Яхонт лазоревый в центре талисмана Карла Великого (IX век)
Я́хонт — одно из устаревших названий драгоценных камней высшей категории, рубина и сапфира (красного и синего корунда ювелирного качества). Соответственно, красным яхонтом (или лалом) называли рубин, а «яхонтом лазоревым» или синим — сапфир. Кроме того вишнёвым яхонтом иногда могли назвать аметист, а жёлтым — гиацинт. Существовало и расширительное метафорическое толкование слова яхонт, как «драгоценный, очень красивый, яркий».
С XIX века термин вышел из актуального языка и переместился в художественную литературу, главным образом, исторического или историко-бытового характера. Однако в русском языке остались устойчивые выражения в отношении драгоценной вещи или любимого человека, использующие слово в переносном значении, например: «яхонтовый мой».
Яхонт лазоревый — кто его носит при себе тело умножает и благолепие лицу подает...[1]
— «Вертоград Прохладный», начало XVIII века
Он же мне сказал, что знает у одного хана красной яхонт около 50 крат очень чистой, якобы он просил у армянина 10000 руб., токмо как тот, так другой опасались, чтоб шах не проведал.[2]:316
— Василий Севергин, «Начертаніе технологіи минеральнаго царства...», 1821
Необычайной величины красной яхонтъ (рубинъ) украшаетъ большую золотую корону Императора Всероссійскаго...[4]
— Василий Севергин, «Начертаніе технологіи минеральнаго царства...», 1821
...въ Кабинетѣ Герцога Орлеанскаго хранился красный яхонтъ, на коемъ вырѣзано было славнымъ Колдоре изображеніе Гейнриха ІѴ-го.
— Василий Севергин, «Начертаніе технологіи минеральнаго царства...», 1821
Хорошій большой величины красной яхонтъ, или рубинъ восточной рѣже алмаза.[4]
— Василий Севергин, «Начертаніе технологіи минеральнаго царства...», 1821
Показывал ему и все свои редкие сокровища: жёлтый яхонт, весом во 100 золотников, назначенный им в дар царю...[5]
— Николай Карамзин, «История государства Российского» (том десятый), 1823
Вы знаете, что я никогда не был энтузиастом природы, но на этот яхонт смотрю иногда, право, почти с таким же чувством, с каким смотрит на яхонт жид.[6]
Вообразите себе зажжённый яхонт над прозрачною зеленью моря, озаряющий волнистым, дымным, голубоватым светом своим и корабль, на котором сиял, и волшебный круг из двух бездн ― воды и воздуха, в которых плавал этот корабль.[7]
...точно на длинном бесконечном снурке, прихотливо перепутанном, нанизаны синие яхонты в зелёной оправе, перенизанные серебряным стеклярусом: текущая вода блестит, как серебро, а неподвижные омуты синеют в зеленых берегах, как яхонты.[13]
— Сергей Аксаков, «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии», 1852
Нижняя доска <часов этих> состояла не изъ золота, не изъ серебра, а изъ выдолбленнаго яхонта высокой цѣны.[14]
Вон и любимые ягодные кусточки смородины и крыжовника, взятые чинно в жерди, — видно отсюда даже блистающие грозды ягод — сквозные яхонты красной смородины...
