Перейти к содержанию

Болиголов

Материал из Викицитатника
(перенаправлено с «Conium»)
Болиголов пятнистый (Англия)

Болиголо́в[комм. 1] или пятни́стый оме́г (лат. Cónium maculatum)[комм. 2] — характерного облика влаголюбивое двухлетнее травянистое растение из семейства зонтичных (лат. Apiaceae), достаточно широко распространённое в Европе, Малой Азии и Сибири. Ботанический род болиголов — является олиготипным, то есть, включает в себя малое количество видов (от двух до четырёх). На первый взгляд, эти растения своим обликом ничем не отличаются от прочих растений семейства зонтичных, а листья напоминают петрушку. Однако отличается — запах. В жаркую погоду или если любую часть болиголова немного потереть, растение издаёт сильный и неприятный «мышиный» запах.

Все виды болиголова очень ядовиты. В особенности этим прославился болиголов пятнистый. Действие его яда до некоторой степени напоминает знаменитую цикуту, хотя и с некоторыми отличиями.[комм. 3] В настоящее время считается доказанным, что именно болиголов пятнистый в Афинах и Древней Греции (под названием цикуты) выполнял функцию «государственного яда»,[1] одного из способов приведения в исполнение смертных приговоров,[2] и только позднее это ботаническое название перешло к другому, хотя и родственному растению, современной цикуте.

Болиголов в коротких цитатах

[править]
  •  

Ибо и болиголов есть зелие, и мясо ястреба есть мясо, но никто в здравом уме не будет ясти белену, ниже прикоснется песиему мясу, разве в великой нужде.

  — «Каноны Православной Церкви», IX век
  •  

Гибнут розы когда-то весёлого сада,
Где разросся безжалостный болиголов.

  Джордж Гордон Байрон, (пер. Вяч. Иванова), «При отъезде из Ньюстедского аббатства», 1803
  •  

...могила брата невинного, никем не знаемая, приосенилась толстым стеблем болиголова. Пастух срезал его и сделал свирель; приложил ее к устам своим, и чудо-свирель играет песню печальную...[3]

  Евгений Гребёнка, «Страшный зверь», 1835
  •  

...толстые стволы болиголова поддерживаютъ темные большіе шары своихъ крупныхъ сѣменъ...[4]

  Григорий Потанин, «Полгода в Алтае», 1859
  •  

Из холма, склеенного природой из громадных, уродливых камней, сквозь трубочку из болиголова, вставленную каким-то неведомым благодетелем, тонкой струйкой бежала вода.[5]

  Антон Чехов, «Степь», 1888
  •  

― Ох, кажется, я задремала, ― подумала графская дочь, качаясь, потому что ветер, пропитанный запахом болиголова и дикой мяты, баюкал её, как в колыбели…[6]

  Александр Амфитеатров, «Жар-цвет», 1895
  •  

Болиголов, наркоз, с противным духом...[7]

  Константин Бальмонт, «Огонь приходит с высоты…» (из цикла «Огонь»), 1905
  •  

Роза прекрасна по форме и запах имеет приятный,
Болиголов некрасив и при этом ужасно воняет. [8]

  Саша Чёрный, «Гармония» (подражание древним), 1908
  •  

Повсюду он, лишь он один,
― Болиголов, наш господин!..[9]

  Михаил Савояров, «Не растение» (из сборника «Не в растения»), 1919
  •  

Особый, очень острый запах осоки смешивался со сладкой, какой-то ореховой вонью болиголова, от которой действительно начинала болеть голова.[10]

  Валентин Катаев, «Белеет парус одинокий», 1936
  •  

Прямо на груде мусора, посреди входа, вырос большой куст ядовитого болиголова. Оттуда, из подземного хода, донесся к нам тяжёлый запах плесени, гнилого дерева.[11]

  Владимир Беляев, «Старая крепость», 1940
  •  

Позади корчмы берег зарос крапивой и высокими зонтичными цветами болиголова. Из этих пахучих зарослей слышался тревожный писк ― там, очевидно, прятались испуганные грозой цыплята.[12]

  Константин Паустовский, «Книга о жизни. Далёкие годы», 1946
  •  

Нарастал приятный, отчасти химический, виляющий, как змея, запах болиголова. <...> Запах болиголова стал душистее, тяжелее, он тоже был заодно с неизвестностью, жившей в канавах.[13]

  Владимир Дудинцев, «Белые одежды», 1987
  •  

...потянуло первыми приятными струями из закрывших впереди дорогу зарослей болиголова. Это были предупреждающие струи ― болиголов не зря носит своё название. Вскоре начался и сам кустарник.[13]

  Владимир Дудинцев, «Белые одежды», 1987
  •  

Молодой купырь и кервель чрезвычайно похожи на очень опасное растение болиголов (Conium maculatum) <...>. Будьте очень осторожны, листья купыря и болиголова настолько похожи, что, положенные рядом, почти совершенно не отличаются![14]

