Клюква богата витаминами, различными полезными кислотами (как хинная, яблочная, бензойная), пектиновыми и дубильными веществами. Благодаря бензойной кислоте, плоды могут храниться до следующего урожая (так же как и брусника). Из ягод клюквы приготавливают морсы, кисели, варенья, джемы, соусы, желе, сиропы, всевозможные начинки для конфет, тортов и сладкой сдобы, а также в солении-квашении капусты, мочении яблок и мн. др. Из листьев клюквы можно приготовить полезный чай.
Также, существует устойчивое идиоматическое выражение «развесистая клюква» (или, как вариант, раскидистая клюква или же просто клюква), которое обозначает вымысел, небылицу, ложные или искажённые представления, вздор и нелепые выдумки, обнаруживающие полное незнание предмета (о котором идёт речь). Кроме того, эта идиома содержит в себе очевидный элемент оксюморона — низкорослый стелющийся по земле кустик клюквы никак не может быть развесистым.
Клюква в научно-популярной литературе и публицистике
― Ты уж принеси... а то я забуду, ― говорила она. Обед из двух блюд с куском говядины в супе стоил семнадцать копеек, а без говядины одиннадцать копеек. На второе ― то котлеты, то каша, то что-нибудь из картошки, а иногда полная тарелка клюквенного киселя и стакан молока. Клюква тогда стоила три копейки фунт, а молоко две копейки стакан. Не было никаких кассирш, никаких билетиков. И мало было таких, кто надует Моисеевну, почти всегда платили наличными, займут у кого-нибудь одиннадцать копеек и заплатят. После выставок все расплачивались обязательно.
Грибы ищешь, а ягоды просто собираешь. Собирание их больше похоже на однообразную и довольно утомительную работу, когда ползаешь по земляничной поляне на четвереньках или даже сидишь, обирая место вокруг себя. Я уже не говорю о таких ягодах, как черника, брусника или клюква. Добыча их даже и не работа, а промысел. В более северных местах существуют специальные гребки для собирания этих ягод. Эти гребки представляют из себя гладкий деревянный лоточек, наподобие того, которым черпают муку.[1]
Прежде всего, клюква это ягода. Когда псковскиестарухи идут в лес, от них можно услышать: «Пошла по малину», «Пошла за брусникой», «Иду за черницей». И только за «клюквой» никто не ходит, ходят за «ягодой». Это безличное наименование показывает, насколько клюква важнее и уважаемее всех прочих лесных ягод. Хотя, конечно, собственные «имена» у неё есть. Клюква, клюкова, журавлика. Особенно ― журавлика, когда в сентябре ранним утром за полчаса до рассвета идёшь на мох, то клики журавлей слышны за много километров, словно хрусталь кипит в серебряной кастрюльке. Если есть что в мире настоящее и одновременно по-неземному сказочное, так это прощальный клик журавлей в заиндевелом осеннем воздухе. Что касается сентенции Маршака о невероятной кислоте клюквы, то после первых серьёзных заморозков она оказывается не вполне верной. Схваченная морозом клюква становится мягкой и обогащается сахарами. Такое происходит не только с клюквой, но и со многими другими ягодами, которые в недозрелом виде горчат: с брусникой, калиной, рябиной. Почему это происходит ― вопрос особый, относится к области биохимии, и сейчас я его разбирать не стану. Скажу лишь, что в годы колхозногоизобилия, когда у жителей деревень не было возможности купить сахара, в деревнях чай, а вернее ― зверобой, пили вприкуску с давленой мороженой клюквой.
«Что-то сладенького захотелось, пойду клюковки достану» ― как я удивился, впервые услышав эти слова! А теперь понимаю ― так оно и есть, сладкая ягода клюква. Клюква среди всех ягод самая поздняя. До такой степени поздняя, что оказывается самой ранней. Как сказал один малыш в книге Чуковского: «Я завтра так рано встану, что ещё поздно будет». О подснежной клюкве все слышали, хотя далеко не все её пробовали. Весенняя клюква ― продукт нежный и хранится плохо. Впрочем, до весны еще далеко, и попробовать мороженой клюковки удастся не скоро. В прежние времена власти официально объявляли срок, начиная с которого можно брать клюкву. Причины для запрета были уважительные: среди всех ягод клюкву более всех собирают на продажу, и всякий сборщик стремится обогнать конкурентов и первым пройтись по необобранным местам.[2]
Обычно клюквенный ликёр получается слегка мутноватый, все-таки марля, даже сложенная вдвое, не самый лучший фильтр, поэтому надо дать готовому ликеру отстояться и осторожно слить с осадка, опустившегося на дно. И главное: если не хотите на следующий день лечиться кислой клюквой, то помните ― ликёры не пьют, их смакуют! Ликера, приготовленного по приведенному рецепту, должно хватить года на три. Такая она, развесистая клюква, умеющая угодить всем, от малыша до любителя посидеть за рюмочкой.[2]
— Ах, боже мой! — зашептала встревоженно Дуняша, отворяя дверь. — Не говорите так громко и не стучите ногами. Ведь барин из Парижа приехал! Нынче под вечер вернулся!
