцами и годами, периодически прерывая его назначение, если обнаруживаются тяжёлые явления бромизма (расстройства кишечника, кожные сыпи, катары дыхательных путей), о которых надо знать и которые вовремя следует предупреждать (слабительные, мыльные ванны, назначения мышьяка и т. д.). Так, одними из первых вестников бромизма являются угри на лбу и спине, своеобразный дурной запах изо рта, потеря аппетита, сонливость, отсутствие конъюнктивальных рефлексов. Чтобы достигнуть удовлетворительных результатов при сравнительно малых дозах брома, Тулуз и Рише предложили в 1900 г. свой способ обесхлоривания организма.[5]
Видоизменяя диету (молочно-мучная, масло, сахар, небольшие количества мяса), можно достигнуть значительного ограничения вводимой соли. Практически, не соля супа и вообще пищи, не употребляя селёдок, маринадов и солений, можно осуществить до некоторой степени хлорное голодание. Вот при таких условиях хлорного голода нервная ткань обнаруживает усиление способности воспринимать заменяющий хлориды бром. На это частичное замещение ионов хлора бромистыми ионами организм реагирует уменьшением рефлекторной возбудимости ганглиозных клеток. Одно лишение соли без брома не дает такого эффекта. Таким образом способ дает возможность активировать бромистую терапию. Сами авторы получали понижение количества припадков у своих больных на 80%.[5]
Практически коллоид AgBr получается путем смешения растворов AgNO3 и KBr, реагирующих по следующей схеме: AgNO3 + KBr = AgBr + KNO3. Если эти растворы смешать в эквивалентных количествах, то образуется кристаллический осадок AgBr (но не коллоид). Если азотнокислое серебро вливать в бромистый калий, то возникает золь, дисперсные частички которого AgBr заряжаются отрицательно благодаря адсорбции ионов Br1-. При обратном порядке сливания образующиеся дисперсные частички AgBr адсорбируют катионы Ag1+ и заряжаются вследствие этого положительно.[15]
Чтобы приготовить проявитель для бумаги, полученный раствор наливают в кювету, добавляют амидол (по 0,5 г на каждые 100 мл раствора), и затем, 4-5 капель 10%-ного раствора бромистого калия. Интересно, что бромистым калием можно регулировать тон изображения: 4-5 капель дают сине-чёрные тона; чем больше бромистого калия, тем теплее тона; при 30 каплях цвет изображения становится оливково-коричневым. Недостаток этого проявителя состоит в том, что его нельзя хранить.[9]
— Олег Милюков, «Амидол. Гипосульфит», 1967
Уже более столетия медики пользуются бромистыми препаратами для лечения нервных болезней, однако долгое время механизм действия этих препаратов на нервную систему оставался неизвестным. Думали, что бромиды понижают возбудимость двигательной сферы головного мозга, уменьшают интенсивность возбудительных процессов в центральной нервной системе. В успокаивающем действии бромистых соединений находили сходство с действием снотворного.[16]
— Борис Горзев, «Что вы знаете и чего не знаете о броме и его соединениях», 1970
Действительно, при введении животному большой дозы бромистого натрия удавалось увеличить порог возбудимости коры головного мозга к действию электрического тока, резким звукам и другим раздражителям. И лишь в 1910 году один из учеников академика И. П. Павлова ― П. М. Никифоровский нашел правильное объяснение действию брома на нервную систему. Был поставлен такой опыт. В течение нескольких дней через определенные промежутки времени собаке давали сухой мясной порошок и подсчитывали капли падающей в баллончик слюны. Спустя некоторое время за час до опыта собаку стали подкармливать молоком, смешанным