Лабиринт Минотавра

«Лабиринт Минотавра» (англ. Minotaur Maze) — иронично-пародийная повесть Роберта Шекли 1990 года.

Цитаты

… Тесей не мог не обратить внимания на темноволосую девицу, прошествовавшую мимо с пачкой компьютерных распечаток, сделанных, наверное, специально для того, чтоб ей было чем занять руки. Девица была прелестна: короткая юбка, высокие каблучки, свежее личико, — и они успели обменяться взглядами, даже не взглядами, а взглядиками, мимолётными взорами, и всё же в этой мимолётности сверкнуло обещание будущего взаимопонимания: от её взгляда свело кишки, она ясно дала понять, что Тесея заметили и будут соображать, стоит ли думать о нём в дальнейшем. — 2

… Theseus did not fail to notice the dark-haired girl carrying a small stack of computer printouts, which were created for the sole purpose of giving her something to dp with her hands. She was adorable, the short skirt, the high heels, the pertness, and a look passed between them, not even an entire look, more of a looklet, or even a glancelet, and yet what future spells of sexual discombobulation were revealed in that stomach-twisting glance that tells you that she has noticed you and is considering thinking about you.

	Лабиринт, или всё вверх ногами, — магическое творение, испытательный полигон для героев, место, где сосуществуют самые разные реальности в многократных повторах. — 5
	The labyrinth, or maze, is a magical creation, a testing ground for heroes, a place of simultaneous realities and repetitions.

	В любом газетном киоске можно купить «Стандартный справочник по минотавроведению», с удобными указателями и схемами. — 9
	You could stop at any newsstand and buy a Standard Guide to Minotauronics, with thumb index and handy chart.

	Столичный город Кносс, известный всей Элладе под прозвищем «Большая Маслина», был встроен в лабиринт целиком. Вследствие присущей лабиринту способности к расширению Кносс проник одним махом во все пространства и времена, и Минос оказался правителем самого обширного города Вселенной. — 11
	The capitol city of Knossos, known throughout Hellas as The Big Olive, was incorporated into the maze. Due to the maze’s enhancement features, Knossos became contemporaneous with all space and time, and Minos found himself the ruler of the universe’s largest city.

	— Может, я иной раз заявлюсь с друзьями, — предупредил Зевс. — О чём речь, — отозвался Минос. — Чувствуй себя как дома. — Так и будет, — пообещал Зевс. И поселился в комнатах прямо над апартаментами самого Миноса, откуда открывался вид на Фонтан невинных и Форум, Бобур и секс-шопы на улице Сен-Дени. — 12
	“I may bring in a few friends from time to time,” Zeus said. “Oh, certainly,” Minos replied. “Feel free.” “I will,” Zeus said. Zeus took over a suite of rooms right above the apartments where Minos lived; overlooking the Fountain of Innocents, the Forum, the Beauborg, and the sex shops of the Rue St. Denis.

Вскоре после постройки дворца Минос обратился к Дедалу с просьбой обеспечить ему новое население: старое-то сгинуло при гибели Атлантиды, и должен же кто-нибудь оживлять город своим присутствием! Дедал, как всегда, в спешке, обременённый кучей других забот, попросту взял первое, что подвернулось под руку, а именно парижан XX века. <…> Пропажа населения Парижа не прошла незамеченной на Земле XX века, и особенно во Франции. Новому французскому правительству пришлось действовать решительно и быстро. Было выпущено заявление, утверждавшее, что парижане исчезли в результате аномалии, которая никоим образом не повторится вновь — такова уж природа аномалий. Это вполне удовлетворило всех, кроме группки экстремистов — сторонников теории международного заговора. Не прошло и года, как Париж был заселен заново. Людей ввозили из других районов Франции, а также из Африки, из Карибского бассейна и Юго-Восточной Азии. Вскоре городская жизнь забурлила, как обычно. Что же касается похищенных парижан в Кноссе, то они приспособились к своему новому положению без большого труда. Прежде всего Кносс во всём походил на Париж, если не считать ассирийских туристов, которых многие ошибочно принимали за американцев. Кроме того, Минос даровал всем жителям бесплатный отпуск в роскошных отелях в недалёких висячих садах Вавилона и тем доказал превосходство просвещённой монархии над любыми разновидностями социализма. — 13