При слове «барин» Жирков сделал шаг назад от двери, и им на мгновение овладел малодушный, чисто мальчишеский страх, какой испытывают даже очень храбрые люди, когда неожиданно наталкиваются на возможность встречи с мужем.
«Вот-те клюква! — подумал он, прислушиваясь, с какою осторожностью Дуняша запирала дверь и уходила назад по коридорчику. — Что же это такое? Это значит — поворачивай назад оглобли? Merci, не ожидал!»
И ему стало вдруг смешно и весело. Его поездка к ней из города на дачу, в глубокую ночь и под проливным дождём, казалась ему забавным приключением; теперь же, когда он нарвался на мужа, это приключение стало казаться ему ещё курьёзнее.
Какой же великий торг! Широкие плетушки на санях, ― всё клюква, клюква, всё красное. Ссыпают в щепные короба и в вёдра, тащат на головах. ― Самопервеющая клюква! Архангельская клюкыва!.. ― Клю-ква... ― говорит Антон, ― а по-нашему и вовсе журавиха.
С’ёжились, сморщились лиловые ягоды сочной когда-то голубицы, осыпалась смородина, и только свет-брусника крупными ядреными гроздьями алеет на склонах сопок, да ее соперница клюква ― толстая, упитанная, похожая на упившегося до отвала клопа, чувствует себя прекрасно среди этого всеобщего процесса отмирания. Кедрач гордо зеленеет своей непокорной хвоей, но, увы, кедрового орешка уже не отведаешь ― все шишки тщательно вышелушены белками, кедровками, бурундуками и геологами, и груды пустой шелухи и остовы выпотрошенных шишек битой посудой валяются под каждым кустом.[3]
Кислая и очень полезная для здоровья ягода клюква растёт в болотах летом, а собирают её поздней осенью. Но не все знают, что самая-самая хорошая клюква, сладкая, как у нас говорят, бывает, когда она перележит зиму под снегом.[4]
Только уж когда очень много её соберётся на одном месте, заметишь сверху и подумаешь: «Вот кто-то клюкву рассыпал». Наклонишься взять одну, попробовать, и тянешь вместе с одной ягодинкой зелёную ниточку со многими клюквинками. Захочешь ― и можешь вытянуть себе из кочки целое ожерелье крупных кровяно-красных ягод. То ли что клюква ― ягода дорогая весной, то ли что полезная и целебная и что чай с ней хорошо пить, только жадность при сборе её развивается страшная. Одна старушка у нас раз набрала такую корзину, что и поднять не могла. И отсыпать ягоду или вовсе бросить корзину тоже не посмела. Да так и промаялась до ночи возле полной корзины.[4]
Мясо, что ли? ― Журавлиха, не мясо. Растаяла окаянная! Журавлиха ― клюква: старик везёт её кому-то в подарок. ― А лапти зачем? ― спрашивает пилот. ― Сын просил сплести для баловства.[5]
На тёмном чердаке под самой крышей связки рябины висели, словно берёзовые веники. Листья на гроздьях посохли, пожухли и свернулись, и сами ягоды, перемёрзшие за зиму, тоже чуть сморщились, вроде изюма, зато были вкусны. Свежая рябина ― та и горьковата, и чересчур кисла, есть её трудно, так же как раннюю клюкву. Но и клюква и рябина, прихваченные морозом, приобретают ни с чем не сравнимые качества: и от горечи что-то осталось, а всё-таки сладко и, главное, никакой оскомины во рту.[5]
Командир соскочил с жёрдочки, взмахнул клювом, и трах! — семечко разлетелось на две половинки, а клёст снова взлетел на своего деревянного коня, пришпорил и замер, глядя вдаль.
Надо было придумать клесту имя. Мне хотелось, чтоб в имени был отмечен и его командирский нрав, и крепкий клюв, и красный цвет оперения. Нашлось только одно слово, в котором есть и клюв и красный цвет, ― клюква. Подходящее слово. Жаль только, нет в клюкве ничего командирского. Я долго прикидывал так и эдак и назвал клеста ― Капитан Клюквин.
Всю ночь за окном слышен был дождь и ветер.[6]
― Како? ― снова не понял Шурка.
― Твоё! ― рявкнул Булыга и закашлялся, подавился клюквой. ― Подай сей момент!
Шурка вскочил с дивана и за дуло выволок ружьё из прихожей. Оно зацепилось за порог и не протаскивалось в комнату, упиралось.