с раствором бромистого натрия. В остальном условия опыта не меняли. С каждым разом железы животного выделяли все меньше и меньше слюны в ответ на раздражение, а спустя месяц выделение слюны и вовсе прекратилось: собака перестала реагировать и на звонок, и на стук, и на свет. Но как только собаке перестали давать бромистые соли, у нее снова «потекли слюнки» при гудении телефона, стуке маятника, вспышке лампочки. Теперь уже ни у кого не оставалось сомнений, что бром не уменьшает возбудимость, а усиливает торможение: в этом и заключается его целительное действие на нервную систему. Разумеется, злоупотреблять бромными препаратами опасно. Накопление большого количества брома в организме вызывает отравление.[16]
— Борис Горзев, «Что вы знаете и чего не знаете о броме и его соединениях», 1970
Бромистый калий в публицистике и документальной прозе
Он производит тяжелое впечатление. На меня лично он произвел впечатление задёрганной лошади. Лошадь, которую сильно дёргали и нахлёстывали, которая остановилась и упрямо ни за что не сделает ни шагу вперед, как бы ее ни били. В таких случаях мало-мальски опытные кучера дают лошади просто немного передохнуть. И мне кажется, что хорошая доза бромистого калия оказала бы куда больше действия, чем розги, на этого болезненно-раздраженного, со взвинченными нервами, отвратительного и глубоко несчастного юношу.[17]
В лечении болезней меня поражала чрезвычайная шаткость и неопределенность показаний, обилие предлагаемых против каждой болезни средств ― и рядом с этим крайняя неуверенность в действительности этих средств. «Лечение аневризмы аорты, ― говорится, например, в руководстве Штрюмпеля, ― до сих пор дает еще очень сомнительные результаты; тем не менее, в каждом данном случае мы вправе испробовать тот или другой из рекомендованных способов». «Чтобы предотвратить повторение припадков грудной жабы, ― говорится там же, ― рекомендовано очень много средств: мышьяк, сернокислый цинк, азотнокислое серебро, бромистый калий, хинин и другие. Попробовать какое-либо из этих средств не мешает, но верного успеха обещать себе не следует»; и так без конца.[18]
В одиночных тюрьмах, в каких-нибудь проклятых «усовершенствованных» Крестах, где нервы у всех взвинчены, кто-то что-то крикнул, кому-то послышалось:
— Пожар!
И через три минуты вся тюрьма в ужасе. Ломятся в двери. Отовсюду несутся вопли.
Каждому ясно представляется огонь, тюрьма пылает как костёр, он видит уже, как заживо сгорает, жарится в своей камере.
Кто-то крикнул:
— Контрреволюция!
И Петроград кидается на улицу, хватается за оружие, кричит, вопит.
Весь город — сумасшедший дом.
Петроград нуждается больше всего в одном продовольственном грузе.
Срочном. Спешном. Не в очередь.
В нескольких вагонах брома. В нескольких вагонах хлоралгидрата.[19]
Фокс Тальбот получил английский патент на это свое изобретение. Бумагу он пропитывал сперва азотнокислым серебром, потом иодистым серебром, потом ― «галлоаргентонитратом» (раствор азотнокислого серебра с прибавлением галловой и уксусной кислоты). После сравнительно короткого экспонирования обработанной таким образом бумаги он проявлял скрытое изображение посредством повторного покрытия бумаги галлоаргентонитратом. Полученный бумажный негатив Тальбот фиксировал первоначально бромистым калием, а позже ― с июня 1843 г. ― гипосульфитом.[20]
