Багу́льник (лат.Lédum), болиголо́в, а также клопо́вник,[комм. 1]лесно́й розмари́н, багу́н — маленькие, но очень пахучие многолетние кустарники или кустарнички из семейства Вересковых (лат.Ericaceae). В род багульник входит всего четыре вида, которые иногда включают в более крупный род рододендрон(садовое название азалия).[комм. 2]
Тут после перевала через 4 небольших отрога гор, состоящих, судя по обнажениям, из слюдяного сланца и несколько кварцеватого белого известняка, дорога идёт вверх по пади Хара-Желга. Всё становится холоднее и холоднее — древесная растительность беднее и беднее — остаётся лишь лиственница и багульник в цвету. Каменья, снега, мхи, все прелести дикой природы.
Но среди препятствий, удерживающих людей от побегов, страшно главным образом не море. Непроходимая сахалинская тайга, горы, постоянная сырость, туманы, безлюдье, медведи, голод, мошка, а зимою страшные морозы и метели — вот истинные друзья надзора. В сахалинской тайге, где на каждом шагу приходится преодолевать горы валежного леса, жёсткий, путающийся в ногах багульник или бамбук, тонуть по пояс в болотах и ручьях, отмахиваться от ужасной мошки, — даже вольные сытые ходоки делают не больше 8 верст в сутки, человек же, истощённый тюрьмой, питающийся в тайге гнилушками с солью и не знающий, где север, а где юг, не делает в общем и 3—5 верст.[1]
— Антон Чехов, «Остров Сахалин (Из путевых записок)», 1894
Сначала строят селение и потом уже дорогу к нему, а не наоборот, и благодаря этому совершенно непроизводительно расходуется масса сил и здоровья на переноску тяжестей из поста, от которого к новому месту не бывает даже тропинок; поселенец, навьюченный инструментом, продовольствием и проч., идёт дремучею тайгой, то по колена в воде, то карабкаясь на горы валежника, то путаясь в жёстких кустах багульника.[1]
— Антон Чехов, «Остров Сахалин (Из путевых записок)», 1894
В Цзун-модо берёзка распустила листочки и Rododendron пышно расцвёл алым цветом.[комм. 4] По-местному, багульник украсил собою все горные скаты и создал еще большее очарование. Как красива, сказочно красива и богатырски здорова весна в горах. Солнце, небо, шумная, серебристая, кристаллически-прозрачная речка и дивная, чистая, девственная, юная зелень цветистая, всё с красивым рельефом сливается в стройную гармонию. Я люблю Цзун-модо и всякий раз, приближаясь к этому симпатичному уголку, чувствую новый прилив радости, радостного настроения.[2]
— Пётр Козлов, «Географический дневник Тибетской экспедиции 1923-1926 гг.», 1925
Вершина сопки была округло-плоская, поросшая кедровым сланцем,[комм. 5] толстые ветви которого действительно стелются по земле, образуя труднопроходимые заросли. Рядом с ним около камней приютились даурский рододендрон с мелкими зимующими кожистыми листьями, а на сырых местах ― багульник лежачий с белым соцветием и вечнозелеными кожистыми листьями, издающими сильный смолистый запах. Мы выбрали место, откуда можно было видеть долину Иггу, и сели на камни.[3]
...на старой лиственнице грубо было вырезано большое человеческое лицо, запачканное смолой. Это «тору», перед которым гольды каждый раз, выступая на охоту, совершали моления. Рядом с лиственницей на четырёх столбиках было поставлено деревянное корытце. В нём сжигались листья багульника и клались жертвоприношения.[3]
На склонах, обращенных к солнцу, произрастал дуб ― нечто среднее между кустом и деревом. Одеяние его, поражённое листоверткой, пожелтело, засохло, но ещё плотно держалось на ветвях. Когда-то дуб был вечнозелёным деревом, и потому листва его опадает не от холода, а весной, когда надо уступить место новому наряду. Среди подлеска я заметил багульник. Он рос здесь слабо, листья его были мелкие и запах не так силён, как в других местах, вдали от моря. По берегу виднелись кусты шиповника, но уже лишённые листвы. Не менее интересной является рябина: это даже не куст, а просто прутик, вышиною не более метра с двумя-тремя веточками и безвкусными, водянистыми, хотя и крупными плодами.[4]
В это время я услышал позади себя шопот и почувствовал запах багульника. Обернувшись, я увидел, что жена Маха откуда-то достала деревянное изображение человека величиной в 20 сантиметров, без рук, с согнутыми ногами, вытянутой физиономией и с синими бусинами вместо глаз. Она повесила закоптелого идола на верёвочке к одной из стоек очага, называла его именем Касалянку, что-то шептала и жгла перед ним листья багульника. Мне теперь некогда было её расспрашивать о бурхане, которому она вверяла охрану своего дома или просила оградить мужа от страшного зверя.[4]