― Ты не ори, ― сказал Шурка, подавая ружьё и не понимая ещё, в чём дело. <...>
― Стрелял? Шурка кивнул: ― Утицу.
― Врёшь! Утка ещё не летела. Кого стрелял? Говори!
― Кого надо! ― заорал Шурка. ― Чего ты пристал, булыжник!
― Ну ладно, ― сказал Булыга, внезапно успокаиваясь. ― Суд разберётся. Слова эти Шурку ошеломили, он окостенел, тупо разглядывая блюдо с клюквой.[6]
Казалось тогда, или в памяти искривилось: бескрайняя, плоская, как стол, зелено-бурая равнина, обманчиво-близкие, без эха, ауканья, чавканье под сапогами, пружинистость и холодная влажность мха, колючесть невесть когда и почему успевшей высохнуть до ломкости осоки, уродливость и дикость какая-то выверченных в стволе и кроне сосенок, яркое, без жара, солнце над головой, дурнопьян разопревшего в тепле и сырости свинушника, боль в пояснице от работы внаклонку, оскомина во рту, томительное до отчаяния ожидание, когда же, черт возьми, наполнится набирушка, болтающаяся на поясе, погромыхивающая на своем бездонном дне несколькими горстями ягод, заусеницы и ссадины на правой руке и клюква, клюква, клюква ― сплошь кочки, гряды, делянки, будто обронил боженька свои бесконечные чётки и просыпались они с неба на землю красным дождем.[7]
Я уже отмечал, что Лукин очень ироничен, с превосходным чувством юмора; он, как, в общем, принято у полярников, посмеивается над корреспондентами, которые ради сиюминутного читательского внимания поднимают до небес то, что вполне могло бы оставаться на земле. Однако, уважая профессионализм, он к нашему брату терпелив и великодушен: стремясь к точности, может десять раз остановиться, пояснить и повторить рассказ, чтобы в запись не попала развесистая «клюква»; рассказывает он просто и ёмко, не затемняя суть дела излишним юмором ― которым, кстати говоря, он никогда не бравирует; все главные его истории я записал на диктофон, расшифровал их и даю с минимальными поправками, неизбежными при расшифровке прямой речи.[8]
Теперь Гусаков шёл первым, близко за ним ― Костя, остальные тащились поодаль. Проголодавшиеся, они то и дело нагибались за клюквой, на ходу срывали её горстями. Было жарко, низкорослые болотные деревца тени давали немного, гимнастёрки промокли от пота. Гусаков расстегнул свою до последней пуговицы, отяжелевший вещмешок повесил на одно плечо, давая охолонуть спине. <...> Ещё бы чего-нибудь съесть. Но пищи тут не было, разве кроме клюквы. Да разве клюквой наешься? Стало хуже, когда захотелось пить.[9]
« Каждому, как клюква, ясно:
нечего баклуши бить,
надо в нашей, надо в Красной,
надо в армии служить».
С огорченья ― парень скис.
Ноги врозь, и морда вниз.[12]
Пса не кормили, ― бродит сонный
С клочком капусты на хвосте.
Конец... Упарилась стряпуха,
Как клюква, жар её ланит.
Склони к набитой бочке ухо:
Под камнем сок чуть-чуть шипит.[11]
— Саша Чёрный, «Капуста» [из поэмы «Дом над Великой»], 1928
Я придумал число̀-обезьянку
И число под названием дом.
И любую аптечную склянку
Обозначить хотел бы числом. Таракан, и звезда, и другие предметы ―
Все они знаменуют идею числа. Свечи, яблоки, гвозди, портреты ―
Все, что выразить в знаках нельзя.
Мои числа ― не цифры, не буквы,
Интегрировать их я не стал:
Отыскавшему функцию клюквы
Не способен помочь интеграл.[13]
↑Латинское сложное слово «oxy-coccos» происходит от греч.ὀξύς («кислый») и греч.κόκκος («ягода») и говорит само за себя. У клюквы есть и другие названия. Например, первые европейские поселенцы называли клюкву ягодой-журавлём (Сraneberry), из-за сходства с шеей и головой журавля раскрытых цветков на длинных стеблях. А в XVII веке новые англичане клюкву иногда называли медвежьей ягодой (Bearberries) — застать в лесумедведя за клюквой в ту пору было обычным делом.
↑Почти все виды в этом семействе — вечнозелёные стелющиеся кустарнички, растущие, как правило, на северно-полушарных болотах. Ранее род Вакциниум, заметно отличающийся от прочих вересковых своими сочными и разнообразными ягодами, иногда выделяли в отдельное семейство «Брусничные». Кроме собственно клюквы и брусники в род Вакциниум входит также голубика (два вида: высокорослая и обыкновенная), красника, черника и ещё несколько небезынтересных для человека растений.
.jpg)
.svg){kind=logo}
