Анемо́н или Анемо́на,[комм. 1]Ве́треница, иногда Простре́л (лат.Anemone) — маленькое травянистое растение, красивый северный цветок из большого рода ветреница семейства лютиковых, включающего до двухсот видов. Некоторые виды анемона очень близки к роду прострел (лат.Pulsatílla) и под именем анемон (или анемона) часто может иметься в виду именно пульсати́лла. В частности, сон-трава (лат.Pulsatílla pátens или лат.Anemóne pátens) — это один из видов прострела, который часто называют анемоном.[комм. 2] Ветреницы очень распространены в умеренной и полярной климатической зоне Северного полушария, включая Арктику. Многие виды анемона — эффектные садовые растения.
...они вошли и увидели сад, да какой ещё сад! И ворота его были со сводами, точно портик, и были покрыты лозами, а виноград там был разных цветов — красный, как яхонт, и чёрный, как эбен. И они вошли под навес и нашли там плоды, <...> И были тут абрикосы — от камфарных до миндальных и хорасанских, и сливы, подобные цвету лица прекрасных, и вишни, уничтожающие желтизну зубов, и винные ягоды двух цветов — белые отдельно от красных, — и померанцы, цветами подобные жемчугам и кораллам, и розы, что позорят своей алостью щеки красивых, и фиалка, похожая на серу, вспыхнувшая огнями в ночь, и мирты и левкои и лаванда с анемонами, и эти цветы были окаймлены слезами облаков, и уста ромашек смеялись, и нарциссы смотрели на розы глазами негров, и сладкие лимоны были как чаши, а кислые — только ядра из золота.
В руке у графини был букет из разноцветных анемонов, называемых будто бы по-русски ветреницами, а на лбу сверкала утренняя звезда из бриллиантов. Однако же ничто в ней, кроме девственных красок наряда, не напоминало невинного утра, патриархальной простоты рассвета.
Трудно было найти лучший уголок для отдохновения. Весна, долго задерживаемая холодами, вдруг началась во всей красе своей, и жизнь заиграла повсюду. Уже голубели пролески, и по свежему изумруду первой зелени желтел одуванчик, лилово-розовый анемон наклонял нежную головку. Рои мошек и кучи насекомых показались на болотах: за ними вдогон бегал уж водяной паук; а за ним и всякая птица в сухие тростники собралась отовсюду.
В то время как Консуэло изливала своё возмущение, поражённый каноник озирался кругом, словно боясь, как бы проклятие небес, призываемое этой пылкой душой, не обрушилось на его драгоценные волкамерии и любимые анемоны. Высказав всё, Консуэло бросилась к воротам, которые по-прежнему были на запоре, перелезла через них и последовала за каретой Кориллы...
— Как чудесно здесь весною! — сказала девочка, и они очутились в свежем, зелёном буковом лесу; у их ног цвела душистая белая буквица, из травки выглядывали прелестные бледно-розовые анемоны. — О, если бы вечно царила весна в благоухающих датских лесах!
Но в ту же минуту из глубины леса донёсся такой гармоничный, торжественный звон, что четверо-пятеро из них решили углубиться в лес. А лес был густой-прегустой, трудно было и пробираться сквозь чащу деревьев и кустов. Ноги путались в высоких стеблях дикого ясминника и анемонов, дорогу преграждали цепи цветущего вьюнка и ежевики, перекинутые с одного дерева на другое.
Есть целая малорусская песня, основанная на веровании в тайное сочувствие природы физической душе человека: плакала старуха Грициха, а молодая сестра сон-траву рвала, старуху пытала: что сон трава ― казацкая сила или казацкая могила? «Сон-трава, голубушка, выростала в поле, брала ту траву недоля, давала моей дочке! Ох, дочка моя, дочка! Пришло нам горевать, нашего молодого Ивана в могиле искать». Эта могильная сон-трава, открывающая человеку во сне тайны, принадлежит к роду Анемона (Anemone patens, pulsatilla). Это растение в преданиях наших встречается с плакун-травой: как, по греческой мифологии, анемоны выросли от слёз Киприды, плакавшей над трупом Адониса,[комм. 3] так у нас от слёз вырастала плакун-трава, от чего получила и самое название.[1]
— Фёдор Буслаев, «Об эпических выражениях украинской поэзии», 1850
Сцена представляет восхитительное местоположение в окрестностях Древних Афин, украшенное всеми изумительными дарами древней благодатной греческой природы, то есть: анемонами, змеями, ползающими по цистернам; медяницами, сосущими померанцы...
