Патрио́т — человек патриотических убеждений или такого же поведения, иногда демонстративного. Патриот провозглашает свою верность моральным и политическим принципам, главным содержанием которых является любовь, привязанность к отечеству и готовность пожертвовать своими интересами ради него. Патриотизм предполагает гордость достижениями и культурой своей родины, желание сохранять её характер и культурные особенности и идентификацию себя (особое эмоциональное переживание своей принадлежности к стране и своему гражданству, языку, традициям) с другими членами своего народа, стремление защищать интересы родины и своего народа, любовь к своей родине, стране, народу, привязанность к месту своего рождения, к месту жительства.
Тебе я посвящаю эти слёзы, о прекрасная отчизна моя,— тебе эти душераздирающие, страстные мяуканья! В честь твою совершаю я эти прыжки, эти скачки и пируэты, исполненные добродетели и патриотического духа!…
Некоторые люди не заботятся ни о славе, ни о бедствиях отечества, его историю знают только со времени кн. Потёмкина, имеют некоторое понятие о статистике только той губернии, в которой находятся их поместия; со всем тем почитают себя патриотами, потому что любят ботвинью, и что дети их бегают в красной рубашке.
Турок побили еще два раза ― на суше и море, сегодни носили по городу отбитые знамена, но я их не видел, узнал же обо всем, заехав к брату перед обедом. Клянусь честью, я не люблю войны и патриот вообще слабый, ― но приятно слышать о победе! Я бы хотел, чтоб со знаменами произошло что-нибудь торжественное, чтоб их носили при страшной пушечной пальбе и колокольном звоне, чтобы на улицах происходила давка, чтоб всякий к ним рвался и теснился поближе! Какой отличный эффект это произвело бы в народе![3]
«Хороший» человек был патриот по преимуществу. Он зарождался, жил и умирал в своём милом Глупове. Он был, так сказать, продуктом местных нечистот; об них одних болело его сердце; к ним одним стремились его вожделения, и никаких иных навозных куч он не желал, кроме тех, которыми окружено было его счастливое детство. Петербурга он не любил и не понимал; он охотно допускал, что хорошие люди могут зарождаться в Москве, в Рязани, в Тамбове и, разумеется, в Глупове; но в Петербурге, по его мнению, могут существовать только выморозки, не имеющие ни малейшего понятия о том, что за блаженство есть буженину, когда она изжарена в соку и притом легонько натёрта чесноком...[4]
Интеллект, патриотизм, христианство и твёрдое доверие к Нему, кто никогда не оставлял эту благословенную землю, по-прежнему в состоянии наилучшим образом уладить все существующие у нас сегодня трудности… Тайные струны памяти, протянувшиеся от каждого поля битвы и могилы патриота к каждому живому сердцу и домашнему очагу через всю нашу широкую страну, все же зазвучат единым хором Союза, когда к ним снова прикоснутся лучшие ангелы нашего естества, и это непременно произойдёт.[5]
Особенно отличается этими чувствами некто о. Анания, ватопедский инок, лукавый, настойчивый, сам лично очень богатый; патриот эллинский, пожертвовавший недавно на Афинский университет такую большую сумму денег, что ему, как рассказывали тогда, правительство эллинское дало, чтобы почтить его, особый, нарочный пароход для возвращения на Афон. Люди, подобные Ананию, нашли средство, как подействовать издали и лукаво на иноков совершенно иных убеждений и жизни…[6]
А. А. Наумова была вообще восторженная патриотка и свой патриотизм распространяла и на обитаемый ею край. У нее в девичьей сидело до тридцати девушек, которые плели великолепные кружева, производили разного рода вышивания, ткали ковры и вообще занимались изящными рукоделиями. Однажды она вздумала воспользоваться крапивой, которая росла в то время в Казанской губернии в страшном изобилии потому, что тогда позёмом не дорожили и разбрасывали его куда ни попало. Крапива достигала более двух аршин высоты, и из нее Анна Александровна приказала выделывать волокна, как из пеньки, затем пряли, ткали полотна и даже платки, не уступающие но тонкости своей батисту. Эти-то изделия, а равно изящные рукоделия своих сенных девушек, Анна Александровна поднесла государю Николаю Павловичу во время приезда его в Казань, а потом и государю-наследнику Александру Николаевичу в 1837 г., во время его путешествия по России.[7]
Чтобы быть патриотом, надо было сказать и повторять: «это наша страна, права она или нет», и призывать к маленькой войне. Разве не ясно, что эта фраза является оскорблением для нации?[8]
Какому тяжелому испытанию подвергаются теперь наши «патриоты», бывало так хваставшие своим патриотизмом. Видят они всеобщий развал, победу немца, распадение отечества, перемену всякого рода. Не говорят ли они себе, что все это плоды патриотизма, каким они его понимали и применяли? Надо сознаться, что для многих патриотизм — это была либо любовь к своему дому, своему житейскому комфорту, своим привычкам, либо привязанность к своим личным и семейным задачам, даже к своим карьерным успехам.[9]
Россия есть Востоко-Запад и в этом источник сложности и мучительности её судьбы, её несчастной истории. В душе культурного русского человека всегда происходит борьба Востока с Западом. Русский человек тоскует по Западу и мечтает о нем. Он хочет выйти из восточной замкнутости и ищет восполнения. Западничество есть чисто русское, восточно-русское явление. Русские культурные люди не только любили Запад, но они были влюблены в него, они не могли жить без него. Россия бесконечно много от Запада получила. Русским принадлежат самые трогательные и проникновенные слова о великой культуре Запада. Славянофил Хомяков назвал западную Европу «страной святых чудес». В великое прошлое западной культуры был совершенно влюблен византиец К. Леонтьев. Наконец, Достоевский, который для многих людей Запада олицетворяет собою таинственный, хаотический и отталкивающий Восток, говорил самые потрясающие слова о величии Западной Европы и назвал русского человека патриотом западной Европы. Величайшие русские мыслители и писатели обличали не Запад вообще, не вообще западную культуру, а современную западную цивилизацию, безбожную и буржуазную, отступившую от своего великого прошлого. Россия не есть тот Восток, который видел сотворение мира и начало вещей.