Один из древнерусских эскулапов с профессиональной осведомлённостью утверждал в своем труде о медицине, что тот «кто яхонт червлёный при себе носит, снов страшных и лихих не увидит, скрепит сердце свое и в людях честен будет».[21]
— Сергей Венецкий, «В мире металлов» (Ванадий из асцидий), 1982
Яхонтом на Руси называли многие драгоценные камни, в том числе и цейлонский гиацинт.[21]
— Сергей Венецкий, «В мире металлов» (Ванадий из асцидий), 1982
Конечно, Соловки ― это яхонт голубой, за пять веков человеком отполированный до небесной чистоты, и не может быть весь остальной север таков же...[22]
— Василий Голованов, «Остров, или оправдание бессмысленных путешествий», 2002
...я не могу, даже признавая их красоту, по-настоящему любить рубины и сапфиры (устаревшее «яхонт», произошедшее от греческого «гиацинт» через арабское «якут», ― это о них: рубин называли красным яхонтом, сапфир ― синим, лазоревым).[23]
— Василий Авченко, «Кристалл в прозрачной оправе». Рассказы о воде и камнях, 2015
Алмаз ― наичистейший, гранёный называется бриллиант; рубин ― красный; яхонт ― синий; топаз, как золото, желтый; изумруд ― зеленый; хризолит ― желто-зеленый; аметист ― фиолетовый; виниса ― тёмнокрасная; гиацинт ― желто-красный; берилл ― сине-зеленый, из коих первые семь наипрозрачнейшие, а последние три более или менее прозрачные и суть все драгоценные камни, различающиеся между собою цветом или водою, цену имеющие в чистоте воды, а продающиеся по весу.[24]
— Василий Зуев, из учебника «Начертание естественной истории», 1785
Слово Яхонтъ совершенно замѣняющее у насъ помянутыя Французскія названія <Corindon hyalin, Télésie у Гаю> происходитъ съ Арабскаго, Якоутъ. — Якоутъ Аамаръ, есть яхонтъ красный или Восточный рубинъ; Якоутъ Асфаръ, яхонтъ жёлтый; Якоутъ Азракъ, яхонтъ синій.[4]
— Василий Севергин, «Начертаніе технологіи минеральнаго царства...», 1821
Яхонты бываютъ:
a) свѣтлоцвѣтные, (Corindon hyalin у Гаю);
b) весьма яркаго краснаго цвѣта (яхонтъ красный, рубинъ восточный);
c) красномолочнаго цвѣта (Vermeille orientale, Rubis Calcedonieux);
d) чистаго желтаго цвѣта (яхонтъ желтый, топазъ восточный);
e) синяго цвѣта (яхонтъ синій, сапфиръ восточный);
f) яркаго фіолетоваго цвѣта (аметистъ восточный);
g) зелёнаго цвѣта (изумрудъ восточный, который чрезвычайно рѣдокъ).
Многіе изъ помянутыхъ цвѣтовъ бываютъ иногда вмѣстѣ въ одномъ и томъ же камнѣ.[4]
— Василий Севергин, «Начертаніе технологіи минеральнаго царства...», 1821
Яхонты бываютъ также и съ отливами:
a) съ отливами слабой оттѣнки краснаго и синяго цвѣта на просвѣтывающемъ основаніи (Girasol у Франц.);
b) съ весьма яркими жемчужными отливами;
c) Астерія. Такъ называются тѣ, кои будучи вышлифованы выпукло въ направленіи перпендикулярномъ оси кристалла, имѣютъ серебристые отливы, представляющіе шестилучную звѣзду, обращающуюся по движенію камня.
Видъ кристалловъ: двѣнадцатигранникъ составленный изъ двухъ пирамидъ шестигранныхъ, часто весьма острыхъ, основаніями вмѣстѣ соединенныхъ. Приводятъ также ромбоиды и призмы шестигранныя. Отъ придаточныхъ граней разнообразно измѣняются, но чаще бываютъ округленные.[4]
— Василий Севергин, «Начертаніе технологіи минеральнаго царства...», 1821
Послѣ алмаза <яхонты> тверже всѣхъ минеральныхъ существъ. Прозрачность превосходная; изломъ раковистой; сложеніе весьма рѣдко листоватое. Тяжесть отъ 4, 28 до 3, 87. <...> Преломленіе лучей двойное.