  Наталья Замятина, «Кухня Робинзона», 1994
  •  

Собирая семена тмина в природе, будьте осторожны, чтобы не столкнуться с уже знакомым вам болиголовом. <...> Ошибка вполне может стоить вам жизни.[14]

  Наталья Замятина, «Кухня Робинзона», 1994
  •  

...впервые он увидел ее, когда танцевала она в роще в зарослях болиголова.[15]

  — Сергей Алексеев, «Джон Рональд Руэл Толкин. Жизнь и легенды», 1997
  •  

Кроме ягод красавки в состав снадобья входили и другие ядовитые растения, особым способом приготовленный экстракт которых мог вызвать сильное нервное возбуждение и иллюзию парения в воздухе — например, болиголов (Conium maculatum). Помимо колдовских мазей это очень ядовитое растение семейства зонтичных служило составной частью любовных «отворотных» зелий или просто использовалось в качестве отравы.[16]

  — Светлана Мельникова, Сказки и «волшебные» растения, 2003
  •  

На Дальнем Востоке болиголов пятнистый — заносный сорняк <...>. Растёт группами, иногда образует заросли.[1]

  — Пётр Зориков, «Ядовитые растения леса», 2005
  •  

Быстрое обездвиживание человека, отравившегося высокой дозой болиголова, само по себе типично, зачастую оно соповождается обильным слюнотечением, тошнотой, рвотой, поносом. Иногда бывают и судороги.[1]

  — Пётр Зориков, «Ядовитые растения леса», 2005
  •  

Что я видел? Разъятые рассветом перья ковыля, шатры болиголова, раскинутые в зените...[17]

  Александр Иличевский, «Перс», 2010
  •  

Болиголов крапчатый <...> двулетнее сильноядовитое растение из семейства зонтичных. <...> С лечебными целями используют соцветия, верхушки надземной части или целое растение.[18]:906

  — Геннадий Непокойчицкий, «Лекарственные растения в народной медицине», 2013
  •  

В течение нескольких столетий в Афинах болиголов был официальным ядом для казней, и он в ответе за смерть многих известных исторических фигур, таких как Сократ <...>, Ферамен и Фокион.[19]

  — Фез Инкрайт, «Магия растений: убийцы и целители», 2016
  •  

...болиголов был выбран греками из-за его осторожной, неторопливой натуры: смерть от болиголова занимает несколько часов и приближается настолько постепенно, что иногда уже во время казни доза оказывалась недостаточной и её нужно было повторить.[19]

  — Фез Инкрайт, «Магия растений: убийцы и целители», 2016
  •  

...судороги являются симптомом отравления болиголовом водяного рода (Cicuta), а не болиголовом пятнистым (C. maculatum).[19]

  — Фез Инкрайт, «Магия растений: убийцы и целители», 2016
  •  

На эгейском острове Кеос жители, достигнув определенного возраста, принимали болиголов, чтобы не быть обузой в старости.[19]

  — Фез Инкрайт, «Магия растений: убийцы и целители», 2016

Болиголов в научной и научно-популярной литературе

[править]
  •  

Алкалоиды красавки вызывают сильнейшие галлюцинации и, в частности, иллюзию полёта, из-за чего это растение было составной частью знаменитой «мази ведьм», действие которой описал в «Мастере и Маргарите» Михаил Булгаков. Конечно, намазав тело даже самой лучшей из волшебных мазей, вряд ли удастся реально оторваться от земли, но вот испытать подобное ощущение... Кроме ягод красавки в состав снадобья входили и другие ядовитые растения, особым способом приготовленный экстракт которых мог вызвать сильное нервное возбуждение и иллюзию парения в воздухе — например, болиголов (Conium maculatum). Помимо колдовских мазей это очень ядовитое растение семейства зонтичных служило составной частью любовных «отворотных» зелий или просто использовалось в качестве отравы.[16]

  — Светлана Мельникова, Сказки и «волшебные» растения, 2003
  •  

На Дальнем Востоке болиголов пятнистый — заносный сорняк; обнаружен П. Г. Горовым (1966). Растёт группами, иногда образует заросли. <...>
Как ядовитое и лекарственное растение болиголов пятнистый хорошо известен ещё в древности. В Афинах и Древней Греции его соком лишали жизни приговорённых к смерти. Им были отравлены афинский полководец Фокион и философ Сократ.
Быстрое обездвиживание человека, отравившегося высокой дозой болиголова, само по себе типично, зачастую оно соповождается обильным слюнотечением, тошнотой, рвотой, поносом. Иногда бывают и судороги.
Непосредственной причиной смерти при отравлениях болиголовом является паралич дыхательной мускулатуры; в отдельных случаях, когда отравление развивается очень бурно, пострадавший погибает от паралича дыхательного центра.
Обычно при тяжёлых отравлениях от момента поступления яда в желудок до гибели пострадавшего проходит не более полутора часов. Только в редких случаях заболевание затягивается до суток и более в связи с сохранением функции дыхательных мышц.[1]