Это было раннею весной; всюду цвели подснежники и крокусы.
— Недурны! — сказал мотылёк. — Миленькие подросточки! Только… зеленоваты больно!
Мотылёк, как и все юноши, искал девиц постарше.
Потом он оглядел других и нашёл, что анемоны горьковаты, фиалки немножко сентиментальны, тюльпаны — щеголихи, белые лилии простоваты...
Затем, из дилижанса вышла барыня.
— Девица Май! — отрекомендовалась она. На ней было лёгкое летнее платье и калоши; платье шёлковое, буково-зелёное, в волосах анемоны; от неё так пахло диким ясминником, что часовой не выдержал, чихнул.[2]
Сделайте еще один опыт: сорвите один из этих анемонов, которые назывались в былое время цветами колдуна и, быть может, играли роль в этих ужасных, порожденных страхом обрядах. Положите цветок на этот камень, напоминающий по форме языческий жертвенник, станьте на колени и, подняв правьте руку, произнесите: «Отче наш, иже еси на небесех!.. Я, слуга Твой, и это чёрное привидение, которое сегодня, в день Троицы, я сделал своим слугою на этот час, мы поклоняемся Тебе перед этим алтарём, возвращённым истинной вере!» Смотрите!
Привидение тоже срывает цветок и кладет его на жертвенник; оно преклоняет колени и воздевает правую руку к Богу, Правда, оно хранит молчание, но и немые могут служить Богу достойным образом...
Антипа поспешно достал медаль императора — и сам, с трепетом на неё взирая, показывал её толпе со стороны лицевого изображения.
Но тут внезапно раскрылись створчатые двери золотой трибуны — и при ярком блеске свечей, окруженная рабами, гирляндами из анемон, появилась. Иродиада.
Ассирийская митра, прикреплённая подбородником, спускалась ей на лоб. Перекрученные кудри рассыпались вдоль пурпурного пеплума, прорезанного во всю длину рукавов.[3]
Пришла весна. Она прелестна на нашем острове. Воздух тогда — пьяный от благоуханий. Пышные тюльпаны, золотистый анемон, белый нарцисс, дикий жасмин и разноцветные ползучие розы затягивают сплошным ковром каждую береговую полянку, каждую прогалинку в лесу.
Как человек со средствами он каждый год ездил за границу, но не для того, чтобы дышать живительным воздухом гор, купающих в облаках свои снеговые вершины и утопающих подошвами в виноградных садах, не к морю, смотреть, как росистым утром и таинственным вечером купается в нём золотое солнце, не в леса, где зреют бледные лимоны и рдеют жаркие пятна апельсинов, нет, он запирался в католические монастыри, и в старинных библиотеках, в архивной пыли проводил часы, дни и недели, изучая какой-нибудь завиток или буквы, погружаясь в разгадку какого-нибудь символического рисунка, где расцветала целая флора странных, широких анемонов, тюльпанов, гранатовых цветов, перевивших крест...[4]
— Надежда Лухманова, «Вне жизни» (Посвящается сыну моему Борису), 1901
Любовь — это пламенная адская музыка, заставляющая танцевать даже сердца стариков. Это маргаритки, широко распускающие свои лепестки с наступлением ночи, это анемона, которая закрывается от дуновения и от прикосновения умирает.
Такова любовь.
Другие ветреницы, растущие в разных частях Дальнего Востока, в большинстве своём тоже являются ранневесенними растениями. Химический состав ветрениц изучен недостаточно, а дальневосточных — тем более. Известно, что ветреница дубравная во всех частях содержит анемонол (протоанемонин, или анемоновая камфора), который обладает едким вкусом и острым запахом, и распадается на анемонин и анемоновую кислоту. Анемонол вызывает на коже ожоги. При высушивании это свойство пропадает. В ветренице вильчатой обнаружена транс-аконитовая кислота.
Ветреницы содержат те же ядовитые вещества, что и другие растения семейства лютиковых, поэтому картина отравления ими в общем близка к картине отравления прострелом, лютиками и другими растениями этого семейства. По-видимому, возможность отравления ветреницами сравнительно невелика, поскольку они реже других растений семейства лютиковых применяются в народной медицине. В научной же медицине ветреницы не используются. Токсичность ветрениц равна 45 мл на 1 кг веса.[5]
С роскошным анемоном;
Едва приметным склоном
Твой сходит сад к реке;
Шумит невдалеке
Там мельница смиренна:
С колёс жемчужна пена
И брызгов дым седой;
Мелькает над рекой
Нарцисс Сарона, Соломон,
Любил Балькис, царицу Юга.