Жолио-Кюри сделал все для того, чтобы в руки гитлеровцев не попал запас «тяжелой воды», который мог бы значительно ускорить использование атомной энергии в их кровавых целях. Славный учёный превратил свою лабораторию в «Коллеж де Франс» в арсенал боеприпасов для партизан. Дважды гитлеровцы арестовывали отважного патриота, но он вновь продолжал борьбу с врагом.[10]
— Сергей Вавилов, «В защиту выдающегося ученого ― пламенного борца за мир Фредерика Жолио-Кюри», 1950
Друзья двадцатитрехлетнего Эммануэля Груши были потрясены, услышав, что сын маркиза не только отдался делу революции, но и ушел добровольцем в армию рядовым! А молодой Груши сделал именно это, намеренно отвернувшись от богатства и привилегий, и вскоре затерялся в рядах патриотов. Ему еще раз предстоит затеряться через двадцать шесть лет, но на этот раз с маршальским жезлом в руках и во главе 33 тысяч вооруженных солдат.[11]
В лабораторных записных книжках супругов Кюри за 18 июля 1898 года указано, что они предлагают назвать новый элемент полонием «по имени страны, являющейся родиной одного из нас». Так в названии первого из открытых элементов нашел выражение патриотизм Марии Склодовской-Кюри. В то время Польша (по-латыни Polonia) не была самостоятельной, она входила в состав Российской империи и терпела жестокий национальный гнёт: даже в гимназиях запрещалось преподавание и чтение книг на польском языке. Названием нового элемента молодая полька заявила на весь мир о надеждах польских патриотов на создание независимого польского государства. Спустя полгода, 26 декабря 1898 года, Мария и Пьер Кюри вместе с Бемоном нашли новый химический элемент. Он был более чем в тысячу раз активнее урана. В сообщении об открытии они писали: «… Полученное нами радиоактивное вещество содержит неизвестный элемент, который мы предлагаем назвать радием».[12]
Проводятся среди школьников и чемпионаты, там собирается много зрителей. Болельщики — это родители, ученики представленных на соревнованиях школ, а большая часть зрителей — патриоты своих городов, пользующиеся случаем проявить свой патриотизм. Из этих турниров американцы и черпают хоккеистов для Лиги.[13]
...Это премия Андрея Белого, показывающая, кто есть кто в том сегменте литературного пространства, где заняты исключительно художественными провокациями и инновациями. Это премии Союза писателей России, что на Комсомольском проспекте, присуждаемые столь же исключительно профессиональным патриотам со справкой. Это система президентских (и последовавших за ними губернаторских) премий, не всегда, с ошибками, но позиционирующих себя как премии государственного признания и общественного резонанса. И премия имени Аполлона Григорьева, претендующая на то, чтобы быть экспертным подтверждением гамбургского счёта.[14]
— Сергей Чупринин, «Нулевые годы: ориентация на местности», 2003
Эти вещи не должны передвинуть политику. Человеку не запретишь. Может быть, у него – ну я не знаю – какой-то комплекс неполноценности. Или у него, может быть, какие-то недоразумения, связанные с конкретными отношениями с той или иной национальностью. Но это не характерно для сознания, для мышления русских патриотов. И русских имперских националистов, в том числе вашего покорного слуги.
Я патриот. У меня высокая привязка к корням, к родине. Дома, на родине, я заряжаюсь. Я не из Москвы. Когда я езжу к себе на родину, я могу там заниматься, работать, не сидеть на месте. Но я возвращаюсь всё равно отдохнувшей. Мне вот эта вот «зарядка» необходима.