  — Пётр Зориков, «Ядовитые растения леса», 2005
  •  

Болиголов крапчатый (Болиголов пятнистый, Омег пятнистый) = Conium maculatum L. — двулетнее сильноядовитое растение из семейства зонтичных. Произрастает почти по всей России. С лечебными целями используют соцветия, верхушки надземной части или целое растение.[18]:906

  — Геннадий Непокойчицкий, «Лекарственные растения в народной медицине», 2013

Болиголов в публицистике и документальной литературе

[править]
  •  

Изрядным енкратитам (воздержиикам) на важное их возражение: для чего и мы не всё ядим, да ответствуется сие: яко и извержениями нашими гнушаемся. Ибо по достоинству для нас и зелие травное есть то же, что мясо, а в разсуждении пользы, как в зелии отделяем вредное от здраваго, тако и в мясе различаем вредное от полезнаго. Ибо и болиголов есть зелие, и мясо ястреба есть мясо, но никто в здравом уме не будет ясти белену, ниже прикоснется песиему мясу, разве в великой нужде. Посему ядший не сделал беззакония.

  — «Каноны Православной Церкви», IX век
  •  

«...Так пошли в воскресное утро болиголов; и все монахини смотрели на проходившие по каналу корабли в солнечный постный день. Между тем, лебеди страдали под ядовитым мостом».[20]

  Макс Нордау, «Вырождение. Карикатурные формы мистицизма (Пеладан, Роллина, Метерлинк)», 1892
  •  

С растениями семейства зонтичных, такими как купырь, кервель, сныть, нужно быть очень осторожными. Если вы не совсем уверены, какое именно растение перед вами, лучше его не собирать. Очень хорошо, если вы найдете эти растения летом, как следует разберетесь в их отличительных признаках, запомните, где их искать весной. Обязательно проверьте, нет ли поблизости других зонтичных, особенно ядовитых.
Молодой купырь и кервель чрезвычайно похожи на очень опасное растение болиголов (Conium maculatum), летом его довольно легко отличить по голому, слабо бороздчатому стеблю с малиновыми пятнами, блестящему и покрытому восковым налетом. Кроме того, болиголов, особенно на солнце, пахнет мышами. Будьте очень осторожны, листья купыря и болиголова настолько похожи, что, положенные рядом, почти совершенно не отличаются! Разница заметна только в основаниях листьев — у купыря они бороздчатые и немного опушенные, а у болиголова гладкие. Черешки болиголова тоже гладкие, а у купыря имеют сверху глубокую бороздку. Для наглядности я, показывая студентам эти растения, вкладываю лист одного среди листьев другого и сама с трудом их различаю.[14]

  Наталья Замятина, «Кухня Робинзона», 1994
  •  

Собирая семена тмина в природе, будьте осторожны, чтобы не столкнуться с уже знакомым вам болиголовом. Внешний вид семян действительно похож, но обязательно обратите внимание, на чем эти семена растут. Ошибка вполне может стоить вам жизни.
Прежде всего, обратите внимание на высоту растения. Даже самые мощные кусты тмина не превышают 80 см, а обычно они гораздо ниже. Болиголов же, хотя и считается, что его наименьшая высота 60 см, бывает таким очень редко и в очень плохих условиях. Обычная его высота метр с лишним, иногда до 200 см. Так что, собирая тмин, все рослые зонтичные лучше сразу обойти стороной.
Вторым признаком можно считать запах — болиголов пахнет мышами, а запах тмина трудно с чем-нибудь спутать. Но этот признак ненадежен. Если вы собираете тмин, руки у вас очень скоро приобретут его запах, а сухой болиголов ничем не пахнет.[14]

  Наталья Замятина, «Кухня Робинзона», 1994
  •  

В то время Рональд в очередной раз выздоровел и был направлен на очередные курсы. Эдит поселилась рядом. В свободные дни они с Эдит гуляли по окрестным лугам. Вблизи Руза они отыскали рощицу с зарослями болиголова и там бродили. Вот какой описывал Рональд свою жену в воспоминаниях: «Её волосы были черными, кожа — светлой, глаза — ясными, и она могла петь — и танцевать». И она пела и танцевала для него в роще. Так появилось сказание, ставшее центральным в «Сильмариллионе» — история смертного человека Берена, что полюбил бессмертную эльфийскую деву Лутиэн Тинувиэль, а впервые он увидел ее, когда танцевала она в роще в зарослях болиголова.[15]