Ромбро и Фамилиант ездят ежедневно, как две гоголевских крысы; пришли, понюхали и ― убежали. Пичкали они Мосю сутки каломелью, двое суток пепсином и мускусом и теперь только дали холодные компрессы на голову и йод и бром.[21] Вот рецепты в хронологической последовательности: 1) Calomel 0, 01, sacchar. alb. 0, 24 №4. 2) Pepsini 0, 6, Aq. destil. 45, 00, Syr. codeini 15, 00; Acid. mur. gett. 3) Infus. arnicae ex 1, 00 pf 60, 00 ginet Moschii 1,00 и наконец 4) Kalii jodati 0, 6, Kalii brom. 1,00, Aq. destill. 60, 00. <...> Теперь доктора ездят те же в те же утренние часы. Дают ледяные компрессы и бром. Мося тает, гибнет и исчезает понемногу, по капельке. С каждым дыханием улетучивается часть жизни.[22]
— Антон Чехов, Письма Александру Павловичу Чехову, 1884
Сегодня утром всё изменилось. Явился жар, конвульсии и пульс быстрее 130. Бромистые соли успокоили конвульсии ― и то немного, а что производят компрессы на голове, не могу сказать.[22]
— Антон Чехов, Письма Александру Павловичу Чехову, 1884
Чадо пищит и обладает большим носом, напоминающим корабельный руль. Жена чувствует себя хорошо. Все тело его ― нормального розового цвета, но голова и лик напоминают готтентотскую расу по цвету. Рождество твоё, Христе Боже наш, произошло в 4 ч. 17 мин. утра в ночь с 15-го на 16-е, в самый день рождения самой родительницы, которая лежит теперь с книгами на животе и хрюкает от удовольствия. Само собою разумеется, что чадо было встречено слезами радости, перед появлением которых я выпил залпом 1/2 драхмы бромистого калия. Сердце стучало, как бешеное. Сижу теперь и жду эскулапа, ибо сам не знаю, что означает сия негритянская синева физии.[22]
— Антон Чехов, Письма Александру Павловичу Чехову, 1891
Припадки потери памяти обыкновенно случаются со мною после продолжительных непрерывных служебных занятий, в особенности требующих умственного напряжения. Пользующий меня врач, хорошо изучивший мою натуру, приписывает эти явления переутомлению, при расстройстве нервной системы, и потому прописывает мне бромистый калий в микстуре в соединении с другими лекарственными веществами, в то же время безусловно запрещая мне служебные занятия. Приём бромистого калия всегда оказывал полезное на меня действие; припадки скоро проходят даже и без приема медикаментов, если я день или два отдохну от занятий, а иногда даже через два-три часа отдыха. Начало расстройства нервной системы относится к концу 1874 г. В 1873 г. я потерял первую жену, о которой долго и сильно тосковал, оставшись с тремя малолетними детьми.[13]
— Владимир Бехтерев, «О периодических приступах ретроактивной амнезии», 1900
Изумительная погода, великолепный кабинет, прекрасные условия для работы ― и все кругом меня работают, а я ни с места. Сейчас опять буду принимать бром. Прошёлся по берегу моря, истопил баню (сам наносил воду) ― ничего не помогло, потому что имел глупость от 11 до 5 просидеть без перерыва за письменным столом.[23]
Другая неприятность: образуется волостной комитет бедноты с неограниченными полномочиями. Лично нас это не коснется, так как мы отсюда уедем; но нашему Загранью, может быть, это и конец. Целый день чувство такой тоски, что от нее отпивался бромом.[3]
Этому документу Грачевский придавал громадное значение и верил, что он будет чреват последствиями, верил, что существующий тюремный режим падет, будут введены улучшения и жизнь в тюрьме станет легче. Стоит ли говорить, что то была иллюзия… Осталось неизвестным даже, передано ли по назначению заявление Грачевского, а непосредственным результатом было то, что у него тотчас же отобрали письменные принадлежности, книги и даже лекарства (бромистый калий и хлорал). Время шло, и в голове Грачевского складывался план в случае безрезультатности его записки добиться реформ иным путем, не щадя жизни.[24].
