Лопух
.jpg)
Лопу́х, под которым чаще всего имеется в виду Лопу́х большо́й, репе́йник, репе́й или репьё (лат. Arctium láppa) — род двулетних растений семейства Астровые, или Сложноцветные. Растения сразу бросаются в глаза своими крупными листьями (лопухами) и шишковидными соцветиями-корзинками, у которых наружные листочки шиловидно-заострённые, крючковатые на концах. Благодаря этим крючкам обёртки сильно запутываются в шерсти, легко пристают к одежде. Лопух относится к так называемым рудеральным (сорным или мусорным) растениям, растущим вблизи человеческого жилья — у дорог, в огородах, на лугах, в полях.
Лопухом чаще называют развесистые листья растения, в то время как слово репейник в большей степени относится к привязчивым цветам и плодам, или, по крайней мере, к растению с цветами и плодами. По мнению Макса Фасмера, русское слово лопух (или лапу́х) — родственно лат. lãpas «лист». Кроме того, Фасмер указывает на близость слова лопух другим «широким» словам: лопата и лапа. В. И. Даль приводит для лопуха другие русские местные названия: лапух, лапушник, лопуха, дедовник, мордвин, татарин, лопуга, лопешник, репей, репейник, репьяк, репенник, репник, репец, лепельник, собака. Макс Фасмер дополняет этот список: дедо́к, «от дед — из-за колючек, которые напоминают небритую бороду старика». В жаргонном языке словом «лопух» называют разиню, неудачника, «вислоухого», который прохлопал ушами (как лопухом) своё счастье.
Лопух в определениях и кратких цитатах
[править]...от самой ограды вплоть до воды рос лопух, да такой большой, что маленькие ребятишки могли стоять под самыми крупными из его листьев во весь рост. В чаще лопуха было так же глухо и дико, как в густом лесу... | |
| — Ганс Христиан Андерсен, «Гадкий утёнок», 1843 |
| — Ганс Христиан Андерсен, «Счастливое семейство», 1847 |
| — Ганс Христиан Андерсен, «Счастливое семейство», 1847 |
| — Лев Николаевич Толстой, «Юность», 1857 |
| — Ганс Христиан Андерсен, «Садовник и господа», 1872 |
| — Генрик Сенкевич «Янко-музыкант», 1878 |
Мне был бы лопух, а его довольно: вот уже я четыре дня ползу, а он всё ещё не кончается. А за этим лопухом есть ещё лопух, а в том лопухе, наверно, сидит ещё улитка. Вот вам и всё. | |
| — Всеволод Гаршин, «То, чего не было», 1882 |
...запущенный сад превратился в зелёный, тенистый пустырь, в котором, под сенью старых лип, лопух достигал громадных, баснословных размеров...[3] | |
| — Софья Ковалевская, «Нигилистка», 1884 |
| — Николай Золотницкий, «Аквариум любителя», 1885 |
...никто не даёт Гараське ответа на его мысли. Он срывает большой круглый лопух мать-мачехи и прикладывает к щеке.[4] | |
| — Александр Богданов, «Гараськина душа», 1913 |
| — Антон Сорокин, «Роза красная», 1920 |
| — Андрей Белый, «Москва» (Часть 2. Москва под ударом), 1926 |
| — Иван Бунин, «Жизнь Арсеньева. Юность», 1933 |
| — Даниил Хармс, «Ну-ка Петя, ну-ка Петя...», 1930-1939 |
| — Иван Шмелёв, «Лето Господне» — Глава «Яблочный спас», 1944 |
С весны здесь поднимались вверх и вширь гигантские, почти чёрные сверху, нежно-серебристые снизу, лопухи, с лиловыми черенками, такие мощные, что казалось, их не возьмёт даже коса. Они поднимались после первых же дождей и к началу лета стояли сплошной, непроходимой зарослью, совершенно скрывая от глаз развалины оранжереи.[8] | |
| — Юрий Домбровский, «Обезьяна приходит за своим черепом», 1958 |
| — Иосиф Бродский, «Эклога 5-я (летняя)», 1981 |
Черешки листьев белокопытника белого ― крупнолистного растения сырых ущелий, называемого лопухом из-за величины листьев (настоящий лопух в районе Сочи не растёт) ― также в квашеном виде идут в пищу.[10] | |
| — Юрий Карпун, «Природа района Сочи», 1997 |
Лопух в публицистике и научно-популярной литературе
[править]Но особенную прелесть представляют здесь её молодые, густо покрытые белыми шелковистыми волосками, листья, которые, будучи погружены в воду, кажутся при сильном освещении как бы покрытыми серебром — эффект отражения света, знакомый всякому, кто когда-нибудь погружал в воду перевернутый наизнанку лист лопуха, манжетки или другого какого-либо пушистого растения. | |