Мѣста нахожденія. Яхонты находятся въ пескахъ рѣчекъ и въ наносныхъ почвахъ песчаныхъ и глинистожелѣзистыхъ сосѣдственныхъ съ первородными горами. Извѣстнѣйшія мѣста нахожденія суть: горы Капеланскія въ 12 дняхъ ходу отъ Сиріана, города въ Пегу; также въ пескахъ Цейлона; въ окрестностяхъ Мераница и Вилина въ Богеміи; и въ пескѣ рѣчки Экспальи близь Пюи въ Велаѣ.[4]
— Василий Севергин, «Начертаніе технологіи минеральнаго царства...», 1821
Бѣлый яхонтъ можетъ почти замѣнить алмазъ. Яхонты шлифуютъ въ Европѣ алмазнымъ порошкомъ, и полируютъ наждакомъ. Но въ Голкондѣ шлифуютъ ихъ посредствомъ лучка сложеннаго изъ двухъ желѣзныхъ проволокъ, одна съ другою свернутыхъ на подобіе снурка, и покрытыхъ порошкомъ бѣлаго наждака, разведеннаго въ большемъ количествѣ воды въ видѣ киселя. Сей бѣлый наждакъ, говоритъ путешественникъ Тевенотъ, находится только въ одномъ мѣстѣ Королевства Голконды, и называется Кориндъ, откуда Французскіе Минералоги сдѣлали названіе роду яхонта, Corindor. Браръ. Алмазчики разгорячаютъ синіе яхонты для содѣланія ихъ свѣтлоцвѣтными, и сообщенія имъ болѣе блеска; но Сапфиры изъ Экспальи становятся въ семъ случаѣ темнѣе.[4]
— Василий Севергин, «Начертаніе технологіи минеральнаго царства...», 1821
Необычайной величины красной яхонтъ (рубинъ) украшаетъ большую золотую корону Императора Всероссійскаго, которая притомъ вся почти унизана разными драгоцѣнными камнями. <...> Драгоцѣнный синій яхонтъ имѣется во украшеніи ризы св. иконы Казанскія Божія Матери въ новомъ Казанскомъ Соборѣ въ С. Петербургѣ, и есть даръ покойныя Виртембергской Королевы Екатерины Павловны. <...> Настоящій синій яхонтъ именуемый Астерія, величиною съ большой ноготь хранится между прочими драгоцѣнными камнями въ Минеральномъ Кабинетѣ Академіи Наукъ. Г. Браръ приводитъ такъ какъ одинъ изъ лучшихъ синихъ яхонтовъ, хранившійся въ Музеѣ Натуральной Исторіи въ Парижѣ; оный имѣетъ видъ рамбоида. А въ Кабинетѣ Герцога Орлеанскаго хранился красный яхонтъ, на коемъ вырѣзано было славнымъ Колдоре изображеніе Гейнриха ІѴ-го.
Хорошій большой величины красной яхонтъ, или рубинъ восточной рѣже алмаза.[4]
— Василий Севергин, «Начертаніе технологіи минеральнаго царства...», 1821
Циркон (в литературе встречаются и другие названия этого минерала: гиацинт, яцинт, яргон, джаргон) использовали в старину не только как украшение, но и как амулет, который «сердце обвеселит, и кручину и неподобные мысли отгоняет, разум и честь умножает». Один из древнерусских эскулапов с профессиональной осведомлённостью утверждал в своем труде о медицине, что тот «кто яхонт червлёный при себе носит, снов страшных и лихих не увидит, скрепит сердце свое и в людях честен будет». (Яхонтом на Руси называли многие драгоценные камни, в том числе и цейлонский гиацинт).[21]
— Сергей Венецкий, «В мире металлов» (Ванадий из асцидий), 1982
А кто червчатый яхонт носит в перстне при себе, тот крепит сердце своё... Аще кто лал при себе носит в поветрие моровое отгоняет и похоти телесные умет... Яхонт лазоревый — кто его носит при себе тело умножает и благолепие лицу подает... Изумруд толчен в питии прият пользует прокаженных людей, печени и желудковым болезням помогает... Гранат или по-русски вениса тот камень веселит сердце человеческое и кручину одоляет...[1]
— «Вертоград Прохладный», начало XVIII века
Иоанн был доволен; угостил их во дворце обедом и привел в удивление великолепием: сидел с сыном за особенным столом в бархатной малиновой одежде, усыпанной драгоценными каменьями и жемчугом, ― в остроконечной шапке, на коей сиял необыкновенной величины яхонт; две короны (царя и царевича), блестящие крупными алмазами, лалами, изумрудами, лежали подле; серебро, золото стояло горами в комнатах...[3]
— Николай Карамзин, «История государства Российского» (том девятый), 1820
Шах хвалился войском, цветущим состоянием художеств и торговли, пышностию, великолепием и, показывая князю Звенигородскому свои новые палаты, говорил: «ни отец, ни дед мой не имели таких». Показывал ему и все свои редкие сокровища: жёлтый яхонт, весом во 100 золотников, назначенный им в дар царю, богатое седло Тамерланово, латы и шлемы работы персидской.[5]