В моё время лаборатория во многом становилась какою-то «кижнерицею», а Кижнера ― нет; тот насвистывает, этот голос подает; Кижнер ― вовсе немой; проявляет себя разве тем, что толкнешь его локтем в проходе, в ответ оплеуху получишь его полотенца, с плеча развевающегося: оголтелый взгляд малых, безвеких, моргающих голубеньких глазок, точно головки притертых двух пробочек, красненький носик, очки, рыжий растреп бороденочки, кругловатая лысинка: часть собственного прибора, толкающаяся алогично ― у бромовой банки, при которой чихаешь и кашляешь (при отливании бром ест гортань); и я думал, что Кижнер ― чахоточный, брому нанюхавшийся; было бы странно узнать, что у Кижнера ― дом или, боже упаси, есть жена; его дом ― органическая лаборатория; жена ― аппарат, с которым занимается деторождением; пеленками детей Кижнера, бензольных веществ, все, бывало, разило; недавно сравнительно мне рассказали последствия, постигшие Кижнера, от неумеренной работы над радием.[25]
В середине сентября 1921 года болезнь Анастасии Николаевны обострилась. 23 сентября, воспользовавшись недосмотром служанки и тем, что Федор Кузьмич вышел в аптеку за бромом, Анастасия Николаевна убежала из дому и бросилась с дамбы Тучкова моста в реку Ждановку. Тело ее осенью не было найдено. Весною Федор Кузьмич, как всегда, грустный и задумчивый, зашел к одной моей знакомой и очень удивил ее, сказав, что хотел бы получить кольцо, которое носила покойница.[26]
Третьяков — это же семинарист на Парнасе, а не поэт. Борис Лавренев — сиреневая девушка, это не стихи, а бром. Большаков — никогда поэтом не будет. Это дешевое издание российского Рембо. <...>
Я произнес первые слова таким дрожащим голосом, что сидевший рядом со мной Лавренев больно стукнул меня каблуком по ноге и укоризненно прошептал:
— Брому не надо?!
По мере иронических реплик из зала, демонстративных хлопаний дверьми и шарканья ногами — я разгорячился.[27]
Насколько я мог понять, сердце мое скверное, нервная система никуда не годится, и вообще песня моя вроде как бы спета. Здесь терзает меня бессонница, пульс 98, и вообще. Я так и чувствовал, что чуть перееду в Москву, так и покачусь под гору. Лечат тут хорошо, но очень меня оглушают всякие снотворные; жизнь не мила после люминалов и бромов. Писанье я забросил: велят 6 часов быть на воздухе.[6]
— Николай Чуковский, «О том, что видел». Переписка Корнея и Николая Чуковских, 1939
Я раньше не видел снов. Вернее, я их видел, но я их забывал. Они были краткие и непонятные. Я их видел обычно под утро. Теперь же они появлялись, едва я смыкал глаза. Это даже не были сны. Это были кошмары, ужасные видения, от которых я в страхе просыпался. Я стал принимать бром, чтоб погасить эти кошмары, чтоб быть спокойней. Но бром плохо помогал мне. Тогда я пригласил одного врача и попросил дать мне какое-нибудь средство против этих кошмаров. Узнав, что я принимаю бром, врач сказал:
― Что вы делаете! Наоборот, вам нужно видеть сны. Они возникают у вас оттого, что вы думаете о своем детстве. Только по этим снам вы разберетесь в своей болезни. Только в снах вы увидите те младенческие сцены, которые вы ищете. Только через сон вы проникнете в далекий забытый мир.[28]
В доме жили две таксы, любимицы А. П.: коричневая Хина Марковна, которую он звал страдалицей (так она разжирела) и уговаривал «лечь в больницу»: «Там-ба-б вам-ба-б полегчало-ба-б!» ― и Бром Исаич, о котором А. П. говорил, что у него глаза Левитана: и действительно, у него были скорбные, темные-темные глаза.[8]
Затем кто-то подарил нам внука или правнука чеховских Хины и Брома. Этот окончательный таксик (представляющий одно из немногих звеньев между мною и русскими классиками) последовал за нами в изгнание, и еще в 1930 году в Праге, где моя овдовевшая мать жила на крохотную казенную пенсию, можно было видеть ковыляющего по тусклой зимней улице далеко позади своей задумчивой хозяйки этого старого, все еще сердитого Бокса Второго, ― эмигрантскую собаку в длинном проволочном наморднике и заплатанном пальтеце.[29]
Ассистент И. Симков привел циркача, который предложил туго перетянуть проволокой одну переднюю и одну заднюю ногу и тогда быку будет больно, он будет хромать и производить впечатление пьяного. Я считал, что недопустимо истязать болью животное, и не согласился. А время шло. Декорация стояла, занимая площадь павильона. Мы должны были снимать, выдавать по плану полезный метраж. Наше положение было трагичным. Нас прорабатывали в стенгазете и на разных собраниях «Москинокомбината». И вот неожиданно появился симпатичный старичок с синими смеющимися глазами. Это был ветеринар-пенсионер.