Soon after his palace was built, Minos had asked Dædalus to find him a population. His own had perished in the destruction of Atlantis and Minos felt that it was important to have people around, since they gave a place a certain liveliness and color. Dædalus, in a hurry as always, and with a lot of other things on his mind, had simply taken the first population that came to hand, that of 20th century Paris. <…> The loss of the population of Paris did not pass unnoticed on 20th century Earth, and was especially remarked upon in France. The new French government had to act quickly. A statement was issued declaring that the Parisians had been carried off by an anomaly, and the event could confidently be expected never to happen again, such being the nature of anomalies. This satisfied everyone except for the lunatic fringe addicted to conspiracy theories. Paris was quickly repopulated. People were imported from other parts of France, and from Africa, the Caribbean and southeast Asia. Soon it was business again as usual. As for the kidnapped Parisians in Knossos, they adjusted to their new situation without undue hardship. For one thing, Knossos looked just like Paris, except for the Assyrian tourists whom most people mistook for Americans. For another, Minos granted all the inhabitants free vacations in luxury hotels in the nearby Hanging Gardens of Babylon, thus proving the superiority of enlightened monarchy to any form of socialism.

Трясина была древняя, очень древняя. В забитых грязью гротах глубоко под поверхностью, на длинных скамьях по стенам, расположились бесчисленные слепые скелеты и аплодировали тонюсенькими висюльками — некогда руками — всему, что бы ни увидели. Всего важнее, что трясина породила особый возвышенный тип речи, который часто зовётся болотным трепом и служит в дискуссиях просвещённой цели оправдать всё, что бы ни случилось в дальнейшем. — 14

The bog was old, very old. Lying in it now, in mud-blocked sea-caves far below the surface, congeries of blind skeletons sat in long aisle seats, their delicate tendrils that once were hands applauding soundlessly the sight they could see. Above all, the bog was a motivator of elevated language, bog talk, as it was called, a sort of heightened form of discourse that well set the mood for the next thing that was about to happen.

Как и многих из нас, Минотавра считали чудовищем гораздо более страшным, чем он того заслуживал. <…> Смехотворнее всего то, что придётся по-прежнему прикидываться чудовищем и жить в постылой минотаврячьей ситуации — а ведь в глубине души он вообще не считал себя Минотавром. Минотавр был убеждён, что, вопреки внешним признакам, он на самом-то деле единорог. Убеждение основывалось на том, что, сколько он себя помнил, им владело желание возложить голову на колени девственницы. В общем, у Минотавра было тело минотавра, а душа единорога. До сих пор он не делился своим сокровенным секретом ни с кем, даже с лучшим другом Тесеем, да и затруднительно это было бы при создавшихся обстоятельствах. Он молчал не потому, что боялся людского осуждения и насмешек. Те, кто работает в лабиринте, — представители шоу-бизнеса, а следовательно, люди современные, терпимые, исповедующие либеральные взгляды. Уж скорее сам Минотавр был старомоден. Или, может, не старомоден, а замкнут — потому и сходил за чудовище. Он не хотел, чтоб его сексуальные пристрастия стали общим достоянием и предметом обсуждения на вечеринках. Минотавр знал, что вечеринки в лабиринте случаются, хоть его туда и не приглашают. <…> На досуге он даже планировал ампутировать один рог, чтобы облегчить себе задачу и не повредить её мягкое бедро. Он, правда, ещё не решил, каким именно рогом пожертвовать, но решение будет принято, когда найдётся хороший хирург… — 15

Like so many of us, the Minotaur has a greater reputation for monstrousness than he deserves. <…> The Minotaur finds it all the more ridiculous having to go on with this monster thing, having to work through his Minotaurish situation, since, in his heart of hearts, he doesn’t really consider himself a Minotaur at all. The Minotaur is convinced that, despite outward appearances, he is actually a unicorn. The reason he thinks this is because, from as far back as he can remember, the Minotaur has had this desire to lay his head in the lap of a virgin. The Minotaur has the body of a minotaur and the soul of a unicorn. So far he has kept the secret of his true nature to himself. He hasn’t even told Theseus, who is his closest friend, circumstances being what they are. He hasn’t told anyone, not that people would think badly of him if they did know. People who work in the maze are show business people, after all, modern and tolerant, well known for their liberal views. It’s the Minotaur himself who is old-fashioned. Well, not exactly old-fashioned, but very much a private person, or monster. He doesn’t want everyone knowing his sexual preferences, discussing them at the parties the Minotaur knows they have, from which they exclude him. <…> He even plans, when he has time, to have one horn cut off to facilitate matters, and to prevent gouging her soft thigh. He hasn’t entirely decided which horn to sacrifice, but he’ll decide that when he finds a good surgeon…