Упорно ходит молва, что если переесть на болоте гонобобеля, то он задурит голову и ты уже не выйдешь к дому, а непременно утопнешь. Все это ложь и предрассудки: голубика ― отличная ягода. А если во время сбора и заболит голова, так только оттого, что рядом с голубикой всегда встречается болотный багульник, от которого в жаркий день действительно идет сильный дурманящий запах.[5]
Отравление может наступить при приёме багульника внутрь, вдыхании паров эфирного масла, а также путём поражения кожи и слизистых. Возможно сочетание всех трёх форм одновременно. Основные симптомы: слабость, сонливость, тошнота, рвота, усиленное потоотделение, снижение АД, тахикардия. В тяжёлых случаях — нарушение дыхания, удушье. Часто отравление наступает у сборщиков ягод голубики, растущей по соседству на болоте. Так, эфирное масло может конденсироваться на поверхности ягод голубики (сизый налёт).[6]
— Борис Орлов и др., «Ядовитые животные и растения СССР», 1990
Тяжёлые шмели неторопливо и неуклонно обследуют каждый цветок, в воздухе стоит гул, пахнет мёдом и брусничным вареньем ― аромат этот забивает даже запах разогретой смолы и багульника. Пройдём осторожно, по тропке, чтобы не топтать зря цветы, из которых вскоре произойдет лучшее варенье для пирога и лучшая ― куда там вобле! ― закуска к пиву. Брусника ― ягода поздняя, созревает в конце августа и в малолюдных местах держится до конца октября, пока её не ударит морозом.[7]
...смиренные братья аббатства Фалкенаусского, основанного близ берегов Эмбаха первым епископом дерптским, Германом, накормили язями итальянского прелата, присланного от папы для исследования нужд монастырских, напоили monsignore-пивом, в котором вместо хмеля был положен багульник. Вдобавок они свели его в жарко натопленную комнату, в которой ― о ужас! ― поддавали беспрестанно водою на горячие камни, секли себя немилосердно пуками лоз и, наконец, окачивались холодною, из прорубей, водою. Вследствие несварения желудка своего от язей и пива с багульником прелат заключил, что монастырь крайне беден...[8]
Выйдя за ворота, Нехлюдов встретил на твёрдо убитой тропинке, по поросшему подорожником и клоповником выгону,[комм. 6] быстро перебиравшую толстыми босыми ногами крестьянскую девушку в пёстрой занавеске с пушками на ушах. Возвращаясь уже назад, она быстро махала одной левой рукой поперёк своего хода, правой же крепко прижимала к животу красного петуха.
― Ямщик, что это красное по горам? ― Багульник, кусты, стало быть. Только всего багульник. Нет роз, нет тихо поющего сверкания моря. Визжат полозья. Мороз, густой и тяжелый, лежит, иссиня-прозрачный, по лощине, по сверкающим очертаниям гор…
Вон по мочежинам, по кочкам болотным, не моргая венчиками глазастыми ― вымытые цветы курослепа и красоцвета болотного; курятся тонкие стройные хвощи. Голубенькие цветики-незабудки, как ребята, бегают и резвятся у таловых кустов с бело-розовыми бессмертниками. А там по полянам, опять неугасимо пылают страстные огоньки, которые по-другому зовутся ещё горицветами: пламенно-пышен их цвет и тлезвонно-силен их телесный запах, как запах пота. А в густенной тайге медовят разноцветные колокольчики, сизые и жёлтые борцы, и по рямам таёжным кадит светло-сиреневый багульник-болиголов.[9]
Движение по осыпям, покрытым мхом, всегда довольно затруднительно: то ставишь ногу на рёбра, то попадаешь в щели между камнями. Внизу осыпи покрыты землёй и травой настолько густо, что их не замечаешь вовсе, но по мере того как взбираешься выше, растительность постепенно исчезает. Летом, в жаркие дни, багульник (Ledum palustre L.) выделяет такое обилие эфирных масел, что у непривычного человека может вызвать обморочное состояние. За багульником идут мхи и лишайники. Осыпи для людей не составляют помехи, но для коней и мулов они являются серьёзным препятствием. Приходится обходить их далеко стороною.[10]