— Николай Карамзин, «История государства Российского» (том десятый), 1823
Есть особенный вид рек, которые по объему текущей воды должно причислить к речкам, хотя при первом взгляде они могут показаться гораздо большей величины: это реки степные. Они состоят из цепи омутов (по-московски, бочагов) или небольших озер, очень глубоких и необыкновенно прозрачных, соединяющихся между собой перекатами, то есть мелкою речкою, иногда даже ручейком. <...> Если взглянуть на такую реку, извивающуюся по степи, с высокого места, что случается довольно редко, то представится необыкновенное зрелище: точно на длинном бесконечном снурке, прихотливо перепутанном, нанизаны синие яхонты в зелёной оправе, перенизанные серебряным стеклярусом: текущая вода блестит, как серебро, а неподвижные омуты синеют в зеленых берегах, как яхонты.[13]
— Сергей Аксаков, «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии», 1852
Часы эти, дѣланные для меня одного величайшимъ въ мірѣ механикомъ Стефенсономъ, заслуживаютъ подробнаго описанія, потому-что этимъ часамъ предназначено было играть великую роль въ моей жизни. Стоили они болѣе пяти тысячъ фунтовъ стерлинговъ, по величинѣ своей равнялись гривеннику, но только были немного толще. Нижняя доска состояла не изъ золота, не изъ серебра, а изъ выдолбленнаго яхонта высокой цѣны. Но не въ яхонтѣ, не въ формѣ, не въ тонкой работѣ орнаментовъ заключалась главная достопримѣчателыюсть моихъ часовъ ― эта достопримѣчателыіость заключалась въ ихъ безпримѣрномъ механизмѣ, торжествѣ новой механики.[14]
― Увлечения этого рода, однако ж, факт, ― факт, не допускающий противоречия, ― сказал литератор; ― примеры внезапной страсти слишком часто повторяются, чтобы можно было сомневаться в ее возможности. Сколько помнится, в литературе первый раз изобразил ее Шекспир в трагедии «Ромео и Юлия», ― заставляя воскликнуть Ромео при первом взгляде на Юлию: «Кто дама та, что подала сейчас Синьору руку?! Так может поразить Лишь яхонт нас, сверкающий на коже Нубиянки!.. Нет на земле дороже Сокровища!!»[25]
Луч заходящего солнца, упав на гладкую поверхность зеркала, золотит его бездной блеска. И потом, уплывая за солнцем, гасит блеск. Бальмонт ― сияющее зеркало эстетизма, горящее сотнями яхонтов. Когда погаснет источник блеска, как долго мы будем любоваться этими строчками, пронизанными светом. Беззакатные строчки напомнят нам закатившееся солнце, осени первоначальной короткую, золотую пору.[18]
И нет здесь случайного вида, нет постройки, которая бы окнами глядела в пространство зряшно, нет храма, который не красил бы собою горку, островок или тихий морской залив. Конечно, Соловки ― это яхонт голубой, за пять веков человеком отполированный до небесной чистоты, и не может быть весь остальной север таков же, хоть, может, в иных местах летними ночами и полыхает небо, как хвост жар-птицы, и так же лишаится камень в тундре.[22]
— Василий Голованов, «Остров, или оправдание бессмысленных путешествий», 2002
Государь мой барон Иван Антонович. При сем посланной алмаз, надеюся, что е. и. в. в угодность явится не токмо тем, что по моему разумению за полцены куплен, но и за сусчую диковинку почесть можно, ибо не знаю, есть ли где такой величины зеленой алмаз. Он же мне сказал, что знает у одного хана красной яхонт около 50 крат очень чистой, якобы он просил у армянина 10000 руб., токмо как тот, так другой опасались, чтоб шах не проведал. А по моему мнению, ежели очень чист и не толст, то более 5 тысяч стоит, однакож такой великой цены яхантов не ценивал, хотя видел в Швеции более 150 крат, которой, сказывают, 500000 дан. И для того прошу, спрося искуснаго юбилира, взять таблицу и ко мне прислать, чтоб я знал так, как алмазы ценить.[2]:316