Минотавр твёрдо решил совершить геройский поступок и пройти рогоэктомию, которая превратит его из минотавра в единорога. <…> Ничего не поделаешь, оставшийся рог будет не в центре, однако авось удастся выдавать себя за единорога кривобокого, асимметричного. Но вот проблема: у Минотавра не было той внушительной суммы, какую Асклепий запросит за косметическую хирургию. Где взять деньги? Ни у кого из друзей их не водилось. В лабиринте нет работы по найму, только роли, за которые платят не подлежащей передаче валютой славы или мелочью известности. — 17

The Minotaur has decided to take the big step and get the hornectomy that will transform him from a Minotaur into a unicorn. <…> The remaining horn will be off center, but he will still be able to pass himself off as an Asymmetrical or Lopsided Unicorn. But there’s a difficulty. The Minotaur doesn’t have the sizable fee that Asclepius charges for cosmetic surgery. Where will he get the money? None of his friends have any. And there are no jobs in the maze, only roles, which pay only in non-negotiable units of fame or in the small change of notoriety.

	Хозяином царь Мидас был радушным. Он предложил Минотавру <…> тщательно выбранное фирменное блюдо — бланшированные девичьи сердца под сухарным соусом. — 21
	King Midas was a good host. He offered the Minotaur <…> a thoughtful specialty, a bowl of lightly poached maiden’s hearts with bread sauce on the side.

	— … большинство людей не имеют винопренебрежительной железы, которая даруется лишь существам вымышленным. — 22
	“… most people lack the constumpter gland which is given only to creatures of fiction.”

	— Я ищу Минотавра, — сказал Тесей. — Вот как, — откликнулся китаец-официант улыбаясь <…>. — Значит, ты ищешь Нимотора? — Минотавра, — поправил Тесей, следя за точным произношением. — Произношение, — изрёк официант. — Тебе положено читать не мои мысли, — сказал Тесей, — а губы, только губы. — 23
	“I’m looking for the Minotaur,” Theseus said. “Ah,” said the smiling Chinese waiter <…>. “You rook for Nimotoor?” “Minotaur,” Theseus said, taking care with his enunciation. “Enunciation,” the Chinese waiter said. “You’re supposed to read my lips,” Theseus said, “not my mind.”

В реальном мире подобную неприятность никак не назовёшь серьёзной. Но в Дедаловом лабиринте, если вы явились на свидание слишком рано, оно может не состояться вообще. В лабиринте ранняя явка может откинуть вас в особую временную прореху, куда никто иной не проникнет. Так и будете жить в замкнутом пузыре досрочности, а все другие станут либо опаздывать, либо являться вовремя, и вы не доберётесь до них никогда. Волей-неволей вам надо будет избавиться от избыточного времени, в котором вы заключены, — а как? Иногда избыток удаётся втереть во времяпоглощающую скалу, иногда продать, но подчас избавиться от лишнего времени не удаётся нипочём. К предложению купить лишнее время люди относятся с подозрительностью… — 24

This wouldn’t be too serious a situation in the real world. But in Dædalus’ maze, if you arrive too early for your appointment you’re apt to miss it entirely. In the maze, being early can put you into a special time slot that other people can’t get into. You move along encased in your special bubble of earliness, and other people are either late or on time so you never get to meet them. You have to get rid of some of that excess time you’re encased in. Sometimes you can rub it off against a time-absorbent rock, sometimes you can sell it, but sometimes it’s difficult even to give it away. People are suspicious about being offered your excess time…