― Вам надо, чтобы бык был пьяный, но тихий?
― Совершенно верно!
― Быку надо дать водки и изрядно разбавить ее бромом. И тогда он будет и пьяный и тихий. Пошатается немного, ляжет и уснёт.
Приняв все необходимые предосторожности, попробовали. Ура! Все получилось как надо. Бык шатался, ложился, засыпал. Задание было выполнено.[10]
Тот с таким выражением, как будто отлично понимал и слёзы, и отчаяние, как будто чувствовал себя специалистом по этой части, подошел к Васильеву и молча дал ему выпить каких-то капель, а потом, когда он успокоился, раздел его и стал исследовать чувствительность его кожи, коленные рефлексы и проч. И Васильеву полегчало. Когда он выходил от доктора, ему уже было совестно, шум экипажей не казался раздражительным и тяжесть под сердцем становилась всё легче и легче, точно таяла. В руках у него было два рецепта: на одном был бромистый калий, на другом морфий… Всё это принимал он и раньше![30]
Два-три раза приходил к Андрею Ефимычу коллега Хоботов; он тоже советовал оставить спиртные напитки и без всякого видимого повода рекомендовал принимать бромистый калий. <...>
Хоботов считал своим долгом изредка навещать больного коллегу. Всё было в нём противно Андрею Ефимычу: и сытое лицо, и дурной, снисходительный тон, и слово «коллега», и высокие сапоги; самое же противное было то, что он считал своею обязанностью лечить Андрея Ефимыча и думал, что в самом деле лечит. В каждое свое посещение он приносил склянку с бромистым калием и пилюли из ревеня.[31]
Однажды Михаил Аверьяныч пришел после обеда, когда Андрей Ефимыч лежал на диване. Случилось так, что в это же время явился и Хоботов с бромистым калием. Андрей Ефимыч тяжело поднялся, сел и уперся обеими руками о диван.
― А сегодня, дорогой мой, ― начал Михаил Аверьяныч, ― у вас цвет лица гораздо лучше, чем вчера. Да вы молодцом! <...>
― Не нужно мне ни дружбы, ни твоих лекарств, тупой человек! Пошлость! Гадость!
Хоботов и Михаил Аверьяныч, растерянно переглядываясь, попятились к двери и вышли в сени. Андрей Ефимыч схватил склянку с бромистым калием и швырнул им вслед; склянка со звоном разбилась о порог.
― Убирайтесь к чёрту! ― крикнул он плачущим голосом, выбегая в сени. <...>
Посетил его и доктор Хоботов. Он принес склянку с бромистым калием и приказал Никите покурить в палате чем-нибудь. Под вечер Андрей Ефимыч умер от апоплексического удара.[31]
Он крепко сжал руками голову и проговорил с тоской:
― Зачем, зачем вы меня лечили? Бромистые препараты, праздность, теплые ванны, надзор, малодушный страх за каждый глоток, за каждый шаг ― всё это в конце концов доведет меня до идиотизма. Я сходил с ума, у меня была мания величия, но зато я был весел, бодр и даже счастлив, я был интересен и оригинален. Теперь я стал рассудительнее и солиднее, но зато я такой, как все: я ― посредственность, мне скучно жить… О, как вы жестоко поступили со мной![32]
― Как счастливы Будда и Магомет или Шекспир, что добрые родственники и доктора не лечили их от экстаза и вдохновения! ― сказал Коврин. ― Если бы Магомет принимал от нервов бромистый калий, работал только два часа в сутки и пил молоко, то после этого замечательного человека осталось бы так же мало, как после его собаки. Доктора и добрые родственники в конце концов сделают то, что человечество отупеет, посредственность будет считаться гением и цивилизация погибнет. Если бы вы знали, ― сказал Коврин с досадой, ― как я вам благодарен!