Раньше около реки Нахтоху была лагуна, отделённая от моря косой. Теперь на её месте большое моховоеболото, поросшее багульником с ветвями, одетыми густым железистым войлоком ярко-ржавого цвета; голубикой с сизыми листочками; шикшей с густо облиственными ветвями, причём листья очень мелки и свёрнуты в трубочки. Среди этих кустарников ещё можно было усмотреть отцветшие и увядшие: сабельник с ползучим корневищем; морошку с колючими полулежащими стеблями и жёлтыми плодами; болотную чину, по внешнему виду похожую на полевой горошек и имеющую крылатый стебель и плоские бобы; затем ирис-касатик с грубыми сухими и серыми листьями и, наконец, обычную в болотах пушицу ― высокое и красивое белое растение.[10]
— Юрий Анненков(Б. Темирязев), «Повесть о пустяках», 1934
Берега были ещё скованы ледяной оболочкой. Но на склонах сопок уже выделялись нежно-лиловые, весёлые пятна. Когда пароход приближался к берегу, удавалось разглядеть кусты, усыпанные цветами. ― Это багульник, ― объясняли матросы. ― Он сразу за снегом цветёт. Левый низкий берег постепенно сменялся холмами, подступившими у горизонта к далёкому горному хребту. Весенний разлив затопил низменности, местами из воды торчали верхушки деревьев.[12]
― А ну, пошли знакомиться с карликами, покуда они целы, ― сказал Епифанов и первым вразвалочку спустился с пригорка. Все двинулись за ним. Под ногами мягко подавался рыжий мох, склонялась молодая травка. Им попался куст багульника, усыпанный не лиловыми, а белыми цветами. Они удивились, каждый сорвал себе по ветке. Катя приколола цветок к волосам. ― Кармен![12]
Наступили жаркие дни. Солнце поливало тяжёлым, густым зноем мягкую, мшистую поверхность болот. Его свет казался мутным от влажных испарений перегнившего мха. Резкий запах багульника походил на запах перебродившего пряного вина. Зной не обманывал: обострённые длительным общением с природой чувства угадывали приближение короткой северной осени. Едва уловимый отпечаток её лежал на всём: на слегка побуревшей хвое лиственниц, горестно опущенных ветках берёз и рябин, шляпках древесных грибов, потерявших свою бархатистую свежесть… Комары почти исчезли.[13]
Вася лихо мчался точно на север. Изредка ему приходилось объезжать снежные намёты и гольцы ― большие камни, выступающие на поверхности сопки, исковерканные северными ветрами низкорослые деревца и кусты удивительного растения ― багульника. Он растёт только на северных и восточных склонах сопок и начинает цвести в любое время, лишь бы была вода и тепло. С лыжных прогулок ребята обязательно привозили домой охапки промерзших, хрупких прутьев багульника и ставили их в воду. Через неделю на прутьях набухали почки, а ещё через неделю, обычно ночью, багульниковая метла превращалась в пышный, точно окутанный ласковым туманом розовато-фиолетовый букет.[14]
«Ерунда, ерунда, ― думал теперь фельдшер. ― Какие-то староверы, пшеница… И всё это от проклятой жары, от того, что надышался сеном…» Он давно уже решил жениться на Людмиле Петровне, но полагал, что эта женитьба произойдёт без всяких душевных смут, по доброму и разумному согласию, и теперь был немножко обескуражен тем, что ему могло причудиться такое ― ведь давным-давно минуло время, когда, по его собственному выражению, он «ржал весной на сирень и хныкал осенью над опавшими листочками». «А в стога, должно быть, того… понагребли багульника из болота, неряхи. Надышался. Ишь какие туманы-то плавают в голове», ― думал фельдшер. И, словно пытаясь смыть глупую, смущенную улыбку, усердно мочил лицо и голову ручейной водой.[15]
Взъерошенной пеной со всех сторон катились на кладбище волны белого мха, облепленного листьями морошки, хрустящими клубками багульников, окрашенного сеянцем брусники и сизой гонобобелью. Меж низких бугорков и по закраинам кладбища путалась, извивалась мелколистная карликовая берёзка, таловый стланик, зимами у этих зарослей кормилась куропатка. Акимка ставил силки, и попавшие в петлю птицы громко колотились о фанерные с надписями дощечки от ящиков из-под папирос, пряников, вермишели. Летами по кладбищу высыпала сильная морошка, будто рыба какая, заплыв сюда в половодье, вымётывала комочки жёлтой икры; продолговатая, в ноготь величиной, голубика зазря осыпалась на могилы, Ягоды на свежеземье вызревали раньше, чем во всей округе. Акимка крепился, крепился и, не выдержав соблазна, поел однажды могильных ягод, после целый день пугливо вслушивался в себя ― скоро ли помирать начнёт? Что-то даже ныло и остро кололось в серёдке. Но скоро он ввязался в домашнюю работу и про смерть забыл.[16]
Жара стоит адова, аж звон в ушах, солнце печет, от белого багульника голова кругом идет, а он с кочки на кочку прыгает ― ищет.