… Минотавр сидел на огромной поганке, сжимая в руке синий цветок и мучаясь с похмелья: накануне вечером он объелся девиц — нет, не живых, а консервированных в виде крупных бесцветных конфет с орешками, из каких состоит стандартный аварийный рацион для минотавров в бегах. Минотавр старался воздерживаться от пожирания живых девиц, он же не варвар, однако, согласитесь, девицы в банках, заготовленные в собственном соку, мороженые, сублимированные либо приготовленные иным способом, — это совсем другое дело, они даже внешне на девиц не похожи. Впрочем, он и поныне мучился сомнениями, стоит ли их есть, но утешался тем, что консервные фабрики Каннибальских островов будут продолжать производство независимо от того, потребляет он эту продукцию или нет. — 26

… the Minotaur sat on a giant toadstool, holding a blue flower in his hand and feeling hung over and stuffed from last night’s dinner of maidens, not live ones, concentrated maidens in the form of large blonde candy bars with nuts, standard emergency rations for Minotaurs on the run. The Minotaur was trying to abstain from eating live maidens; he was no barbarian, but canned, frozen, freeze-dried or concentrated maidens were something else again; they didn’t even look like maidens. He still didn’t feel completely right about eating them, but he consoled himself with the thought that the Cannibal Island Canneries would go on producing them whether he ate them or not.

Тесей падал сквозь прозрачные изобразительные ткани, из которых сооружён лабиринт. Стремительно миновал область колоссов, серых по цвету, цилиндрических по форме, расположившихся со своими кровными родственниками на мрачном фоне кошмаров. Затем проскочил через скопление наносекунд и типичных сомнений, потом через скопище странно очерченных пренебрежений и, наконец, через склад, полный преувеличений и преуменьшений. Ни одну из этих тканей не удавалось хорошенько рассмотреть. Оставалось диву даваться, как это Дедал сумел совладать со столь ненадёжными материалами. Затем в действие вступила механика лабиринта, и Тесей очутился на обычной классической городской улице. Она дрожала и колыхалась под влиянием риторических отражений, а вдали возникал автор, фигура невероятной красоты и интеллектуальной мощи. И не просто возникал, а пытался, невзирая на множество персональных проблем, вновь собрать в единое целое рассыпавшийся сюжет. — 30 (конец)

Theseus fell through the gauzy descriptive materials that the maze was constructed of. He passed quickly through a region of colossals, cylindrical in shape and gray in color, stacked with their cognates against a lurid background of horrifics. Then he passed through a region of nanoseconds and standard hesitations, and then through some oddly shaped slights, and, after them, a warehouse full of grandioses and etioses. None of these materials looked like much close up. But it was amazing what Dædalus had done with such uncompromising materials. Then the maze machinery kicked in and Theseus found himself standing on a standard classical city street. The premise could be seen wavering, there were repercussions of a rhetorical nature, and the author could be glimpsed, a ghostly figure of unbelievable beauty and intelligence, trying desperately, despite his many personal problems, to put things together again.

1

	… Тесей <…> был, как обычно, на мели — герой без работы, не способный ни на что другое, кроме как убивать чудовищ да впутываться в неприятности с женщинами. Путь его лежал по горной местности, по старой дорийской тропе; ел он мало, спал где придётся. До дома было далеко, да он и не собирался туда возвращаться: герои, по природе своего призвания, совершают свои лучшие деяния в дороге.
	… Theseus <…> was broke, as usual, an out-of-work hero, and totally unqualified to do anything but kill monsters and have trouble with women. He had been drifting through the high country on the old Dorian trail, eating small and sleeping lumpy. He was a long way from home and not planning to go back there anyway, heroes doing their best work on the road, it’s in the nature of the calling.