| — Николай Золотницкий, «Аквариум любителя», 1885 |
Но людей привлекают не только красо́ты цветков травянистых растений, но и более прозаические интересы. Ранней весной начинают собирать молодые листья черемши ― лука медвежьего, а затем черешки листьев трахистемона восточного ― «огуречной травы». И те, и другие идут в пищу в качестве местного деликатеса. Черешки листьев белокопытника белого ― крупнолистного растения сырых ущелий, называемого лопухом из-за величины листьев (настоящий лопух в районе Сочи не растёт) ― также в квашеном виде идут в пищу.[10] | |
| — Юрий Карпун, «Природа района Сочи», 1997 |
Лопух в мемуарах, письмах и дневниковой прозе
[править]Заберёшься, бывало, в яблочный сад, в самую середину высокой заросшей, густой малины. Над головой — яркое горячее небо, кругом — бледно-зелёная колючая зелень кустов малины, перемешанных с сорною зарослью. Тёмно-зелёная крапива с тонкой цветущей макушкой стройно тянется вверх; разлапистый репейник с неестественно лиловыми колючими цветками грубо растёт выше малины и выше головы и кое-где вместе с крапивою достаёт даже до развесистых бледно-зелёных ветвей старых яблонь, на которых наверху, в упор жаркому солнцу, зреют глянцевитые, как косточки, круглые, ещё сырые яблоки. Внизу молодой куст малины, почти сухой, без листьев, искривившись, тянется к солнцу; зелёная игловатая трава и молодой лопух, пробившись сквозь прошлогодний лист, увлаженные росой, сочно зеленеют в вечной тени, как будто и не знают о том, как на листьях яблони ярко играет солнце. | |
| — Лев Николаевич Толстой, «Юность», 1857 |
На противоположном берегу ручья шла уже земля другого помещика, Степана Михайловича Васильцева. Этот последний, впрочем, до сего времени мало беспокоил графов, так как никогда не жил в своей усадьбе. Дом его, деревянный и одноэтажный, вечно стоял с забитыми дверями и с заколоченными ставнями, а запущенный сад превратился в зелёный, тенистый пустырь, в котором, под сенью старых лип, лопух достигал громадных, баснословных размеров, и пушистые головки куриной слепоты повсюду белели рядом с мелкими цветами одичавших колокольчиков, гвоздики и венериных голубков. Про Васильцева шла молва, что он очень учёный человек.[3] | |
| — Софья Ковалевская, «Нигилистка», 1884 |
В саду необыкновенно светло, золотисто: лето сухое, деревья поредели и подсохли, много подсолнухов по забору, кисло трещат кузнечики, и кажется, что и от этого треска исходит свет — золотистый, жаркий. Разросшаяся крапива и лопухи ещё густеют сочно, и только под ними хмуро; а обдёрганные кусты смородины так и блестят от света. Блестят и яблони — глянцем ветвей и листьев, матовым лоском яблок, и вишни, совсем сквозные, залитые янтарным клеем. Горкин ведёт к грушовке, сбрасывает картуз, жилетку, плюёт в кулак. | |
| — Иван Шмелёв, «Лето Господне» — Глава «Яблочный спас», 1944 |
Лопух в беллетристике и художественной прозе
[править]Но зато подальше подымалась толстая монастырская стена. Обрывистый берег весь оброс бурьяном, и по небольшой лощине между им и протоком рос высокий тростник; почти в вышину человека. На вершине обрыва видны были остатки плетня, отличавшие когда-то бывший огород. Перед ним — широкие листы лопуха; из-за него торчала лебеда, дикий колючий бодяк и подсолнечник, подымавший выше всех их свою голову.[11] | |
| — Николай Гоголь, «Тарас Бульба» (глава пятая), 1841 |
На солнечном припёке лежала старая усадьба, окружённая глубокими канавами с водой; от самой ограды вплоть до воды рос лопух, да такой большой, что маленькие ребятишки могли стоять под самыми крупными из его листьев во весь рост. В чаще лопуха было так же глухо и дико, как в густом лесу, и вот там-то сидела на яйцах утка. Сидела она уже давно, и ей порядком надоело это сидение, её мало навещали: другим уткам больше нравилось плавать по канавкам, чем сидеть в лопухе да крякать с нею. Наконец яичные скорлупки затрещали. «Пи! пи!» — послышалось из них: яичные желтки ожили и повысунули из скорлупок носики. | |