  — Сергей Алексеев, «Джон Рональд Руэл Толкин. Жизнь и легенды», 1997
  •  

Несмотря на то что болиголов делит место в этой книге по крайней мере еще с тремя родственниками, на самом деле это член гораздо более безобидной семьи зонтичных. Его внешний вид, сходный с другими зонтичными растениями, такими как обычная морковь, петрушка и дикий кервель, иногда приводил к трагической ошибке. Все части растения болиголова очень ядовиты из-за содержащихся в них алкалоидов, а наибольшей токсичностью среди них отличается кониин — яд нервно-паралитического действия.
Слава этой древнегерманской погребальной травы, без сомнения, происходит от древних греков. В течение нескольких столетий в Афинах болиголов был официальным ядом для казней, и он в ответе за смерть многих известных исторических фигур, таких как Сократ (о его казни более подробно рассказано в начале этой книги), Ферамен и Фокион. Это растение пользовалось особым вниманием немцев: они считали, что оно наполнено ненавистью, и утверждали, что оно ненавидит те растения, которые больше нравятся людям, и его неприязнь, например, к руте настолько сильна, что она нигде не будет расти рядом с ним.[19]

  — Фез Инкрайт, «Магия растений: убийцы и целители», 2016
  •  

Некоторые исторические источники отмечают, что смерть от болиголова была мучительной и характеризовалась удушьем и конвульсиями. Это хороший пример того, почему полезно знать о возможном неправильном переводе или неправильной идентификации: судороги являются симптомом отравления болиголовом водяного рода (Cicuta), а не болиголовом пятнистым (C. maculatum). Истинный болиголов был выбран греками из-за его осторожной, неторопливой натуры: смерть от болиголова занимает несколько часов и приближается настолько постепенно, что иногда уже во время казни доза оказывалась недостаточной и ее нужно было повторить. Так случилось во время казни Фокиона, афинского государственного деятеля, известного своей честностью. Согласно протоколам, начальной дозы болиголова было недостаточно, и палач, пользуясь своим положением, отказался готовить вторую дозу, пока ему не заплатят дополнительные 12 драхм.[19]

  — Фез Инкрайт, «Магия растений: убийцы и целители», 2016
  •  

В Древней Греции самоубийство при определенных обстоятельствах считалось благородным и часто санкционировалось. На эгейском острове Кеос жители, достигнув определенного возраста, принимали болиголов, чтобы не быть обузой в старости. Философ Мишель де Монтень рассказывает об одном таком случае, который произошел в присутствии Секста Помпея, римского полководца I века: «Секст Помпей, направляясь в Азию, по дороге из Негропонта остановился на острове Кее. Как сообщает один из его приближенных, случилось как раз так, что, когда он там находился, одна весьма уважаемая женщина, изложив своим согражданам причины, по которым она решила покончить с собой, попросила Помпея оказать ей честь своим присутствием при ее смерти. Помпей согласился и в течение долгого времени пытался с помощью своего отменного красноречия и различных доводов отговорить её от её намерения, но все было напрасно, и под конец он вынужден был дать согласие на ее самоубийство. Она прожила девяносто лет в полном благополучии, и телесном, и духовном; и вот теперь, возлегши на свое более чем обычно украшенное ложе, она, опершись на локоть, промолвила: «<…> Что касается меня, то фортуна всегда обращала ко мне свой благой лик, и вот боязнь, как бы желание жить дольше не принудило меня узреть другой ее лик, побуждает меня отказаться от дальнейшего существования, оставив двух дочерей и множество внуков». Сказав это, она дала наставления своим близким и призвала их к миру и согласию, разделила между ними свое имущество и поручила домашних богов своей старшей дочери; затем она твердой рукой взяла чашу с ядом и, вознеся мольбы Меркурию и попросив его уготовить ей какое-нибудь спокойное местечко в загробном мире, быстро выпила смертельный напиток. Но она продолжала следить за последствиями своего поступка; чувствуя, как ее органы один за другим охватывал леденящий холод, она заявила под конец, что холод этот добрался до ее сердца и внутренностей, и подозвала своих дочерей, чтобы те сотворили над ней последнюю молитву и закрыли ей глаза».[19]