— Да, у нас открылась вакансия для героя. <…> Дело касается одного из наших клиентов, мистера Радаманта, человека очень известного в этих краях, — он судья в царстве умерших и брат критского властителя Миноса. Рада, как мы его называем, владеет крупным ранчо неподалёку отсюда и выращивает там бифштексы из вырезки. Разумеется, они поначалу запрятаны в теле животных, и приходилось немало потрудиться, дабы извлечь их. Но Рада изобрёл процесс, который называется забоем скота, и дело пошло на лад. Его бизнес стал процветающим, но нежданно-негаданно явился этот Минотавр и принялся подбивать бифштексы к бунту на той первоначальной стадии, когда их именуют коровами. <…> [Чиновник] пояснил, что Минотавр — один из зверолюдей, или человекозверей, какие населяли Землю наряду с полноценными людьми, пока Солон не провёл Закон о свободе подавления, позволявший людям избавиться от конкурентов. <…> — Вот такая картина, — подытожил он. — Как по-вашему, вы сумеете совладать с ситуацией? Тесей понимал: в данный момент от него ждут, чтоб он выразил свое отвращение к Минотавру, свою ненависть к не признающему правил скотству, которое тот олицетворяет, а ещё удовлетворение от того, что ему, рядовому герою, доверяется великая честь избавить Землю от воплощения мерзкого принципа, способного выхолостить человеческую жизнь, обеднить её, обесцветить и обезвкусить (по выражению эллинов, «будто в Албании») — от мерзостного принципа, не дающего нам добиться единения. Но, по чести говоря, Тесей питал к чудовищам определённую слабость. По-своему это было неизбежно: между героями и чудовищами развивается особое взаимопонимание, поскольку профессия у них, в сущности, одна. Также между ними есть то общее, что ни те ни другие не могут заработать на достойную жизнь.

“Yes, we do have an opening in the hero line. <…> It concerns one of our customers, Mr. Rhadamanthys, a very important man in these parts, a Justice on the Supreme Court of Hell and a brother of King Minos. Rhada, as we call him, had a good-sized ranch nearby where he raised filet mignons. They came completely encased in a living animal, of course, and there was quite a lot of work involved in extracting them. But Rhada had invented a process which he called slaughtering and it handled that nicely. Anyhow, Rhada’s business was going along just fine when all of a sudden this Minotaur appeared in the vicinity and started raising merry hell with the filets in their primary stage, when they are known as cows.” <…> The man explained that the Minotaur was one of those beast-men or men-beasts who used to inhabit the earth together with real men, until Solon passed the Freedom of Suppression Act which allowed the humans to get rid of them. <…> “So that’s the situation,” the man said. “Think you can handle it?” Theseus knew that at this point he was supposed to express his detestation of the Minotaur, and his hatred of the rule-breaking bestiality that he stood for, and to further express his great pleasure at the high honor bestowed on him, a simple hero, for this chance to rid the earth of an embodiment of a detestable principle that rendered human life incomplete, flat, stale, tasteless, the Albanian in the woodpile, as the Hellenes say, the evil principle that keeps us from achieving our oneness. But in fact, Theseus had a soft spot in his heart for monsters. It was inevitable, heroes and monsters share a special understanding since they are in the same line of work. Heroes and monsters also have this in common, that they are constitutionally unable to live on their income.

— Индейцы племени Минотор, — не смутился Тесей и сдул пену с кружки пива, — способны двигаться по скалам совершенно бесшумно, разве что слегка шаркая мокасинами. Но если они выходят на военную тропу, то оборудуют мокасины глушителями. — Ну-ка прекратите, — распорядился мужчина. Тесей ошеломлённо поднял глаза. Героям часто мечтается, чтоб им позволили изменить хотя бы некоторые правила игры в героев и чудовищ: нарушить исторический контекст, прогнать зрителей, взять штурмом замок любви, соединить силы обеих сторон — вместе они стали бы и впрямь непобедимы. Однако этого никогда не случается, сама монтажная схема Вселенной этого не допускает, и уж раз вам не позволено влюбиться в чудовище, остаётся только убить его. — Извините, — произнёс Тесей, — забылся на мгновение. — А вы случаем не страдаете умственной неполноценностью? — осведомилась рыжеволосая. — Для героя я совершенно нормален, — изрёк Тесей. — Никуда не денешься, надо быть слегка с придурью, чтобы браться за такую работу.

“Them Minotoor Indians,” Theseus said, blowing the head off his mug of beer, “can move across bare rock without making a sound except a scuffle from their moccasins. When they’re on the warpath they can equip their moccasins with silencers.” “Hey, snap out of it,” the man said. Theseus looked up, dazed. Heroes frequently dream of being allowed to change some of the basic rules of the hero and monster game, like changing the context, sending the spectators away, combining forces and assaulting the castle of love, heroes and monsters together, we’d be unbeatable. But it could never happen, the hard wiring of the universe wouldn’t allow it, so if you can’t love a monster, the next best thing is to kill a monster. “Sorry,” Theseus said, “just a momentary lapse.” “You’re not by any chance mentally disaffected, are you?” the redheaded woman asked. “I’m normal for a hero,” Theseus said. “You have to be a little weird to do this job.”