Южное небо надобно видеть, чтобы понять и южную поэзию, и мифологию древних, и власть природы над человеком. Это небо говорит не воображению, как северное, как звезды, как буря; оно чувственно прекрасно, и нужно усилие, нужно напряжение, чтобы любоваться им. Здесь небо так близко (несмотря на то, что глубоко), так близко к человеку, что ему не нужно подыматься на пальцы, чтобы достать до него, между тем как на севере надобно взгромоздиться на целую лестницу оссиановских теней, чтобы небо сделалось ощутительным. Вы знаете, что я никогда не был энтузиастом природы, но на этот яхонт смотрю иногда, право, почти с таким же чувством, с каким смотрит на яхонт жид. Так и рвется из груди вздох Гёте и Веневитинова: отдайте мне волшебный плащ. Впрочем, здесь мы редко видим этот яхонт.[6]
Под скалой раскинулись монастырские сады, а по самой скале тянутся могучие клёны, шелестят под ногами у нас вершины, багряные и золотые. Нет земли под ногами, а каким-то чудом висишь над океаномлистьев. За краем его, внизу, — сады. Слава трудников Валаама, слава — чудо. На камне — лудой называют на Валааме этот камень, — взошли сады. Правильными рядами идут раскидистые яблони, груши-дули, сквозные вишнёвые деревья — радость. Вон и любимые ягодные кусточки смородины и крыжовника, взятые чинно в жерди, — видно отсюда даже блистающие грозды ягод — сквозные яхонты красной смородины, тяжёлые серёжки крыжовника. Прижавшись к скале гранита, чернеет деревянная беседка, вся в зелени, в черёмухе, в сирени и жасмине. Весной-то какая красота!..
Настороженно относясь ко всякого рода «элитарности», я не могу, даже признавая их красоту, по-настоящему любить рубины и сапфиры (устаревшее «яхонт», произошедшее от греческого «гиацинт» через арабское «якут», ― это о них: рубин называли красным яхонтом, сапфир ― синим, лазоревым). Меня восхищает их парадокс ― мнимая пропасть между рубином и наждаком. Каким образом ничтожный глинозём, оксид алюминия ― Al2O3, может обернуться драгоценными рубином или сапфиром ― разноцветными твёрдыми карамельками? А может, напротив, предстать в облике грубого наждака…[23]
— Василий Авченко, «Кристалл в прозрачной оправе». Рассказы о воде и камнях, 2015
Хавронья. Я бы для тебя, премногомилосердый отец, червчетый мой яхонт, Финиста сокола перышко, ни за что не постояла; да этого никак невозможно сотворить, эта раба ― правая у меня рука. Граф. Я вам, сударыня, за эту девушку заплачу пятьсот рублев.[26]
Но вот ― отворяются двери, несут чарки с Гречким вином; вслед за подносом выходит красная дочь Боярина Мириана. Она в япончице на отборном сороке соболей; повязка из объяри серебряной с кистями, низанная зерном <бисером> восточным; на шее у нее скатный жемчуг и гривна золотаякрещатая, запон шелковый с дробницами, на ногах чаркисафьянные шитые, пояс шит бисером скатным и самоцветными камнями; обручи <древние браслеты> кованые, саженные яхонтом лазоревым.[27]
Нет, это не блудячий огонек, не светляк зажигает свою искру на листке, это не вечерняя звездочка на краю небосклона: она искрится, разбрасывает лучи, расцветает, ― вспыхнула! Бог мой, как это прелестно! Это яркий фалшфейер на люгере в привет братьям русским. Вообразите себе зажженный яхонт над прозрачною зеленью моря, озаряющий волнистым, дымным, голубоватым светом своим и корабль, на котором сиял, и волшебный круг из двух бездн ― воды и воздуха, в которых плавал этот корабль. Казалось, все снасти нижутся дорогими каменьями, а самое тело люгера вылито из цветного хрусталя; казалось, весь он зыблется, трепещется, летит, тонет в пучине взор ласкающего света.[7]
― Салтана носят на кровати золотой; над ним терем аскамитный с маковицей золотой, а над ней горит яхонт с куриное яйцо. <...> А на салтане кафтан весь сажен яхонтами, шапка ― верх алмаз великой: при солнце так и слепит глаза, словно блиставица, сайдак золотой усыпан яхонтами, да три сабли на нём, золотом кованы, седло золотое и снасть золотая, и всё золото. <...>
На великом князе был кафтан становой по серебряной земле с зелёными листьями, зипун из желтого атласа, ожерелье из лал и яхонтов; грудь осенялась крестом из кипарисова дерева с мощами...[10]
Как милы, как чистосердечны их сочинители: «Наше дело, ― говорят они, ― очень просто: женщина, не оставляя своего веретена, может совершить его, ― умом только понимать нас».