  — Фез Инкрайт, «Магия растений: убийцы и целители», 2016

Болиголов в мемуарах, письмах и дневниковой прозе

[править]
Заросли болиголова пятнистого (США)
  •  

Сократ сперва ходил, потом сказал, что ноги тяжелеют, и лёг на спину: так велел тот человек. Когда Сократ лёг, он ощупал ему ступни и голени и немного погодя — ещё раз. Потом сильно стиснул ему ступню спросил, чувствует ли он. Сократ отвечал, что нет. После этого он снова ощупал ему голени и, понемногу ведя руку вверх, показывал нам, как тело стынет и коченеет. Наконец прикоснулся в последний раз и сказал, что когда холод подступит к сердцу, он отойдёт.
Холод добрался уже до живота, и тут Сократ раскрылся — он лежал, закутавшись, — и сказал (это были его последние слова):
— Критон, мы должны Асклепию петуха. Так отдайте же, не забудьте.
— Непременно, — отозвался Критон. — Не хочешь ли ещё что-нибудь сказать?
Но на этот вопрос ответа уже не было. Немного спустя он вздрогнул, и служитель открыл ему лицо: взгляд Сократа остановился. Увидев это, Критон закрыл ему рот и глаза.[комм. 4]
Таков, Эхекрат, был конец нашего друга, человека — мы вправе это сказать — самого лучшего из всех, кого нам довелось узнать на нашем веку, да и вообще самого разумного и самого справедливого.[21]

  Платон, смерть Сократа из диалога «Федон»
  •  

По сухимъ окраинамъ забокъ, гдѣ лучше грѣетъ солнце, спорятъ съ кустарниками своей высотой разныя сложноцвѣтныя: репейникъ и шишебарникъ, — зонтичныя: болиголовъ и дягиль... <...>
Въ воздухѣ начинаютъ носиться пушистые сѣмена разныхъ сложноцвѣтныхъ; растенія, хранящія сѣмена въ коробкахъ, гремятъ отъ прикосновеніи къ нимъ; толстые стволы болиголова поддерживаютъ темные большіе шары своихъ крупныхъ сѣменъ...[4]

  Григорий Потанин, «Полгода в Алтае», 1859
  •  

Лес поредел. В лицо дохнуло сыростью, и мы подъехали к чёрной корчме. Она стояла на самом берегу Брагинки, под ивами. Позади корчмы берег зарос крапивой и высокими зонтичными цветами болиголова. Из этих пахучих зарослей слышался тревожный писк ― там, очевидно, прятались испуганные грозой цыплята. На кривое крылечко вышел пожилой тучный еврей ― хозяин корчмы Лейзер. Он был в сапогах.[12]

  Константин Паустовский, «Книга о жизни. Далёкие годы», 1946

Болиголов в беллетристике и художественной прозе

[править]
  •  

Вот и деревья зазеленели. Прибережные взгорья Удая покрылись травою, как бархатом. Настал час трудолюбия: клики пахаря раздавались на полях, пастухи погнали овец на паству сочную. Всё ожило, и могила брата невинного, никем не знаемая, приосенилась толстым стеблем болиголова. Пастух срезал его и сделал свирель; приложил ее к устам своим, и чудо-свирель играет песню печальную, досель им неслыханную:
По малу-малу, овчарю, грай,
Не врази моего серденька вкрай.
Мене брат убыв, на лугу зарыв,
За того вепря, що в саду рыв.
Он удивляется, надувает ее в другой раз, и опять повторяется та же песня заунывная. Целый день играл пастух на свирели и к вечеру тихо потянулся со стадом в деревню.[3]

  Евгений Гребёнка, «Страшный зверь», 1835
  •  

Охотник рад бы шмыгнуть в сторону, в лес, но нельзя: по краю стеной тянется густой колючий терновник, а за терновником высокий душный болиголов с крапивой. Но вот, наконец, тропинка. Мужичонок ещё раз машет собаке и бросается по тропинке в кусты. Под ногами всхлипывает почва: тут ещё не высохло. Пахнет сырьём и менее душно. По сторонам кусты, можжевельник, а до настоящего леса ещё далеко, шагов триста.[22]

  Антон Чехов, «Он понял!», 1883
  •  

Около полудня бричка свернула с дороги вправо, проехала немного шагом и остановилась. Егорушка услышал тихое, очень ласковое журчанье и почувствовал, что к его лицу прохладным бархатом прикоснулся какой-то другой воздух. Из холма, склеенного природой из громадных, уродливых камней, сквозь трубочку из болиголова, вставленную каким-то неведомым благодетелем, тонкой струйкой бежала вода.[5]

  Антон Чехов, «Степь», 1888
  •  

― Ох, кажется, я задремала, ― подумала графская дочь, качаясь, потому что ветер, пропитанный запахом болиголова и дикой мяты, баюкал её, как в колыбели… И вот ей стало сладко-сладко… И в дремотной истоме ей чудилось, будто старый дуб наклоняет к ней свою шумную голову, тянется к ней узловатыми ветвями и на одном, самом крошечном, сучке блестит её потерянное кольцо. Графская дочь хотела его схватить, но ветви обняли её крепко… только это уже не ветви, а руки ― бурые, в зелёных рукавах, и кольцо блестит на мизинце…[6]

  Александр Амфитеатров, «Жар-цвет», 1895
  •  

Редвуд был пробужден от своих размышлений остановкой поезда на станции Чизельгерст. Он тотчас же узнал ее по высокой каланче, стоявшей в Кемден-хилл и по цветущим кустам гигантского болиголова,[комм. 5] которые окаймляли дорогу.[23]