Он почувствовал сильное раздражение и, чтобы не сказать лишнего, быстро встал и пошел в дом.[32]
Чтобы вернуть прошлогоднее настроение, он быстро пошел к себе в кабинет, закурил крепкую сигару и приказал лакею принести вина. Но от сигары во рту стало горько и противно, а вино оказалось не такого вкуса, как в прошлом году. И что значит отвыкнуть! От сигары и двух глотков вина у него закружилась голова и началось сердцебиение, так что понадобилось принимать бромистый калий.
Перед тем, как ложиться спать, Таня говорила ему:
― Отец обожает тебя. Ты на него сердишься за что-то, и это убивает его.[32]
Сергей, не шевелясь, лежал на постели. Вошла Варвара Васильевна с раствором бромистого калия. Она весело сказала:
― Ну, вот тебе и успокоительные капли!.. Серёжа, пей!
― Ты бы ещё, Серёженька, лёд себе на голову положил, ― говорила Конкордия Сергеевна. ― Я сейчас велю Дашке наколоть.[33]
― Однако же и дозу закатила мне Варька!.. Что это, бром?
― Да. Ничего, что много. Лучше подействует. Стало не так страшно.
― Солёный какой! Теперь, я знаю, на несколько дней раскиснешь. Помню, раз пришлось принять, ― три дня после этого голова как будто тряпками была набита… ― Сергей помолчал и сконфуженно усмехнулся. ― Чёрт знает что я такое выкинул! <...>
Сергей, может быть, взял здесь нож. Все это бог весть чем может кончиться! Хорошо еще, что бром он принял: бром ― сильное успокаивающее, через полчаса уж не будет никакой опасности. Сергей заворочался на постели, деревянная кровать под ним заскрипела.[33]
Закутанный в теплое одеяло, я дрожал так сильно, что сами собой взбрасывались руки и ноги. Помню, отец дал мне брому в голубой чашке. Нервная лихорадка била меня до самого утра, и, засыпая к тому времени, как проснулось отделение, я видел, на границе между явью и сном, белых чаек, летавших над черным, безбрежным озером. Чаек было видимо-невидимо.[34]
― Как счастливы Будда и Магомет или Шекспир, что добрые родственники и доктора не лечили их от экстаза и вдохновения! ― сказал Коврин. ― Если бы Магомет принимал от нервов бромистый калий, работал только два часа в сутки и пил молоко, то после этого замечательного человека осталось бы так же мало, как после его собаки. Доктора и добрые родственники в конце концов сделают то, что человечество отупеет, посредственность будет считаться гением и цивилизация погибнет. Если бы вы знали, ― сказал Коврин с досадой, ― как я вам благодарен!
Он почувствовал сильное раздражение и, чтобы не сказать лишнего, быстро встал и пошел в дом.[32]
Я вѣдь долго лежать не буду, ― пробормоталъ Сухумовъ, чувствуя, что камердинеръ ему надоѣдаетъ своей внимательностью. Но тотъ все еще не отставалъ.
― Бромъ на ночь по прежнему принимать будете?
― Само собой.