― «Я видел, ― говорит один, ― при мне это было, когда Парацельсий превратил одиннадцать фунтов свинца в золото».
― «Я сам, ― говорит другой, ― я сам умею извлекать из природы первоначальную материю, и сам посредством ее могу легко превращать все металлы один в другой по произволению».
― «Прошлого года, ― говорит третий, ― я сделал из глины очень хороший яхонт» и проч.[11]
Пока стоял Афанас отворотясь, а Порфирий сидел задумчиво, быстро пробежали взоры Цимисхия по всей комнате; но он не переменял своего положения и сидел по-прежнему беспечно, облокотясь на стол. Вошел черный невольник. «Вина, лучшего хиоского вина, ― сказал ему Афанас, ― три чаши, и одну из них с яхонтом!» Невольник вышел. Цимисхий улыбнулся. «Вот доказательство тебе, почтенный Афанас, какой плохой император буду я. Знаешь ли, что пришло мне в голову теперь, когда среди важных разговоров наших ты велел принести вина?» ― Не то ли, что по слову святого Писания: вино веселит сердце человека, и уже одна мысль об нем заставляет улыбаться? <...> «Успеха нашему делу! ― сказал Афанас и взялся за одну чашу. ― Почтенный доместик! чаша с яхонтом тебе, моему доброму гостю, и… Но кто знает будущее! ― Глаза его сверкнули на Порфирия. <...>
― Старый товарищ! бери свою чашу, вот эту. Порфирий протянул руку к чаше. Цимисхий любовался яхонтом на крышке чаши, ему назначенной.
― Аминь! ― воскликнул Афанас, осушив половину чаши своей. ― Что ж не пьешь ты, дорогой гость?[28]
Святослав казался человеком среднего роста, но жилистые руки его, огромная голова, широкие плечи показывали необычайную силу его. Лицо князя было смуглое, загорелое, суровое, и суровость умножали еще длинные, рыжие усы, висевшие с верхней губы; голубые глаза его выражали задумчивость; улыбка, казалось, не была привычною гостьею на его устах, ограниченных с обеих сторон щек двумя глубокими морщинами; бархатная, вышитая жемчугом шапочка была надета на его бритую голову, и только клок рыжих волос виден был из-под нее, закинутый за ухо. В одном ухе продета у него огромная золотая серьга с дорогим красным яхонтом и двумя жемчужинами.[28]
— Николай Полевой, «Пир Святослава Игоревича, князя киевского», 1843
В какой школе, в каком институте она выучилась так к лицу, так изящно-просто одеваться? Удивительная вещь чувство изящного! На ней было темно-серое шёлковое платье с такими широкими прекрасными складками, какими щеголяют только одни Рафаэлевы музы. В темной роскошной косе с несколькими листочками зелени, как яхонт, блестел яркий синий барвинковый цветок. Узенький воротничок и такие же рукавчики довершали ее изящный наряд.[29]
— Тарас Шевченко, «Прогулка с удовольствием и не без морали», 1858
Встала она со постели пуховыя и видит, что все её пожитки и цветочек аленький в кувшине позолоченном тут же стоят, раскладены и расставлены на столах зеленыих малахита медного, и что в той палате много добра и скарба всякого, есть на чём посидеть-полежать, есть во что приодеться, есть во что посмотреться. И была одна стена вся зеркальная, а другая стена золочёная, а третья стена вся серебряная, а четвёртая стена из кости слоновыя и мамонтовыя, самоцветными яхонтами вся разубранная, и подумала она: «Должно быть, это моя опочивальная».[15]
Офицер между тем шел по деревне. На горизонте показалось солнышко и точно яхонтом подернуло поля, деревья и крыши изб. По дороге ехал мужик в дровнях. Офицер вдруг остановился и, как бы сообразив что-то, обратился к нему.