— Людмила Никитина, неоднократный призёр России и Мира по фитнесу. (6 апреля 2014 г.), интервью для MassiveGym.com
Что там погреб, что там дровяной сарай — я решительно высказываюсь в пользу чердака! — Климат, отечество, нравы, обычаи — сколь неизгладимо их влияние; да, не они ли оказывают решающее воздействие на внутреннее и внешнее формирование истинного космополита, подлинного гражданина мира! Откуда нисходит ко мне это поразительное чувство высокого, это непреодолимое стремление к возвышенному! Откуда эта достойная восхищения, поразительная, редкостная ловкость в лазании, это завидное искусство, проявляемое мною в самых рискованных, в самых отважных и самых гениальных прыжках? — Ах! Сладостное томление переполняет грудь мою! Тоска по отеческому чердаку, чувство неизъяснимо-почвенное, мощно вздымается во мне! Тебе я посвящаю эти слёзы, о прекрасная отчизна моя,— тебе эти душераздирающие, страстные мяуканья! В честь твою совершаю я эти прыжки, эти скачки и пируэты, исполненные добродетели и патриотического духа!…
Вдруг известие о нашествии и воззвание государя поразили нас. Москва взволновалась. Появились простонародные листки графа Растопчина; народ ожесточился. Светские балагуры присмирели; дамы вструхнули. Гонители французского языка и Кузнецкого моста взяли в обществах решительный верх и гостиные наполнились 10 патриотами: кто высыпал из табакерки французской табак и стал нюхать русской; кто сжёг десяток французских брошюрок, кто отказался от лафита и принялся за кислые щи. Все закаились говорить по-французски; все закричали о Пожарском и Минине, и стали проповедовать народную войну, собираясь на долгих отправиться в саратовские деревни.[15]
Я очень большая патриотка, иначе не говорю и не пишу, как по-русски, согласна даже любить дым отечества, но вонь переносить не могу.[1]
— Алексей Апухтин, из повести в письмах «Архив графини Д**», 1890
На Ваш второй вопрос: «Что заставило вас представлять советское правосудие как великую инквизицию?» ― объясняю: не что, а кто ― мой следователь Хрипушин. Он обещал сделать из меня «свиную отбивную» и сказал, что ему в этом патриоты помогут ― «их у нас знаешь сколько?» Если сомневаетесь, устройте очную. А вот с товарищем Луначарским мне устраивать её не надо.[16]
— Юрий Домбровский, «Факультет ненужных вещей», часть четвёртая, 1978
Большинство из них, конечно, честные люди и патриоты России. Но что такое «большинство», если речь идет о шпионаже?
Досадно в потном городе терять
Английское коротенькое лето,
Когда сама Природа, так сказать,
К лицу и очень празднично одета.
Как можно «заседать» и «обсуждать»,
Когда лужайки зеленеют где-то?
Когда чудесно соловей поёт,
Как может жить в столице патриот?
К реке подойду я
И сяду над кручей,
И разом серну я
С натугой могучей,
Чтоб треснула жопа
В честь летнихкрасот.
Пусть знает Европа, –
Как любит народ
Россию родную всей силой души!
– А ты этот подвиг, поэт, запиши![17]:178
Подумать можно: протекло лет со сто,
Так повернулось старое вверх дном.
А в сущности, всё совершилось просто,
Так просто, что ― но дело не о том!
У самого Аничковского моста
Большой тогда мы занимали дом:
Он был ― никто не усумнится в этом, ―
Как прочие, окрашен желтым цветом. Заметил я, что желтый этот цвет Особенно льстит сердцу патриота; Обмазать вохрой дом иль лазарет Неодолима русского охота; Начальство также в этом с давних лет Благонамеренное видит что-то, И вохрятся в губерниях сплеча Палаты, храм, острог и каланча.[18]
Нас разыграют, как по нотам. Одних ― по тем, других ― по этим, ты станешь ярым патриотом, я ― замечательным поэтом. <...>
И нам не выбиться из круга,
где мы с газетных разворотов
будем подмигивать друг другу,
уже совсем как идиоты.[19]
Да, вовремя я вышел из запоя… Не отдадим родимой Костромы! Любимый город может спать спокойно И мирно зеленеть среди зимы. Буденовку напялю на затылок.
Да я ль не патриот, хотя и пью?
В фонд мира сдам мешок пустых бутылок
И из матраца парашют скрою.[20]
Раз народ и ворует и пьёт То ворует и пьёт патриот Разве может предать свой народ Патриот, патриот? <...>
У России — великой страны
Есть прекрасные духом сыны
Но всегда вылезает вперед
Вот такой «патриот»
Никакой патриот
Патриот — идиот...