  Герберт Уэллс, «Пища богов и как она пришла на Землю», 1904
  •  

Водосток привел его к болотцу, сплошь заросшему высоким лесом камыша, осоки и сорняков. Здесь даже в самый яркий полдень была сумрачная прохлада. Множество одуряющих запахов резко ударило в нос. Особый, очень острый запах осоки смешивался со сладкой, какой-то ореховой вонью болиголова, от которой действительно начинала болеть голова. Остролистые кустики дурмана, покрытые чёрно-зелёными коробочками с мясистыми колючками и длинными, необыкновенно нежными и необыкновенно белыми вонючими цветами, росли рядом с паслёном, беленой и таинственной сон-травой.[10]

  Валентин Катаев, «Белеет парус одинокий», 1936
  •  

Подземный ход начинался у обрыва, под высокой стеной. Снаружи он был похож на самый обыкновенный вход в погреб. Куда-то вниз вели белые каменные ступеньки, наполовину засыпанные мусором и навозом. Прямо на груде мусора, посреди входа, вырос большой куст ядовитого болиголова. Оттуда, из подземного хода, донесся к нам тяжёлый запах плесени, гнилого дерева.[11]

  Владимир Беляев, «Старая крепость», 1940
  •  

Населяя зеленью приречные низины, лога, обмыски, проникая в тень хвойников, под которыми доцветала брусника, седьмичник, заячья капуста и вонючий болотный болиголов, всегда припаздывающее здесь лето трудно пробиралось по Опарихе в гущу лесов, оглушённых зимними морозами и снегом.[24]

  Виктор Астафьев, «Царь-рыба», 1974
  •  

Эти места, оставленные птицами, утыканные полуживым молчаливым сосняком, чем дальше проникал в них бегун, становились глуше. Нарастал приятный, отчасти химический, виляющий, как змея, запах болиголова. Душистый кустарник, осыпанный мелкими бледными цветами, был Фёдору Ивановичу по грудь и рос настолько плотно, что полностью скрывал глубокие, опасные канавы. Он, этот болиголов как бы сторожил вход на богатейший кочкарник, куда люди с крепкой головой ходили за черникой. Впервые забежав в эти дебри, Федор Иванович случайно заглянул в просвет между кустами, туда, где угадывалась канава. Его встретил на редкость тупой, как у крокодила, непроницаемый и караулящий взгляд судьбы. Запах болиголова стал душистее, тяжелее, он тоже был заодно с неизвестностью, жившей в канавах.[13]

  Владимир Дудинцев, «Белые одежды» (часть третья), 1987
  •  

Здесь он обогнал нескольких женщин, работниц из учхоза и помахал им. У каждой было ведро, поодиночке и по две они шли все в одну сторону ― за черникой. Потом потянуло первыми приятными струями из закрывших впереди дорогу зарослей болиголова. Это были предупреждающие струи ― болиголов не зря носит своё название. Вскоре начался и сам кустарник. Запах стал сильнее, теперь от леса несло химической эссенцией. Фёдор Иванович остановился и повернул назад.[13]

  Владимир Дудинцев, «Белые одежды», 1987
  •  

Потом след на воде. Среди плесени. Поплыл он, значит… Наконец, дядик Борик сказал ― «здесь» и, сев на землю, ткнул несколько раз рукой в самую гущу болиголова. Фёдор Иванович, морщась от крепкого аромата, стараясь не делать глубоких вдохов, разгрёб куст, усыпанный цветочками, раздвинул пружинистые охапки стеблей, и вдруг на него глянуло тёмное глубокое око канавы. Там в полумраке дрожала вода, темная, как кофе, плавали блины зелёной плесени. А чуть ближе, почти под ногами Фёдора Ивановича виднелась лысоватая бледная голова, облепленная редкими мокрыми прядями. [13]

  Владимир Дудинцев, «Белые одежды», 1987
  •  

Отошёл ― слышу, он орёт. Потом поплыл. А там же крыша над канавой, болиголов сплошной. Темнота… Он все хлюпается, хлюпается. И покрикивает иногда. Вот минут через пяток я и подхожу. Разгрёб кусты, а он там. Мне в глаза смотрит.[13]

  Владимир Дудинцев, «Белые одежды», 1987
  •  

«Чего ищешь-то? ― спрашиваю, бывало. ― Хоть бы себя поберёг, а то, не ровён час… С багульником шутки плохи ― что твой болиголов». Он же отмахивается только: «Отдыхать зимой будем, Ланя, отсыпаться на медвежий манер. А сюда нас поставили полный разрез сделать. Каждому слою своё место и применение найти».[25]