| — Ганс Христиан Андерсен, «Гадкий утёнок», 1843 |
Самый большой лист у нас, конечно, лист лопуха: наденешь его на животик — вот тебе и передник, а положишь в дождик на головку — зонтик! Такой большущий этот лопух! И он никогда не растёт в одиночку, а всегда уж где один, там и много, — такое изобилие! И вся эта роскошь — кушанье для улиток! А самих улиток, белых, больших, кушали в старину важные господа; из улиток приготовлялось фрикасе, и господа, кушая его, приговаривали: «Ах, как вкусно!» Они и вправду воображали себе, что это ужасно вкусно. Так вот, эти большие белые улитки ели лопухи, потому и стали сеять лопух. | |
| — Ганс Христиан Андерсен, «Счастливое семейство», 1847 |
В этот день я проснулась с солнцем, и мысль, что уже нынче... как будто испугала и удивила меня. Я вышла в сад. Солнце только что взошло и блестело раздробленно сквозь облетевшие желтеющие липы аллеи. Дорожка была устлана шуршавшими листьями. Сморщенные яркие кисти рябины краснелись на ветках с убитыми морозом редкими покоробившимися листьями, георгины сморщились и почернели. Мороз в первый раз серебром лежал на бледной зелени травы и на поломанных лопухах около дома. На ясном, холодном небе не было и не могло быть ни одного облака.[12] | |
| — Лев Толстой, «Семейное счастие», 1859 |
Репейник был посажен на сухом месте, а пониже, в более сыром грунте, рос лопух, также самое простое, но, благодаря своей вышине и размеру листьев, такое красивое декоративное растение. Кроме того росли здесь и осыпанные цветами, похожие на огромные канделябры, царские кудри,[13] взятые с поля, и дикий ясминник, и первоцвет, и лесные ландыши, и дикая калла, и трёхлистная нежная заячья травка, — ну, просто загляденье! | |
| — Ганс Христиан Андерсен, «Садовник и господа», 1872 |
Однажды буфетная была пуста. Господа давно жили за границей, дом стоял необитаемым, а лакей сидел на другой стороне дома у панны горничной. Янко, притаившийся в лопухах, давно уже глядел через открытую дверь на цель всех своих желаний. Полная луна искоса светила в окно буфетной, вырисовывая его на противоположной стене в виде большого квадрата. Квадрат этот потихоньку подползал к скрипке и, наконец, совершенно осветил её. Теперь, казалось, от неё струится серебристый свет. Особенно сильно были освещены выпуклые части, так сильно, что Янко смотреть не мог на них. В этом блеске всё было отлично видно: вогнутые бока, струны и ручка. Колки на ней светились как светляки в Иванову ночь, а вдоль свешивался, как серебряный прут, смычок. Ах, всё это было так хорошо, почти фантастически! Янко смотрел всё с большею жадностью. Спрятавшись в лопухах, с локтями опёртыми на худые колени, с открытым ртом, он всё смотрел и смотрел… То страх удерживал его на месте, то какая-то необоримая сила толкала вперёд. Колдовство это, что ли?.. Только освещённая скрипка, казалось, приближалась, плыла к ребёнку… Иногда она померкала, чтобы снова разгореться ещё сильнее. Колдовство, конечно, колдовство!.. В это время подул ветер, тихо зашумели деревья, зашуршали лопухи и Янко ясно услышал: | |
| — Генрик Сенкевич «Янко-музыкант», 1878 |
И гнедой замолчал, но нижняя губа у него всё ещё шевелилась, точно он что-нибудь шептал. Это происходило от старости: ему был уже семнадцатый год, а для лошади это всё равно, что для человека семьдесят седьмой. | |
| — Всеволод Гаршин, «То, чего не было», 1882 |
А в полях кипит не знающая устали весенняя разноголосая жизнь! Жаворонок с песнями кружится над рожью. Стрекоза, подогнув книзу вытянутое тельце, стрекочет стеклянными крылышками и покачивается на высоких кустах татарника. Ленивый жук с размаху бестолково шлёпается в песок. И никто не даёт Гараське ответа на его мысли. Он срывает большой круглый лопух мать-мачехи и прикладывает к щеке.[4] | |