― Ты, мужичок, в город едешь?[16]
А насчёт подарка, извини, мой ангел! Какой случай вышел! Третьего дня я заехал к ювелиру; вижу, один браслет ― чудо что такое, в середине яхонт, а кругом на золотых цветочках изумруды. Денег со мной не было, а он довольно ценный, так что я решился заехать на другой день. Вообрази: приезжаю, а его уже купили… Я, впрочем, заказал тебе сделать точно такой же… Ты, надеюсь, подождать можешь?[30]
А воевода тоже думал и передумывал об Охоне все эти три дня. Старик даже плакал, запершись у себя в опочивальне. А когда ему принесли с подворья весь дареный Охонин наряд, воевода затрясся, припал головой к парчовому сарафану и зарыдал. Всё прислала назад, ничего не оставила, кроме перстенька с яхонтом. Такое лютое горе схватило воеводу, такое горе, что хуже и не бывает.[31]
Ну, и зажили. Не больно весело, а дружно. Раз только из-за серёг вышло: были у меня серьги ― яхонт-камень, жемчугом обложен, и подвески по жемчужине, с ноготь величиной, случаем они мне достались ― богатейшая вещь! На, говорю, Варюха, носи! А она ― не хочу, говорит. Душу, говорит, украшать надобно, а не тело. Я говорю ― дура! Душа серёг носить не станет! Спорили, спорили…[32]
Так прилив темных дум ее гнал на враждебные берега; рассеянно она прислонилась к окошку ― и видела, как над невской волной понеслись розоватые облачка; клочковатые облачка вырывались из труб убегающих пароходиков, от кормы кидающих в берега проблиставшую яхонтом полосу: облизавши каменный бык, полоса кидалась обратно и сплеталась со встречною полосою, разметавши свой яхонт в одну змеёвую канитель.[33]
Разин, наряженный в парчовый кафтан, обмотал сверху запорожской шапки голубую с золотом чалму. Княжну вырядили ясырки-персиянки в узкий шёлковый халат с открытой грудью ― по голубому золотые травы, ― надели ей красные шелковые шаровары, сандалии с ремнями узорчатого сафьяна и шелковые синие чулки. На голую грудь распустили хитрый узор из ниток крупного жемчуга с яхонтами, блестевшими на нежном теле каплями крови; прозрачную чадру из голубой кисеи Разин сорвал и бросил, когда садились в чёлн: открылись чёрные косы, подобранные на голове обручами, и голубая с золотом шапочка с подвесками из агатов.[20]
Такие же печальные разговоры и мысли ожидали Анну в аббатстве Сен-Дени, где она побывала перед отъездом и где недалеко от алтаря лежал под каменным полом её супруг, король Генрих. В последний раз она преклонила колени на этом месте и, чтобы утешить огорчённых монахов, подарила им редкостной красоты яхонт для украшения статуи мадонны.[34]
Красота весны! Роза о прекрасна!
Всей о госпожа румяности власна!
Тя во всех садах яхонт несравненный,
Тя из всех цветов цвет предрагоценный,
О цветов тя всех славную царицу,
Само цветников солнце, не зарницу!
Похвалить теперь я хотя и тщуся,
Но багряну зря и хвалить стыжуся.[35]
Ты в их соборе председала
И весила удел корон;
Ты суд и милость изрекала;
Сколь памятно! ― я зрел твой трон:
На трех он солнцах был воздвижен,
Многоблистающ, неподвижен,
Как дивный яхонтовый храм;
От лепого сего престола
С превыспренних до низких дола
Исток устроен был лучам.[36]
И мы ― на Юг! Туда, где яхонт неба рдеет
И где гнездо из роз себе природа вьет,
И нас, и нас далекий путь влечет…
Но солнце там души не отогреет
И свежий мирт чела не обовьет.[8]
И сказал смеясь Иван Васильевич:
«Ну, мой верный слуга! я твоей беде,
Твоему горю пособить постараюся.
Вот возьми перстенек ты мой яхонтовый,
Да возьми ожерелье жемчужное.