8

Не подумайте, что у Минотавра не было уловок на случай, если он попадал на территорию, заселённую людьми. Вам, естественно, кажется, что на мужика семи футов ростом, чёрного, как сажа, с бычьей головой и потёками пены на морде, невозможно не обратить внимания. Ничего подобного. Люди ненаблюдательны. И Минотавр имел про запас несколько фокусов, уже доказавших свою эффективность в прошлом. Одно из ухищрений — замаскироваться под тёмно-синий полицейский фургон марки «Рено» с полисменами, приникшими к стёклам. Глубоко-глубоко в гортани Минотавр воспроизводил гул мотора, работающего на малых оборотах. Фургон полз по улицам, покрышки шелестели, предвещая ужасную боль и бессмысленное возмездие, и люди старались избегать того, кто нарядился фургоном. Даже те, кто не обманывался, быстренько отворачивались и занимались своими делами, поскольку было известно, что полиция маскирует свои фургоны под минотавров, нарядившихся фургонами, и таким хитрым извращениям нет конца, — в общем, разумный человек предпочтёт не соваться в то, что его не касается.

The Minotaur was by no means without resources when he came into human-occupied territory. You might think that a bull-headed man standing seven feet tall and colored jet black with gouts of foam around his muzzle would be more than noticeable. But this is not the case. People are unobservant. And, the Minotaur has several disguises which have proven effective in the past. One of his ruses is to dress himself up as a Renault police van, painted dark blue, with policemen appliquéd on the windows. Deep in his throat the Minotaur makes the sound of a motor ticking over, the van just crawling through the streets, its tires whispering of atrocious pain and meaningless retribution. People tend to avoid him when he wears his van disguise, and even those who see through it move away and mind their own business, because the police have been known to disguise their vans as Minotaurs disguised as vans; there’s no end to their twisted subtlety , a wise man keeps his nose out of such matters.

… вполне приличный ресторанчик. Разве не славно будет зайти, отведать для разнообразия культурной еды и запить её стаканчиком винца! Деньги у чудовища были, вернее, не деньги, а дорожные чеки, годные повсюду во Вселенной. Чудовищ с дорожными чеками не выгоняет никто. По сути, Минотавр пришёл к выводу, что деньги — наилучшая маскировка из всех возможных. Если у вас достаточно денег, ни одна собака не заподозрит в вас чудовище — все решат, что вы просто эксцентричный иностранец.

… a nice restaurant. It would be nice to go in and have a civilized meal for a change, yes, and a glass of wine. The monster has money, or rather, traveler’s checks, good anywhere in the universe. Monsters with traveler’s checks are always welcome. In fact, the Minotaur has discovered that money is the best disguise of all. If you have enough of it, no one suspects you of being a monster; they just think you’re an eccentric foreigner.

20

— Ах нет, только не это! — воскликнул Тесей, вовремя опознав испещрённые пятнышками трилистья, характерные для погубительницы настроений, которую чаще называют саможалельной травкой, хотя на деле это приземистые кочевые кустики, обладающие свойством подкрадываться к жертвам совершенно незаметно. Саможалельная травка захватывает проходящих мимо кончиками листьев, изогнутыми, как крючки, и запускает в тело усики, после чего вы испытываете приступ самоосуждения пополам с самоиронией. Притом начальная стадия атаки зачастую проходит для вас незамеченной. А яд вступает в действие без промедления, проникает в кровь, расползается по стенкам артерий, прикрывая свою сущность плащом, прикидываясь вашим родственником и тем самым обманывая антитела, которые продолжают беззаботно перекидываться в картишки, словно ничего не случилось. Достигнув центральной нервной системы, яд начинает производить долоны — крошечные тельца в форме селёдочек, вырабатывающие фермент метафизических сомнений. На этой стадии вы ощущаете страшную головную боль и, не исключено, думаете, что вам крышка. Обычно яд саможалельной травки не смертелен, но известны случаи, когда его воздействие приводит людей к убеждению, что они сравнялись с Сёреном Кьеркегором.