| — Александр Богданов, «Гараськина душа», 1913 |
И умер он. Но вырос лопух с хорошими листьями, выросла трава, вырос репей, изо рта ― терновник, крапива росла из впадины глаз, а из впадины носа вырос шиповник. И его жизнь была в этих растениях. Крапива говорила: «Я выросла из глаз, из самого лучшего, что есть на земле, и потому я самое лучшее творение земли, и только я имею право на существование». Терновник, выросший из языка, говорил: «Я вырос из языка человека, а что есть лучшего на земле как язык, языком соединены страны, государства и народы и семьи. Я ― терновник, самое лучшее создание земли, происходящее из языка человека». Шиповник тоже хвалил себя: «Я тоже самое лучшее творение земли: Человек вдыхал аромат цветов, и из этого дыхания земли создан я ― шиповник, и скоро я зацвету розовыми цветами». Лопух и репей также хвалили себя: «Я вырос из живота, ― говорил лопух, всё вкусное, пожираемое человеком, вошло в мои соки». И репей хвалил себя.[5] | |
| — Антон Сорокин, «Роза красная», 1920 |
Раздуваемое Алексеем дело всё шире расползалось по песчаным холмам над рекою; они потеряли свою золотистую окраску, исчезал серебряный блеск слюды, угасали острые искорки кварца, песок утаптывался; с каждым годом, вёснами, на нём всё обильнее разрастались, ярче зеленели сорные травы, на тропах уже подорожник прижимал свой лист; лопух развешивал большие уши; вокруг фабрики деревья сада сеяли цветень; осенний лист, изгнивая, удобрял жиреющий песок. <...> | |
| — Максим Горький, «Дело Артамоновых», 1925 |
Хлюпали ноги мохнаём; пошёл ― мокрозём; места ― топкие; фи́кал болотный кулик; сине-ртутной водицей болотце блеснуло из рясок и аэров с мельком раскромсанных мошек; парок: подтуманило; села кривулькой: бочок поднывал; у села Пересохина (с непросыхающей лужею), где тупоуглые домики криво валились промшелыми крышами, ― выбралась у коноплянников; здесь неискосный лопух расширялся вполроста. Вдруг стала: прислушалась. Явственно кто-то, как щепкое дерево, задроботал ― очень тоненьким, чтеческим голосом: ― Этот лопух называют ещё «чумный корень», а ягоды ― нет у него.[14] И ответило: хрипом и гнусами: ― Много ли ягод: две-три; и ― обчёлся! Приблизилась Наденька. ― Много ли ягод? Ну, это ― напрасно вы; всякая ягода есть: голубика, крушина, дурман, волчья ягода… всё это ― ягоды… Наденька видела ― нет никого: лопухи; лопухи помолчали: и вдруг, почти рядом качнулся без ветра стареющий зонт лопушиный под небо... <...> | |
| — Андрей Белый, «Москва» (Часть 2. Москва под ударом), 1926 |
Но Михайла каким был, таким и остался: моргает он на Фоку слезливыми глазами и палочкой показывает в ту сторону, где у него раньше стоял, какой ни на есть, свой домишка, а теперь растёт широколистый лопух и красноголовый иван-чай, которым бабы морют клопов; совсем, кажется, ещё недавно пропало из лопуха огородное чучело, уцелевшее чудом во время пожара, оборвали его осенние ветры, размочили дожди и галки по лоскутам разнесли, должно быть ― по гнёздам![15] | |
| — Сергей Клычков, «Князь мира», 1927 |
А сколько мы открыли съедобных кореньев, сколько всяких сладких стеблей и зёрен на огороде, вокруг риги, на гумне, за людской избой, к задней стене которой вплотную подступали хлеба и травы! За людской избой и под стенами скотного двора росли громадные лопухи, высокая крапива ― и «глухая», и жгучая, ― пышные малиновые татарки в колючих венчиках, что-то бледно-зелёное, называемое козёльчиками, и всё это имело свой особый вид, цвет, запах и вкус.[7] | |
| — Иван Бунин, «Жизнь Арсеньева. Юность», 1933 |
Земля калилась, схваченная полуденным дымком. Травы и листья верб, обрызганные ядовито-знойными лучами, вяло поникли, а возле ручья в тени верб тучная копилась прохлада, нарядно зеленели лопухи и ещё какие-то, вскормленные мочажинной почвой, пышные травы; в небольших заводях желанной девичьей улыбкой сияла ряска; где-то за поворотом щелоктали в воде и хлопали крыльями утки.[16] | |