Прежде свахе смышленой покланяйся
И пошли дары драгоценные
Ты своей Алёне Дмитревне:
Как полюбишься ― празднуй свадебку,
Не полюбишься ― не прогневайся».[37]
— Михаил Лермонтов, «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова», 1837
А вот ― дева неги: на яхонт очей
Опущены томно ресницы,
Речь льется молитвой, и голос нежней
Пленительных стонов цевницы.[9]
Где в скучной оправе, во впадине темной,
Средь камней простых и нахмуренных гор,
Сверкает наш яхонт прозрачный, огромной ―
Одно из великих, родимых озёр;
Где лирой Державин бряцал златострунной,
Где воет Кивача «алмазна гора»,
Где вызваны громы работы чугунной,
Как молотом божьим, десницей Петра,
Где след свой он врезал меж дубом и сосной,
Когда он Россию плотил и ковал...[9]
Что юношей, тревог сердечных полным,
Влачил по ней тоскующие думы,
Незрелые и темные желанья,
И радости, и слёзы, и мечты.
Передо мной не та же ль жатва зрела?
Не так же ли волнами золотыми
Она кругом, как море, трепетала,
И, яхонтом блистающие звезды,
Не те же ли светлели мне цветы?[39]
Вот это ожерелье из алмазов
И яхонтов лазоревых с червцами
Пошлем княжне. Лазорев темный яхонт,
Когда вглядеться в глубину его,
Покоит душу, скорби разбивает;
Червец же верность женскую блюдет,
Затем что цвет его сердечной крови.[17]
Как мы живем? Взгляни, о мрак лукавый,
Что над тобой? Глубокий синий час.
Там яхонты, не ждущие оправы, Смарагды, лаллы ― всё это для нас.[41]
— Константин Бальмонт, «Как мы живем?» (из книги «Светослужение»), 28 октября 1936
Пускай его любимым камнем будет
Не изумруд зелёный, что находит Разрыв-траву и отпирает клады,
Не жёлтый яхонт, дев приворожитель,
Да не гранат, что кровь заговорит,
А покровитель мореходов ― синий Сапфир![42]
↑ 12Прохладный вертоград : Лечебник Патриаршего келейника Филагрия. (Сост., авт. предисл., пер. и коммент. Т.А.Исаченко). Серия: Рос. гос. б-ка. — М.: Археографический центр, 1997 г. — 408 стр.
↑ 12В.Н.Татищев «Научное наследство», том 14: Записки. Письма 1717―1750 гг.. — М.: «Наука», 1990.
↑ 12Н. М. Карамзин. «История государства Российского»: Том 9. — СПб.: Тип. Н.Греча, 1816—1829 гг.
↑ 123456789Севергин В. М. Начертаніе технологіи минеральнаго царства, изложенное трудами Василья Севергина... Томъ первый. С. Петербургъ. При Императорской Академіи Наукъ. 1821 г.
↑ 12Н. М. Карамзин. «История государства Российского»: Том 10. — СПб.: Тип. Н.Греча, 1816—1829 гг.
↑ 12Киреевский И. В., Киреевский П. В.. Полное собрание сочинений: В 4 томах. Том 3. Письма и дневники. Письма и дневник Петра Васильевича Киреевского. — Калуга: «Гриф», 2006 г.
↑ 12В. Ф. Одоевский в сборнике: Русская романтическая повесть. — М.: Советская Россия, 1980 г.
↑ 12Е. Л. Милькеев в сборнике: Поэты 1840-1850-х годов. Библиотека поэта. Второе издание. Ленинград, «Советский писатель», 1972 г.
↑ 12Аксаков С. Т. «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии». Москва, «Правда», 1987 г.
↑ 12Собраніе сочиненій А. В. Дружинина. Томъ восьмой (редакція изданія Н. В. Гербеля). Санктпетербургъ въ типографіи Императорской Академіи Наукъ, 1867 г.
↑ 12Аксаков С.Т. «Семейная хроника. Детские годы Багрова-внука. Аленький цветочек». Москва, «Художественная литература», 1982 г.
↑ 12Писемский А.Ф. Собрание сочинений в 9 т. Том 6. — М.: «Правда», 1959 г.
↑ 12А.К. Толстой. Собрание сочинений в четырех томах. — М.: Правда, 1980 г.
↑ 12А. Белый. «Луг зелёный». Критика. Эстетика. Теория символизма: в 2-х томах. Том 1. — Москва: Искусство, 1994 г.
↑ 12М. Кузмин. Стихотворения. Новая библиотека поэта. — СПб.: Академический проект, 2000 г.
_01_by_shakko.jpg)
_by_shakko_06.jpg)