― А самоварчикъ къ какому времени прикажете приготовить? <...>
Однообразное тиканье часовъ обыкновенно гипнотизируетъ, навѣваетъ сонъ, но у него сна не было, сонъ бѣжалъ отъ него. Это часовое тиканье какъ-бы выговаривало Сухумову нѣкоторыя слова. Сначала до слуха его доносилось: Іодъ, бромъ… іодъ, бромъ… А затѣмъ: Не-вра… сте-никъ, не-вра… сте-никъ…[1]
Да и врачи, постукивая его, выслушивая и дѣлая анализы его выдѣленій, строго не могли опредѣлить его главную болѣзнь. Пилъ онъ іодъ, бромъ, литій, но это были для него только палліативы.
― Нужны укрѣпляющія средства… ― слышались совѣты. <...>
― Да вотъ что еще… Гдѣ у тебя банка съ бромомъ? Ее надо на ледникѣ держать, а то бромистый натръ портится. Я на ночь долженъ выпить свою обычную порцію.
― И ландыши кушать будете на ночь?
― Само собой. <...>
― Это я, я, Леонидъ Платонычъ… Не извольте пужаться. Я бромъ принесъ вамъ, ландыши и хлоралъ-гидратъ… Тутъ и ложка, и рюмочка съ водой для капель.[1]
Забежало в магазин. У прилавка аптеки шептало неизменно, говорило о том же, и дряблый аптекарь в протянутой руке подавал бутылочку брома: «Все придет. Самочувствие ваше вернется. Бром ― неизменное средство, верное». Но бессильное тело внимало ему чуждо, и изможденный лик валился в меха шинели. Так кружила шинель по улицам, возвращаясь к себе в торопливом беге.[35]
Николай Алексеевич повторял, плача от счастья, сладчайшего всех земных утех:
— Милая, ты помнишь? Ты не забудешь, милая?
А она ему отвечала:
— Коля, милый, у тебя совсем расстроены нервы. Я же тебе говорила, что не надо так много работать. Прими брому.
— Фёдор Сологуб, из рассказа «Помнишь, не забудешь», 1912
«Впрочем, что мы стоим: заболтались… Вам необходимо скорее домой, и… жестянницу в реку; и сидите, сидите: никуда ― ни ногой (вероятно, за вами следят); так сидите уж дома, читайте себе Апокалипсис, пейте бром: вы ужасно измучились… Впрочем, лучше без брома: бром притупляет сознание; злоупотреблявшие бромом становятся неспособными ни на что… Ну, а мне пора в бегство, и ― по вашему делу». Пожав Аблеухову руку, Александр Иванович от него шмыгнул неожиданно в черный ток котелков, обернулся из этого тока и еще раз оттуда он выкрикнул: ― «А жестянницу ― в реку!» В плечи влипло его плечо: он стремительно был унесен безголовою многоножкою. <...>
Все тут сызнова поднялось. Понял он, ― не осилены его страхи; уверенность, выносившая весь этот вечер, провалилась куда-то; и все ― стало зыбким; он хотел принять брому; не было брому; он хотел почитать «Откровение»; не было «Откровения»; в это время до слуха его долетел отчетливый, беспокоющий звук: тики-так, тики-так ― раздавалось негромко; неужели ― сардинница?[2]
Кроме того, в зависимости от поведения женщин в лагере, удавалось сохранить дисциплину. Для усмирения всех порывов, все заключенные получали ежедневно в хлебе и питье громадные дозы брома. Он чувствовался по вкусу, и, кроме того, мы замечали его действие как на организме, так и на функциях мозга. Люди становились крайне рассеянными и забывчивыми. Все же, конечно, жизнь брала свое. Молодые девушки и люди влюблялись друг в друга на расстоянии, искали возможности переглянуться, встретиться на прогулке, хоть незаметно коснуться руки, локтя.[37]
Она так ловко цыкала на своего женишка, так деловито, будто знала наверняка, что обула его теперь по всей строгости закона на всю жизнь ― никуда он от нее не денется ― тут ему и крышка! Женишок был слегка «под мухой», молоденький, розовощекий, видно, только-только переставший потреблять щедро насыщенные бромом солдатские щи да каши. Перестал потреблять успокоительное, и тут же вздыбился весь его молодой организм на женитьбу. Он то и дело приговаривал: «Ништяк, прорвемся!»[38]
Увы, любовь! Да, это надо высказать!