| — Михаил Шолохов, «Тихий Дон» (Книга третья), 1940 |
Поспела в лесу земляника. Взял папа кружку, взяла мама чашку, девочка Женя взяла кувшинчик, а маленькому Павлику дали блюдечко. Пришли они в лес и стали собирать ягоду: кто раньше наберёт. Выбрала мама Жене полянку получше и говорит: | |
| — Валентин Катаев, «Дудочка и кувшинчик», 1940 |
Когда спустилась ночь, Ерофей Кузьмич три раза, не отдыхая, обошёл вокруг своего двора. Придерживаясь за изгородь, оступаясь в темноте в ямки, пробираясь сквозь повядшие, но ещё крепкие лопухи, он то про себя, то вслух шептал, горячо дыша: ― … От ворога, конного и пешего… а також от мора и глада… от огня и порухи… и чёрного глаза… Отчитав заговор, он с лампешкой отыскал в кладовке припасённый с лета бледный, мясистый, выросший в земле стебель с редкой чешуйкой недоразвитых листочков ― петров крест. Завязав его в тряпицу, повесил над наружной входной дверью: на счастье всего дома.[18] | |
| — Михаил Бубеннов, «Белая берёза», 1952 |
Боже мой, что было с садом! На клумбах, пышных и многоцветных, как огромные диванные подушки, росла дикая трава ― что ни день, то гуще и дичее. Непрорубленные и нерасчищенные аллеи превратились в сплошную заросль, ― надо было всё прорубать, чистить, засаживать снова. Здесь пышно распустились чёрные лопухи, тонкий крепкий вереск, ползкий и живучий, как змея; злой татарник с тяжёлыми мохнатыми цветами, нежная, фарфорово-розовая повилика, слегка пахнущая миндалём, и ещё какие-то цветы и травы, названий которых я не знал. Но мать ходила среди этого неистового и буйного цветения и качала головой. Конечно, ни её любимым тюльпанам, ни розам, ни малокровным и прекрасным лилиям было не под силу победить эту грубую и цепкую траву. Пруд, на котором когда-то, по рассказам, плавали лебеди, был тоже заброшен. <...> | |
| — Юрий Домбровский, «Обезьяна приходит за своим черепом», 1958 |
― Он посмотрел на меня и вдруг сообщил: | |
| — Юрий Домбровский, «Хранитель древностей» (часть II), 1964 |
Чтоб как следует спрыснуть покупку, они облюбовали отличное место. Поставили стол над самым откосом. Тут к шоссе сбегал влажный песчаный косогор ― не жёлтый, а ржаво-оранжевый, и весь до самой вершины он зарос дудками, колючим барбарисом с круглыми багровыми листьями и эдакими небольшими ладными лопушками, ровными и аккуратными, как китайские зонтики.[20] | |
| — Юрий Домбровский, «Факультет ненужных вещей», часть первая, 1978 |
― Ма-ам! ― негромко прокричал туда Синяк, чтобы не будить гостей, и поплелся в огород. Татьяна Ивановна не отвечала. Она стояла на коленях, сложившись в поясе, уткнув голову в подернутую ледком гряду. Из-под косынки у нее торчал здоровенный лопух ― «от давления». Под животом был маленький бочонок, который она подкатывала для облегчения полевых работ. Синяк, почуяв неладное, замер с поднятой ногой. ― Мам!.. Опять не ответила Татьяна Ивановна, ибо еще вчера отдала Богу душу, так и простояв дугой на огороде всю ночь, пока они женились-разводились… Синяк стоял над мёртвой матерью и плакал.[21] | |
| — Сергей Каледин, «Записки гробокопателя», 1999 |
Лопух в поэзии
[править]И уже направо ― | |
| — Владимир Нарбут, «Яблоками небо завалило...», 1916 |
Только дикий ветер осенний, | |
| — Николай Гумилёв, «Детство», 1916 |
| — Ольга Берггольц, «Повесть о тринадцатом товарище», 1936 |
| — Даниил Хармс, «Ну-ка Петя, ну-ка Петя...», 1930-1939 |
| — Иосиф Бродский, «Эклога 5-я (летняя)», 1981 |
| — Зиновий Вальшонок, «Два Бориса», 1980-е |
Пословицы и поговорки
[править]Трава лопух — от нее живот распух. — Русская пословица |
Источники
[править]- ↑ 1 2 3 Ганс Христиан Андерсен. Собрание сочинений в четырёх томах. Том третий. Издание второе — С.-Петербург: Акцион. Общ. «Издатель», 1899 г., С.196
- ↑ 1 2 Генрик Сенкевич. Повести и рассказы. — М.: Редакция журнала «Русская мысль», 1893 г.