“Ah, no you don’t!” Theseus cried, for he had recognized just in time the telltale trefoil leaves marked with dark spatulate blotches that characterized the Flowering Mood Dump, popularly known as the Self Pity Plant, a small, squat ambulatory shrub with a talent for indiscernability. The self pity plant grasps passersby with its hooked leaf-ends, implanting tendrils of self-deprecating irony into the victim. This preliminary stage frequently goes unnoticed. The poison goes to work at once in the bloodstream, where it creeps along the artery walls holding as it were a cloak in front of its face and trying to pass as a member of the family. In this way it deceives the antibodies, who go on playing cards as if nothing had happened. Reaching the central nervous system, the poison begins propagating dolons, tiny herring-shaped creatures that generate the enzyme of metaphysical doubt. Once it has reached this stage, you’ve got a pounding headache and you can consider your day is shot. Although not usually fatal, the poison of the self pity bush has been known, in some cases, to infect people with the belief that they are Søren Kierkegaard.

Погубительница настроений надвигалась на него со странным криком: «Слушай, от меня уже ничего не зависит!..» Было известно, что такой крик обессиливает даже крепких мужчин, ибо вызывает непроизвольную дрожь деликатного органа, контролирующего подвывание и скулёж. <…> И вдруг вблизи справа появилась тележка на монорельсовом пути <…>. Тесей вскочил на тележку и отпустил тормоз <…>. Погубительница настроений на мгновение опешила. И вдруг с решимостью, более чем неожиданной для столь хрупкого создания, вспрыгнула на проплывающую мимо роликовую доску, обернула усики-присоски вокруг неё, загипнотизировала и послала вдогонку за Тесеем. Оглянувшись, герой убедился, что траектории роликовой доски и монорельса если и сойдутся, то где-то почти в бесконечности. Но нагоняла его доска стремительно. Надо было принять решительные меры, ибо разъяренное растение вот-вот сумеет заразить его самой неприятной, самой опасной формой критического самоанализа. <…> тележка приближалась к концу пути, где её поджидала саможалельная травка, уже успевшая заразить роликовую доску редкой разновидностью манихейства и немедля отбросившая свой транспорт прочь, как бесполезный мусор.

The Flowering Mood Dump moved toward him with its strange cry, “Look, did I choose this situation?” It was a cry that has been known to unnerve even strong men, sending into fibrillation the delicate organ whereby humans monitor whining. <…> But then suddenly there appeared, just to his right, a small vehicle which rested upon a monorail <…>. Theseus got into the vehicle and released the brake <…>. The Flowering Mood Dump was momentarily baffled. But then, with a resolution quite unexpected in so sketchy a creation, it leaped onto the back of a passing skateboarder, wrapped its short nuzzling limbs around his neck, hypnotized him, and sent him off in pursuit of Theseus. Looking back, Theseus saw that the paths of the skateboarder and the monorail would converge at a point well short of infinity. It was coming right up, in fact. He would have to do something quickly, for the enraged plant was now capable of inflicting him with the most annoying and virulent form of critical self-analysis. <…> the roller coaster car approached the end of the track where the self pity plant waited, having previously infected the hapless skateboarder with a rare form of Manichæism, then discarded him like the useless hulk he had become.

29

	Тесей вынул собственную записную книжку, перелистал её. Книжка была сделана по новейшей моде: имена тех, кто хорошо к вам относится, светились в темноте, а вот имена врагов прочесть было трудновато — они тускнели, как и упоминания об их положительных чертах, ежели таковые имелись.
	Theseus took out his address book and leafed through it. It was one of the new models. The names of people well-disposed to you glowed in the dark. It was difficult to read the names of your enemies: they faded out, along with the memories of their better points.

	Тесею нравились здешние жалобные напевы, хоть они и отличались от более привычных звуков эллинской электрической сиринги и педальной флейты Пана.
	Theseus likes the plaintive sound, although he is more accustomed to the Hellenic electric syrinx and pedal pan pipes.

	Непреодолимый закон природы: всё на свете, даже самое лучшее, становится невыносимым, а дни человеческой жизни — мёртвыми листьями на дереве метафор.
	The inexorable law of nature is that things shall pass from the all right to the unbearable, and that all the days of a man’s life shall be as dead leaves on the tree of metaphor.