  Еремей Парнов, «Александрийская гемма», 1990
  •  

Вскоре они вышли на рубеж. За ним открывалось аэродромное поле. Оно было утыкано прутиками с привязанными к ним выцветшими тряпками. Заросшие болиголовом ржавые костровые бочонки тоже означали посадочные коридоры. Вдалеке, почти до винта скрываясь бурьяном, стоял вертолёт.[26]

  Александр Иличевский, «Матисс», 2006
  •  

Что я видел? Разъятые рассветом перья ковыля, шатры болиголова, раскинутые в зените: жаворонок бьётся в колоколе небосвода.[17]

  Александр Иличевский, «Перс», 2010

Болиголов в стихах

[править]
Цветущий болиголов (Прага)
  •  

Ньюстед! Ветром пронизана замка ограда,
Разрушеньем объята обитель отцов.
Гибнут розы когда-то весёлого сада,
Где разросся безжалостный болиголов.

  Джордж Гордон Байрон, (пер. Вяч. Иванова), «При отъезде из Ньюстедского аббатства», 1803
  •  

Однажды он бросил взгляд
На свой запущенный сад;
Болиголов и крапива
Вот всё, что там было.[19]

  Томас Харди, «Двое мужчин», 1886
  •  

И с чела Кабибонокки,
С кос его в снегу холодном
Стали падать капли пота,
Как весною каплет с крыши
Иль с ветвей болиголова.[27]

  Иван Бунин, «Песня о Гайавате» (II. Четыре ветра), 1903
  •  

И много, и много отвратностей разных,
Красивых цветов, и цветов безобразных,
Нахлынули, тянутся, в мыслях — прибой,
Рождённый самою Судьбой.
Болиголов, наркоз, с противным духом, —
Воронковидный венчик белены,
Затёрто-жёлтый, с сетью синих жилок, —
С оттенком буро-красным заразиха,
С покатой шлемовидною губой...[7]

  Константин Бальмонт, «Огонь приходит с высоты…» (из цикла «Огонь»), 1905
  •  

Роза прекрасна по форме и запах имеет приятный,
Болиголов некрасив и при этом ужасно воняет.
Байрон, и Шиллер, и Скотт совершенны и духом и телом,
Но безобразен Буренин, и дух от него нехороший.[8]

  Саша Чёрный, «Гармония» (подражание древним), 1908
  •  

Ваши прошивки ― мережками, Ваши дорожки-то строчены,
Ваши убрусы-то вышиты искусницею Вероникою.
А у меня-то ― присухами болиголов изуроченный
Горько любуется издали полевой медвяной гвоздикою.[28]

  Вера Меркурьева, «М.М. Замятниной», 1918
  •  

Он водяной, он топяной,
Он городской и никакой,
Облитый роскошью седин
Повсюду он, лишь он один,
― Болиголов, наш господин!..[9]

  Михаил Савояров, «Не растение» (из сборника «Не в растения»), 1919
  •  

Муха сползает с пыльного эполета
лопуха, разжалованного в рядовые.
Выраженье «ниже травы» впервые
означает гусениц. Буровые
вышки разросшегося кипрея
в джунглях бурьяна, вьюнка, пырея
синеют от близости эмпирея.
Салют бесцветного болиголова
сотрясаем грабками пожилого
богомола. Темно-лилова
сердцевина репейника напоминает мину,
взорвавшуюся как бы наполовину.[29]

  Иосиф Бродский, «Эклога 5-я (летняя)», 1981

Комментарии

[править]
  1. Название «болиголов» (растение, вызывающее головную боль) достаточно широко распространено среди народных имён разных растений. В частности, цикуту называют водяным болиголовом, а также болиголовом нередко именуют багульник.
  2. Латинское название болиголова ко́ниум (лат. Cónium) происходит от греческого слова др.-греч. κόννος (волчок). Такое прозвище болиголов получил за тот эффект, который производят его ядовитые плоды, если их съесть не слишком большое количество, то они вызывают головокружение. Земля уходит из-под ног и крутится как волчок.
  3. Несколько современных версий «расследования» (на основании сохранившихся свидетельств учеников и друзей, описывающих клиническую картину смерти Сократа) утверждают, что Сократ отравил себя не цикутой, а как раз водным настоем (или выжатым соком) болиголова. (см. Enid Bloch. «Journal of the International Plato Society», Hemlock Poisoning and the Death of Socrates: Did Plato Tell the Truth? — №1, March 2001 A version of this article was also printed in «The Trial and Execution of Socrates: Sources and Controversies», Thomas C. Brickhouse (Editor), Nicholas D. Smith (Editor), ISBN 978-0195119800, 2001)
  4. В диалоге Платона «Федон» — клиническая картина смерти Сократа описана хотя и кратко, но достаточно отчётливо. В частности, указаны такие её особенности, как постепенное остывание (окоченение) тела, начиная с конечностей, а также спокойный характер умирания. В разделе «Болиголов в научной и научно-популярной литературе» помещена цитата из книги Зорикова «Ядовитые растения леса», которая позволяет сравнить смерть Сократа с клиническими признаками отравления болиголовом, а затем (в статье Цикута) — и с картиной отравления цикутой.
  5. Болиголов — двухлетняя трава, очень ядовитая; на вкус горькая; применяется в медицине. В Древней Греции сок болиголова служил для отравления преступников. (прим. к изданию 1930 г.)