- ↑ 1 2 Ковалевская С.В.. Воспоминания. Повести. — Москва-Ленинград, «Наука», 1974 г.
- ↑ 1 2 А. А. Богданов. Избранная проза. — М., 1960 г.
- ↑ 1 2 Сорокин А. С. Запах родины. — Омск: Омское книжное изд., 1984 г.
- ↑ 1 2 Белый Андрей. «Москва». — М.: Советская Россия, 1990 г.
- ↑ 1 2 Бунин И.А., «Жизнь Арсеньева»: Роман. Рассказы. - М.: Сов. Россия, 1991 г.
- ↑ 1 2 Домбровский Ю.О. Собрание сочинений: В 6 томах. Том 2. — М.: Терра, 1992 г.
- ↑ 1 2 Иосиф Бродский. Собрание сочинений: В 7 томах. — СПб.: Пушкинский фонд, 2001 г. Том 3
- ↑ 1 2 Карпун Ю.Н. Природа района Сочи. Рельеф, климат, растительность. (Природоведческий очерк). — Сочи, 1997 г.
- ↑ Николай Гоголь, «Тарас Бульба». Большая хрестоматия. Русская литература XIX века. ИДДК. 2003 г.
- ↑ Л.Н.Толстой, Собрание сочинений в 22 томах. — М.: Художественная литература, 1979 г. — Том 3.
- ↑ «Царские кудри» — это народное название изящного полевого цветка, который носит ботаническое название: «Лилия кудреватая». Андерсен имеет в виду его садовый сорт — с более крупными цветами.
- ↑ Описанный Андреем Белым «чумный корень» — скорее всего, не белокопытник, а какое-то крупное растение из семейства зонтичных (сельдерейных) или какой-то причудливый гибрид из белокопытника и болиголова, созданный воображением писателя. Однако точно названный «чумный корень» (немалая редкость), несмотря на сложность стиля прозы позднего Андрея Белого, вполне заслуживает присутствия в статье «белокопытник».
- ↑ Клычков С.А. Собрание сочинений: в двух томах. — М.: Эллис-Лак, 2000 г.
- ↑ М.А.Шолохов, «Тихий Дон». — М.: Молодая гвардия, 1980 г.
- ↑ Катаев В. П. Собрание сочинений в 9 т. Том 1. Рассказы и сказки. М.: «Худ. лит.», 1968 г.
- ↑ Бубеннов М.С. Собрание сочинений в четырёх томах. — Том 2. — М.: Современник, 1981 г.
- ↑ Домбровский Ю.О. Собрание сочинений: В 6 томах. Том 2. — М.: Терра, 1992 г.
- ↑ Домбровский Ю.О. Собрание сочинений: В шести томах. Том пятый. — М.: «Терра», 1992 г.
- ↑ Сергей Каледин, «Записки гробокопателя». — М.: Вагриус, 2001 г.
- ↑ В.И.Нарбут. Стихотворения. — М.: Современник, 1990 г.
- ↑ Н. Гумилёв. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Большая серия. — Л.: Советский писатель, 1988 г.
- ↑ Берггольц О. Ф. Избранные произведения. — Л.: Советский писатель, 1983. — (Библиотека поэта).
См. также
[править]
 Поделитесь цитатами в социальных сетях: |
.svg){kind=logo}