Она цвела, как анемон,
Под лаской царственного друга.
Но часто плакал от испуга, Умом царицы ослеплён.
Великолепный Соломон...[10]
Надеждинская стала лужайкой
С загробными анемонами в руке,
А Вы, маленький, идете с Файкой,
Заплетая ногами, вдалеке, вдалеке. Собака в сумеречном зале
Лает, чтобы Вас не ждали.
— Михаил Кузмин, «На улице моторный фонарь...», 1912
Ярки ситцы анемонов,
Жарок красочный их звон,
Словно он
В перекличке повторён
Ловких, смелых и умелых,
Во сноровках почернелых
И кующих
Сильных рук.[11]
Я никого не люблю, потому
Что я люблю анемону.
Я не отдам никому, никому Ключ к своему Илиону. Каждую ночь воспеваю я Холодный взор анемоны. Каждую ночь шелестит змея, Но я удушаю стоны.
Пусть анемона моя далеко,
Пусть слышен голос Харона..
Я не хочу ничего, ничего,
Как ты, моя анемона.[13]
Прошлое так безвозвратно, так тихо, так непорочно
Как всё понятно, как всё убаюкано бременем…
Спит анемона, ей снится ― всё ждёт, всё непрочно,
Всё возвращается, отяжелевшее временем.[17]
Рокот анемоны спит в электричестве
Золото заката возвратилось в чёрную реку
Стало больно от чёрного снега
В тот год умерли медные змеи
И верблюды отправились в пустыню за горной водой...[17]
— Борис Поплавский, «Рокот анемоны спит в электричестве...», 1934
Птицы-анемоны появлялись в фиолетово-зелёном небе.
Внизу, под облаками, было море, и под ним на страшной глубине — ещё море, ещё и ещё море, и наконец подо всем этим — земля, где дымили небоскрёбы и на бульварах духовые оркестры тихо и отдалённо играли.
— Борис Поплавский, «Птицы-анемоны появлялись в фиолетово-зелёном небе…» (автоматические стихи), 1930-е
Чёрное дерево вечера росло посредине анемоны
Со сказочной быстротой
Опять что-то происходило за границами понимания
Изменялись окна стёкла касались времени
А за окном была новая жизнь...
↑Название «анемо́на» в женском роде является калькой с латинского названия, данного ещё Карлом Линнеем (лат.Anemone — женский род). Так предпочитают называть анемо́н люди науки (ботаники) и вслед за ними — также садоводы. Однако в беллетристике и обыденном языке гораздо более укрепилось название «анемон», более короткое, изящное и естественное. Примерно такая же путаница происходит и с русским названием (включая и ботаническое). Часть видов анемона — это ветреница (в женском роде). Но другая часть — прострел (в мужском).
↑Но и кроме сон-травы, которая одновременно и анемон, и прострел, очень часто может оказываться так, что и другие виды ветреницы (анемоны) с научной точки зрения относятся именно к роду прострел. Таковы, например, анемон поникающий, горный, чернеющий и некоторые другие. Подобная «путаница» достаточно часто встречается в современной систематике, когда обыденное сознание не успевает за новейшими научными работами ботаников, а те, с свою очередь, слишком часто меняют границы таксонов.
↑Фёдор Буслаев приводит одну из легенд, согласно которой от слёз Киприды, плакавшей над трупом Адониса выросли анемоны. Однако, эта версия грешит некоторой непоследовательностью. — Согласно другой легенде, из слёз Киприды (Афродиты) и крови Адониса выросли ярко-красные цветы — адонисы, растения близко-родственные и очень похожие на анемоны.
↑«Бел и ал, со дна растёт скалой» — анемон на морском дне? Нет, в стихотворении Брюсова нет никакой ошибки. Из-за внешнего сходства с этим цветком морские животные Актинии (лат.Actiniaria) иногда называют «морскими анемонами».
↑«Горная анемона» (или Anemone sylvestris), о которой (видимо, ради красоты) пишет Холодковский в гербарии своей дочери, на самом деле очень редко растёт в горах. Это типичное лесное и полевое растение умеренного климата и называется оно: Ветреница лесная.