Перевод

О. Г. Битов, 1998 (с незначительными уточнениями)

О повести

	Было бы забавно напечатать тридцать разделов «Лабиринта Минотавра» на больших карточках, чтобы каждый читатель мог расположить их в разном порядке. История нелинейна, лабиринт без начала и без конца <…>. Сказка наполнена прекрасным языком и глубокой, честной мыслью. <…> Как трогательно заключительное предложение <…> — дадаистский сплав грамматики с физикой, мечтательная гипербола самоописания Шекли, трогательная откровенность его отчаяния и выход из всего этого…
	It would be fun to print the thirty sections of Minotaur Maze on large cards, so that each reader could arrange them in a different order. The story is nonlinear, a maze with no beginning and no ending <…>. The tale is filled with lovely language and deep, honest thought. <…> How poignant a closing sentence <…> — the dadaistic fusion of grammar with physics, the dreamy hyperbole of Sheckley’s self-description, the touching frankness of his desperation, and coming out of it all…
	— Руди Рюкер, предисловие, 1990

	В последние годы Роберт Шекли, некогда входивший в число наиболее острых и самобытных писателей, был утоплен в болоте, состоящем из посредственных коммерческих романов, действие которых разворачивается в мире его «Седьмой жертвы», и вообще безыдейных рассказов из межавторских сборников <…>. Многие читатели уже отчаялись ждать, что он когда-либо найдёт выход из торфа, но с «Лабиринтом Минотавра» Шекли отвоёвывает свою былую славу <…>. Фантастика Шекли отражает отчаянное стремление к вещам и предметам, которые постоянно пересоздают себя. <…> Но «Лабиринт Минотавра» радикально отличается от того, что Шекли делал до него. Если его ранние работы можно рассматривать как протесты против Вселенной и её постоянства, то «Лабиринт Минотавра» — это признание, признак того, что его битва окончена, что даже в невозможном Лабиринте, более сложном, чем сама Вселенная, по-настоящему самомотивированное <…> творчество не может быть найдено. <…> Хотя в «Лабиринте Минотавра» содержится много знакомых шеклиевых ингредиентов — например, Охотника (Тесей) и Жертвы (Минотавра) — это не просто выжимание последних капель из старой идеи, но по сути новое мировоззрение и, возможно, новая парадигма Шекли, которая, если ей и не хватает юношеского гнева, достигла определённой зрелости и перспективы и кажется теперь почти комментарием на его ранние работы.
	In recent years Robert Sheckley, once ranked among the sharpest and most individual of writers, has been sunk in a swamp composed of mediocre commercial novels set in the world of his “Seventh Victim,” and generally uninspired short stories in shared world collections <…>. Many readers had despaired of him ever finding his way out of the peat, but with Minotaur Maze, Sheckley recaptures his former glory <…>. Sheckley’s fiction reflects a desperate desire for things and objects to constantly re-create themselves. <…> But Minotaur Maze is radically different from what Sheckley has done before. If his earlier work can be viewed as railing against the Universe and its constancy, Minotaur Maze is an acceptance, a sign that his battle is over, that even in an impossible Maze, more complex than the Universe itself, truly self-motivated <…> creativity cannot be found. <…> While Minotaur Maze contains many familiar Sheckleyian ingredients — for instance a Hunter (Theseus) and a Victim (The Minotaur) — it is not merely the last drops wrung out of an old idea, but is in fact a new outlook and perhaps a new Sheckley paradigm, which, if lacking in youthful anger, has achieved a certain maturity and perspective, and seems almost to be a commentary on his early work.
	— Джон Ордовер

	В миссии Тесея есть красная нить, но эта нить настолько запутана, что можно только сказать, что перед нами произведение либо великого гения, либо крайнего безумца (при условии, что мы сможем заметить разницу). Независимо от вашего вердикта, вам придётся согласиться с тем, что Шекли вполне интригующий, колкий, остроумный и достаточно провокационный, чтобы заслужить поклон.
	There's a unifying thread in Theseus's mission, but that thread gets so tangled that one can only say that here we have a work either of grand genius or of utmost madness (assuming we could tell the difference). Whatever your verdict, you will have to agree that Sheckley is quite intriguing, mordant, witty, and provocative enough to take a bow.
	— Томас Истон