Источники

[править]
  1. 1 2 3 4 П.С.Зориков, «Ядовитые растения леса», — Владивосток, Российская Академия Наук, Дальневосточное отделение; изд. «Дальнаука», 2005 г., ISBN 5-8044-0524-1. — стр.21-22
  2. «Энциклопедия Смерти. Хроники Харона». Часть 2: Словарь избранных Смертей — на сайте «Библиотекарь.ru»
  3. 1 2 Е. П. Гребёнка в сборнике: Сильфида: Фантастические повести русских романтиков. Сост. и примеч. И. Н. Фоминой. — М.: Современник, 1988 г.
  4. 1 2 Г. Н. Потанин. «Полгода в Алтае». — СПб., «Русское слово» (издатель Г. А. Кушелёв-Безбородко), № 9 за 1859 г.
  5. 1 2 Чехов А. П. Сочинения в 18 томах, Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. — М.: Наука, 1974 год — том 7. (Рассказы. Юморески), 1888 г.
  6. 1 2 А. В. Амфитеатров. Собрание сочинений в 10 томах. Том 1. — Москва: НПК «Интелвак», 2000 г.
  7. 1 2 К. Д. Бальмонт. Полное собрание стихов. Том пятый. Издание второе — М.: Изд. Скорпион, 1911 г.
  8. 1 2 Саша Чёрный, собрание сочинений в пяти томах, — Москва: «Эллис-Лак», 2007 г.
  9. 1 2 Михаил Савояров. «Слова», стихи из сборника «Не в растения»: «Не растение»
  10. 1 2 Катаев В. П. «Белеет парус одинокий». — М.: Эксмо, 2007 г.
  11. 1 2 В. П. Беляев. «Старая крепость». Кн. первая и вторая — Минск: «Юнацтва», 1986 г.
  12. 1 2 Паустовский К. Г. «Далёкие годы». М.: «АСТ; Астрель», 2007 г.
  13. 1 2 3 4 5 6 Дудинцев В. Д. «Белые одежды». — М.: Советский писатель, 1988 г.
  14. 1 2 3 4 Наталья Замятина. Кухня Робинзона. Рецепты блюд из дикорастущих растений и цветов. — М.: Институт технологических исследований, 1994 г. — 656 с.
  15. 1 2 Сергей Алексеев. Джон Рональд Руэл Толкин. Жизнь и легенды. — М.: «Знание - сила», №9, 1997 г.
  16. 1 2 С. В. Мельникова. Сказки и «волшебные» растения. — М.: «Биология», апрель 2003 г. — 400 стр.
  17. 1 2 Александр Иличевский, «Перс» (роман). — Москва, изд. «АСТ», 2010 г.
  18. 1 2 Геннадий Непокойчицкий. Большая энциклопедия. Лекарственные растения в народной медицине. — М.: Издательство АНС, 2013 г.
  19. 1 2 3 4 5 6 7 8 Фез Инкрайт. Магия растений: убийцы и целители (пер. Робатень Л. С.). — М.: АСТ, 2022 г. — 400 с.
  20. Нордау Макс. «Вырождение», «Современные французы», (серия Прошлое и настоящее) — М.: Республика, 1995 г. — 400 стр.
  21. Платон, диалог «Федон» в переводе С.П.Маркиша
  22. Чехов А. П. Сочинения в 18 томах, Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. — М.: Наука, 1974 год — том 2. (Рассказы. Юморески), 1883—1884 гг. — стр. 167
  23. Уэллс Г. Собрание фантастических романов и рассказов. Том 4. — М.: Век (Литературная газета), 1995 г. — 400 с.
  24. Астафьев В.П. «Царь-рыба»: Повествование в рассказах. — М.: Современник, 1982 г.
  25. Е. И. Парнов, «Александрийская гемма». — М.: «Московский рабочий», 1992 г.
  26. Александр Иличевский, «Матисс»; — Москва, «Новый Мир», №2-3, 2007 г.
  27. И. Бунин. Стихотворения. Библиотека поэта. — Л.: Советский писатель, 1956 г.
  28. Меркурьева В. А. Тщета. — Москва, «Водолей Publishers», 2007 г.
  29. Иосиф Бродский. Стихотворения и поэмы: в 2 томах. Новая библиотека поэта (большая серия). — СПб.: «Вита Нова», 2011 г.

См. также

[править]