«Чего ищешь-то? ― спрашиваю, бывало. ― Хоть бы себя поберёг, а то, не ровен час… С багульником шутки плохи ― что твой болиголов».
Он же отмахивается только: «Отдыхать зимой будем, Ланя, отсыпаться на медвежий манер. А сюда нас поставили полный разрез сделать».[17]
И осталось караульных
Нынче только два:
Жёсткие кусты ― багульник
И разрыв-трава.[20]
— Варлам Шаламов, «Жизнь другая, жизнь не наша...», 1940-е
Январь прошёлся королём,
И город замер,
И мы затворниками в нём Тюремных камер.
Но как насмешник королей,
Как богохульник,
У нас в бутылке на столе
Расцвёл багульник.
Разбранил небожителей гром-богохульник,
Облака поплыли голова к голове,
А внизу, одинокий, ни с кем не в родстве,
Загорелся багульник, забайкальский багульник
Синим с пурпуром пламенем вспыхнул в траве.[21]
↑В самом деле, багульник часто называют клоповником (за соответствующий резкий запах), а также болиголовом (за последствия прогулки по багульниковым болотам), однако следует понимать, что на самом деле и клоповник, и болиголов (с точки зрения ботаники) — это совсем другие растения. Причём, далеко не редки такие случаи, когда по контексту достаточно трудно определить, какой именно клоповник (или болиголов) имеет в виду автор стихов или прозы.
↑Западные ботаники давно включили багульник в большой род рододендрон. И напротив, жители Сибири и Дальнего Востока часто называют багульником — рододендрон даурский, более крупный кустарник, обильно цветущий ранней весной сиреневыми цветами.
↑В листьях багульника содержится эфирное масло сложного состава, обладающее наркотическими и ядовитым действием. Оно способно поражать нервную систему, вызывает неуверенность, потерю ориентации на местности и во времени, слуховые и зрительные галлюцинации, пренебрежение опасностью или напротив, беспричинный страх, головную боль, тошноту, рвоту, вплоть до потери сознания.
↑Название «Rododendron» у Козлова написано не точно, пропущена одна буква, следует: «Rhododendron».
↑«...поросшая кедровым сланцем» — Арсеньев пишет про «сланец», употребляя упрощённое, диалектное произнесение более сложного слова «кедровый стланик», что он и поясняет почти сразу, в той же фразе.
↑В этой цитате Лев Толстой скорее всего имеет в виду не багульник, а совсем другой «клоповник», а именно, растение из рода «клопо́вник» (в строгом ботаническом смысле слова, лат.Lepídium) из семействакапустных (лат.Brassicaceae). Однако судить по контексту совершенно точно здесь нельзя, поскольку не известно, в какой местности и на каких почвах находился этот выгон. Возможно, это была и другая выносливая к вытаптыванию трава, называемая пастушьей сумкой. Подробнее об этом предмете можно посмотреть в статье Клоповник (значения).
↑ 12Чехов А. П. Сочинения в 18 томах // Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. — М.: Наука, 1978 год — том 14/15. (Из Сибири. Остров Сахалин), 1891-1894. — стр.205
↑Козлов П.К., «Дневники монголо-тибетской экспедиции. 1923-1926», (Научное наследство. Т. 30). СПб: СПИФ «Наука» РАН, 2003 г.
↑ 12В.К. Арсеньев. «В дебрях Уссурийского края». М.: «Мысль», 1987 г.
↑ 12В.К. Арсеньев. «В горах Сихотэ-Алиня». — М.: Государственное издательство географической литературы, 1955 г.
↑Логинов С.В. «Марш-бросок по ягодным палестинам». Журнал «Наука и жизнь», № 6-7, 2007 г.
↑Б.Н. Орлов и др., «Ядовитые животные и растения СССР», — М., Высшая школа, 1990 г., стр.185
↑Логинов С.В., «Марш-бросок по ягодным палестинам». Журнал «Наука и жизнь», № 6-7, 2007 г.
.svg){kind=logo}