Чем заменить тебя? Жирами? Бромом?
Как конский глаз, с подушек, жаркий, искоса
Гляжу, страшась бессонницы огромной.[41]
— Борис Пастернак, «Мне в сумерки ты всё — пансионеркою...», 1919
О, эти люди, твердые, как камень, Зажженные сигнальные огни! Их будут чтить веками и веками И говорить о них страницы книг.
И летописец пламенной свободы
Восстановит восторженным пером
Закуривающего Наркомпрода
И на столе у Наркомзема бром.[4]
↑Н. Д. Зелинский. Собрание трудов. Том 3. — М.: Издательство Академии Наук СССР, 1955 г.
↑ 12В. М. Бехтерев. Избранные произведения с систематическим указателем трудов и выступлений автора и его ближайших учеников. — М., 1954 г.
↑В. В. Рюмин, Фотогальванические элементы. — М.: «В мастерской природы», № 3, 1927 год
↑А.Г.Бетехтин, «Курс минералогии». — М.: Государственное издательство геологической литературы, 1951 год
↑ 12Борис Горзев. Новости отовсюду (редакционная колонка). — М.: «Химия и жизнь», № 3, 1970 год
↑Дорошевич В. М. «Каторга-1, Каторга-2, Каторга-3». Каторга. — М.: Захаров, 2001 год.
↑Вересаев В.В. Сочинения в четырёх томах, Том 1. — Москва, «Правда», 1990 г.
↑Дорошевич В. М., При особом мнении. — Кишинёв: Издание товарищества «Бессарабское книгоиздательство», 1917 г. — С. 63.
↑Евгенов С. В. (составитель). Дагерр, Ньепс, Тальбот — к столетию открытия фотографии. — М.: Изд. Гос. издат. кинемат. лит. 1938 г.
↑Постоянные упоминания «брома» в медицинском контексте представляют собой традиционное речевое сокращение. Под этим названием, как правило, имеются в виду водные растворы бромидов щелочных металлов: натрия и калия. Из текста чеховского письма это видно особенно чётко, когда «бром» ниже расшифровывается как «Kalii brom».
↑ 123«Александр и Антон Чеховы». Воспоминания. Переписка. — М.: Захаров, 2012 г.
↑К.И. Чуковский. Собрание сочинений. Том 11: Дневник 1901-1921 гг. — М., «Терра»-Книжный клуб, 2004 г.
↑Фигнер В.Н. Запечатленный труд. Том 2. Когда часы жизни остановились. — Москва: Издательство социально-экономической литературы «Мысль» 1964 г.
↑Андрей Белый. На рубеже двух столетий. — М.: Художественная литература, 1989 г.
↑Чехов А. П. Сочинения в 18 томах, Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. — М.: Наука, 1974 год — т. 7. (Рассказы. Повести), 1888—1891. — С. 199—221.
↑ 12Чехов А. П. Сочинения в 18 томах, Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. — М.: Наука, 1974 год — том 8. (Рассказы. Повести.), 1892-1896 гг.
↑ 1234Чехов А. П. Сочинения в 18 томах, Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. — М.: Наука, 1974 год — том 8. (Рассказы. Повести.), 1892-1896 гг.
↑ 12Вересаев В.В. Избранное. Повести и рассказы. ― Изд-во: «Мастацкая лiтаратура», Минск, 1980 г.
↑Сергеев-Ценский С.Н. Собрание сочинений. В 12 томах. Том 1. — М.: «Правда», 1967 г.
↑Андрей Белый. Старый Арбат: Повести. Москва, Московский рабочий, 1989 г.
↑Шпанов Н. Красный камень. — М.: Советский писатель, 1957 г.
↑Делианич. А. Вольфсберг-373. — Сан-Франциско: «Русская жизнь», 1961 г.
.svg){kind=logo}
